Когда Лидия Петровна в тот вечер выложила на стол пачку моих писем, я поняла — игра окончена. Не свадебных открыток, не поздравлений. Писем. Тех самых, что я писала Максиму в армию. Она нашла их в его старом рюкзаке на антресолях.
— Вот, значит, как, — произнесла она, и голос её прозвучал так торжественно, будто она разоблачила международную афёру. — Писала ему. Охмуряла. Заманивала.
Я стояла у холодильника с пакетом молока в руках и смотрела на эти конверты — исписанные моим школьным почерком, с наклейками и рисунками на полях. Максим тогда служил под Мурманском, а я каждую неделю отправляла ему весточки из нашего маленького городка. Писала о том, как скучаю, как хожу мимо его подъезда, как мечтаю о встрече.
— Мама, мы уже пять лет женаты, — устало сказал Максим, даже не поднимая головы от телефона.
— Пять лет как она вцепилась в тебя! — Лидия Петровна всплеснула руками. — Пришла в наш дом с пустыми руками. Ни приданого, ни помощи от родителей. Мы тебе даже свадьбу оплатили!
Это была её любимая песня. Свадьбу действительно оплатили они — Лидия Петровна настояла на ресторане, на тамаде, на трёхстах гостях, половину из которых я видела первый раз в жизни. Мои родители тогда только-только рассчитались с кредитом за операцию отца, они предлагали помочь, сколько смогут. Но свекровь отмахнулась — мол, не надо ваших трёх копеек, мы сами всё сделаем как положено.
А потом пять лет — как мантра — «пришла с пустыми руками».
Я поставила молоко на стол и посмотрела на Максима. Он так и не поднял глаз от экрана. За эти годы он научился виртуозно отстраняться от семейных сцен. Просто исчезал внутри себя, становился статуей с телефоном.
— Лидия Петровна, — начала я, стараясь говорить ровно, — мне было двадцать три года. Я только окончила университет. У меня не было никаких накоплений.
— Вот именно! — Свекровь торжествующе ткнула пальцем в мою сторону. — Не было ничего! И сейчас что у тебя есть? Работа твоя копеечная в той библиотеке...
— Я методист в образовательном центре.
— Библиотекарша! — Она презрительно скривилась. — Двадцать пять тысяч в месяц! Макс один зарабатывает на всю семью!
Тридцать восемь, хотела поправить я. Тридцать восемь тысяч, и это не библиотека. Но какой смысл? Для Лидии Петровны я навсегда останусь неудачной партией для её драгоценного сына. Она мечтала о невестке-юристке, невестке-экономистке, невестке из семьи с деньгами и связями. А получила меня — дочь слесаря и продавщицы, с филологическим образованием и любовью к книгам.
— Даже детей нет! — продолжила свекровь, и я почувствовала, как внутри что-то болезненно сжалось.
Детей не было. Три года назад у меня случился выкидыш на пятом месяце, и с тех пор... ничего. Врачи разводили руками — анализы в порядке, причин вроде нет, просто не получается. Надо меньше нервничать, говорили они. Меньше стресса.
Я жила с Лидией Петровной в трёхкомнатной квартире, где каждая стена помнила её монологи о моей несостоятельности.
— Мам, хватит, — Максим наконец оторвался от телефона, но в его голосе не было никакой силы. Это была попытка соблюсти приличия, не больше.
— Не хватит! — Лидия Петровна схватила одно из писем и начала читать вслух. — «Максимка, я так скучаю, что даже луна мне кажется грустной. Жду не дождусь, когда ты вернёшься, и мы сможем быть вместе». — Она захлопнула письмо. — Вот так она тебя и заманила! Молоденькая, хорошенькая, письма пишет! А потом раз — и замуж! И живи теперь с нахлебницей!
Что-то во мне переключилось. Может быть, дело было в её торжествующем тоне. Может быть, в том, как она зачитывала мои искренние слова семилетней давности, превращая их в улику. А может быть, просто накопилось.
— Я ухожу, — сказала я.
Лидия Петровна расхохоталась. Именно расхохоталась — громко, демонстративно.
— Куда ты уйдёшь? На свою зарплату в библиотеке? Да ты без нас пропадёшь!
— Посмотрим.
Я развернулась и пошла в комнату. Максим окликнул меня, но я не обернулась. Достала из шкафа сумку, начала складывать вещи. Руки дрожали, но я продолжала методично брать с полок свитера, джинсы, нижнее бельё. Документы. Зарядку для телефона.
— Юля, ты чего творишь? — Максим появился в дверях.
— То, что должна была сделать три года назад.
— Но... — Он беспомощно развёл руками. — Мы же семья.
Я посмотрела на него. На этого человека, с которым прожила пять лет. Который так и не научился защищать меня от своей матери. Который каждый раз делал вид, что ничего не происходит, когда Лидия Петровна устраивала очередной разнос.
— Семья — это когда тебя защищают, — сказала я. — А не когда ты молчишь, уткнувшись в телефон.
— Юлька, ну подожди... Мама просто... она у меня такая. Ты же знаешь.
Знаю. Конечно, знаю. Весь вопрос в том, почему я должна это терпеть.
Я застегнула сумку и пошла к выходу. Лидия Петровна стояла в коридоре с видом полководца после победы.
— Ну и иди! — крикнула она мне вслед. — Посмотрю я на тебя через месяц! Приползёшь обратно на коленях!
Дверь захлопнулась за моей спиной.
На улице было морозно, я стояла возле подъезда и соображала, куда идти. К родителям? Они живут в другом конце города, в своей крошечной двушке. К подруге Яне? Можно, но неудобно — у неё маленький ребёнок.
Телефон завибрировал. Сообщение от Максима: «Юль, вернись. Всё решим».
Я выключила звук и вызвала такси.
Сняла комнату в коммуналке на окраине. Восемь тысяч в месяц, тринадцать квадратных метров, общая кухня с тремя соседями. Зато никто не говорил мне, что я пришла с пустыми руками.
Первую неделю Максим звонил каждый день. Просил вернуться, обещал поговорить с матерью, клялся, что всё наладится. Я слушала и молчала. Потом звонки прекратились.
Зато начались сообщения от Лидии Петровны. Она писала моим родителям, общим знакомым, подругам. Везде одна и та же история: неблагодарная невестка, которую они приютили, одели-обули, а она вот так отплатила. Пришла в семью с пустыми руками и ушла с пустыми руками.
Подруга Яна пересылала мне скриншоты из семейных чатов, где Лидия Петровна живописала мою неблагодарность. Читать было противно, но я читала. Надо было понимать масштаб катастрофы.
— Она всем рассказывает, что ты бросила Макса из-за какого-то любовника, — сообщила Яна, когда мы встретились в кафе. — Вот прямо так и говорит: ушла к другому.
— Какому другому? — устало спросила я.
— А ей всё равно. Главное — чтобы она была хорошая, а ты плохая.
Я кивнула. Так оно и работало.
Но странное дело — впервые за много лет я спала спокойно. Просыпалась без тяжести в груди. Шла на работу без ощущения, что вечером меня ждёт допрос: где была, с кем говорила, почему так поздно.
Через месяц после моего ухода в дверь постучал незнакомый мужчина. Сорок с небольшим, в дорогом пальто, с портфелем.
— Юлия Андреевна? Я от Петра Семёновича Волкова. Вам передали документы на подпись.
— Какие документы? Кто такой Волков?
Он улыбнулся.
— Ваш дедушка по материнской линии. Он скончался полтора месяца назад, наследство вступает в силу.
Я стояла и хлопала глазами. Дедушка Петя... Я его почти не помнила. Мама говорила, что он уехал в Сибирь ещё когда ей было десять лет, там построил какой-то бизнес, завёл новую семью. Иногда присылал деньги, но в жизни они почти не общались.
— Наследство? — переспросила я.
— Да. Господин Волков оставил вам долю в своей компании и квартиру в Москве. Вот документы, ознакомьтесь, пожалуйста.
Мир поплыл перед глазами.
Квартира в центре Москвы, семьдесят квадратов. Доля в строительной компании, которая приносила ежемесячный доход в триста пятьдесят тысяч рублей. Две машины, зарегистрированные на деда, которые теперь тоже переходили мне. Счёт в банке с суммой, от которой у меня закружилась голова.
Я сидела в офисе нотариуса и слушала, как мне зачитывают список имущества. Оказалось, дедушка Петя следил за моей жизнью издалека. Знал о свадьбе, о выкидыше, даже о том, что я работаю в образовательном центре. И решил оставить всё именно мне — единственной внучке от первого брака.
— У него есть ещё двое детей от второго брака, — пояснял нотариус, — но по завещанию основная часть состояния достаётся вам. Пётр Семёнович был очень конкретен в своих пожеланиях.
Я расписалась в документах дрожащей рукой. Вышла на улицу и просто стояла, глядя на проезжающие машины. Значит, я больше не библиотекарша с нищенской зарплатой. Я больше не та, которая пришла с пустыми руками.
Первым позвонила маме.
— Мам, помнишь папу Петю?
— Юлечка, что случилось? — В её голосе сразу появилась тревога.
Я рассказала. Мама плакала в трубку — от облегчения, от неожиданности, от того, что её отец, с которым она почти не общалась, всё-таки помнил о своей дочери и внучке.
Максим узнал на следующий день. Не от меня — сработало сарафанное радио. Кто-то из дальних родственников увидел информацию о вступлении в наследство, кто-то кому-то рассказал... К вечеру мне пришло пятнадцать сообщений от него.
«Юль, это правда?» «Почему ты молчишь?» «Мне сказали про твоего деда» «Юль, давай встретимся» «Нам надо поговорить»
Я не отвечала. А через два дня он появился у двери моей комнаты в коммуналке. С букетом роз и виноватым лицом.
— Юлька, открой. Я знаю, что ты дома.
Я открыла. Он выглядел потрёпанным — помятая рубашка, не выспавшееся лицо, щетина.
— Можно войти?
— Нет.
Он растерянно сжал букет.
— Юль, я всё понял. Я был полным идиотом. Мне нужно было защищать тебя, а я просто... отстранялся. Прости меня.
— Максим, — спокойно сказала я, — три недели назад ты тоже просил вернуться. Тогда про деньги ещё никто не знал.
— Я и тогда был серьёзен!
— Ты молчал две недели после того, как я перестала отвечать на звонки.
Он замолчал. Потому что это была правда.
— Вернись, — наконец выдавил он. — Пожалуйста. Мы начнём всё с чистого листа. Съедем от матери. Снимем квартиру. Нет, купим! У тебя же теперь есть...
— У меня есть деньги, — закончила я. — Вот в чём дело, да?
— Нет! — Он схватил меня за руку. — Юль, я люблю тебя. Я правда осознал, что натворил. Без тебя пусто. Мама тоже...
— Стоп. Мама?
Максим замялся.
— Она хочет извиниться. Она поняла, что была неправа.
— Она поняла, что я больше не нищая невестка.
— Юля...
— Уходи, Максим.
Он стоял на пороге, мял букет, открывал и закрывал рот. Потом развернулся и ушёл. Розы оставил на лестничной площадке.
Но настоящий спектакль случился через неделю. Я переехала в московскую квартиру и занималась оформлением документов для перевода в столичный офис образовательной сети, когда в дверь позвонили.
На пороге стояла Лидия Петровна.
В норковой шубе, при полном параде, с коробкой конфет в руках. Лицо напряжённо-приветливое, губы растянуты в улыбке.
— Юленька! Родная моя!
Я застыла с ключами в руках.
— Можно войти? Нам так нужно поговорить!
Я молча отступила. Она вплыла в квартиру, оценивающе оглядывая ремонт, мебель, высокие потолки.
— Какая красота! Вот это да! — Она прошла в гостиную, опустилась на диван. — Юль, садись, давай поговорим по-человечески.
Я осталась стоять.
— Я была неправа, — начала Лидия Петровна, и эти слова прозвучали так фальшиво, что я едва не рассмеялась. — Совсем неправа. Я... понимаешь, я просто очень переживала за Максима. Хотела для него лучшего. А ты такая тихая, скромная... Я думала, что ты не сможешь составить ему пару.
— А теперь смогу?
— Что? — Она растерялась от прямоты вопроса.
— Теперь я достойная пара для вашего сына? Потому что у меня есть деньги?
Лидия Петровна покраснела.
— Юля, не надо так! Я пришла мириться! Я признаю свои ошибки!
— Пять лет, — сказала я. — Пять лет вы говорили всем, что я пришла с пустыми руками. Пять лет вы унижали меня при каждом удобном случае. И теперь, когда выяснилось, что у меня есть наследство, вы вдруг захотели мириться.
— Я же мать Максима! — Голос её стал громче, истеричнее. — Я хочу, чтобы мой сын был счастлив! Он без тебя страдает!
— Страдал две недели, а потом привык, — парировала я. — До тех пор, пока не узнал про деньги.
— Юля, ну что ты говоришь! — Лидия Петровна вскочила с дивана. — Он тебя любит! Всегда любил! А я... я просто глупая женщина, которая хотела защитить сына!
— Защитить от чего? От меня?
— От ошибки! — выкрикнула она, и вот тут показалась настоящая Лидия Петровна. — Ты думаешь, я не видела? Молоденькая студентка на шее у моего сына! Зарплата копеечная, родители нищие! Я знала, что из этого выйдет!
— А что вышло?
— Что ты его использовала! Жила за его счёт!
— За его счёт? — Я рассмеялась. — Лидия Петровна, я отдавала половину зарплаты на общие расходы. Я готовила, убирала, стирала. Я терпела ваши оскорбления каждый день. Что именно я использовала?
Она открыла рот, но я продолжила:
— А теперь вы пришли сюда с коробкой конфет, потому что узнали про наследство. Потому что поняли: я больше не та, на ком можно вытирать ноги. Вы думаете, что можно просто извиниться, и всё вернётся?
— Юля...
— Я не вернусь к Максиму. И знаете почему? Не из-за денег. А потому что он пять лет смотрел, как вы меня унижаете, и молчал. Потому что ему было проще уткнуться в телефон, чем защитить свою жену.
Лидия Петровна побелела.
— Ты пожалеешь! Максим найдёт себе другую! Нормальную!
— Желаю ему счастья, — искренне сказала я. — А теперь уходите.
Она схватила свою сумочку, швырнула коробку конфет на стол.
— Возомнила о себе! Денежки получила — и сразу нос задрала!
— Нет, — спокойно ответила я, провожая её к двери. — Я просто перестала терпеть хамство. Даже за квартиру и зарплату мужа это того не стоило. А уж бесплатно — тем более.
Дверь захлопнулась. Я прислонилась к ней спиной и закрыла глаза.
Свободна.