ЗАГАДОЧНАЯ ЛЕДИ

— Ты что, совсем крыша поехала? — Денис швырнул конверт на стол так, что листы разлетелись по кухне веером. Я стояла у раковины, держась за край столешницы. Пальцы скользили по мокрой поверхности — только что мыла посуду, когда он вернулся. Раньше времени. С этим проклятым конвертом в руках. — Денис, послушай... — Молчать! — он даже не повысил голос. Хуже. Говорил тихо, почти шёпотом, и от этого шёпота у меня всё внутри сжалось. — Пять лет, Оксана. Пять чёртовых лет ты мне морочила голову! Максимка играл в соседней комнате...

— Убирайся отсюда куда подальше! — это я кричала. Кричала так, что соседи наверняка уже уши развесили по обе стороны от нашей стены. Стою посреди кухни, вся трясусь, а она — эта змея подколодная — смотрит на меня с таким видом, будто я здесь временная квартирантка, а не хозяйка. Волосы у меня растрепались, тушь поплыла — с утра накрасилась, собиралась к Наташке на день рождения, а теперь вот... Теперь стою и ору на Дашку, сестрицу моего драгоценного Максима. Три месяца. Целых три месяца она у нас живет...

— Хватит! Я больше не буду вашей прислугой! — слова вылетели из меня, как пули. Руки тряслись, и я сама не понимала, откуда взялась эта ярость. Они оба замерли. Муж — с телефоном в руках, свекровь — с чашкой в вытянутой руке, которую она протягивала мне уже который раз за утро. Ещё один заказ на кофе, ещё одна просьба, ещё одно «Катюш, а принеси», «Катюш, а подай». Нина Сергеевна первой пришла в себя. — Ты что себе позволяешь? — она выпрямилась, и лицо её стало каменным. — Это моему сыну так разговаривать?...

— Попробуй только сделать этот чертов тест, и я ухожу. Навсегда. Таисия сказала это почти шепотом, но Денис услышал каждое слово так отчетливо. Она стояла у окна и он видел, как дрожат ее плечи. — Тая, я просто хочу знать правду, — Денис сидел на диване, вцепившись руками в колени. — Это нормально, разве нет? Она обернулась, и он не узнал ее лицо. Это была какая-то другая женщина — с каменными чертами и пустым взглядом. — Нормально? — она усмехнулась. — Ты считаешь нормальным не верить мне? Не верить, что Дарина — твоя дочь? Денис молчал...

— Хватит притворяться больной, швабру в зубы и убирайся! — прошипела Валентина Петровна, распахивая дверь спальни так, что ручка ударилась о стену. Таня даже не вздрогнула. Лежала на боку, укрывшись пледом до подбородка, и смотрела в окно на серое ноябрьское небо. Температура тридцать восемь два, голова раскалывается, а свекровь уже третий день ходит кругами и шипит. Шипит, как старый чайник на плите. — Слышишь меня? — Валентина Петровна подошла ближе, её тяжёлые шаги отдавались в висках. — Хватит валяться! Я в твои годы с тремя детьми управлялась, на двух работах пахала, а ты...

— Как такое могло произойти, — вырвалось у Димы прежде, чем он успел что-то сообразить. Она стояла у окна в одной его рубашке — той самой, белой, которую он три дня назад забыл в химчистке забрать. Мужик на диване застыл с сигаретой в руке, даже не попытался прикрыться пледом. На журнальном столике — две чашки с недопитым кофе, пепельница, её туфли на каблуках, брошенные как попало. — Ты чего так рано вернулся? — Оксана побледнела, рука метнулась к воротнику рубашки, сжала ткань. Дима молчал. Внутри всё оборвалось — не больно даже, просто пусто...

— Да пошла ты со своими советами! — Аня резко развернулась от плиты, и капля томатного соуса полетела на белую столешницу. Валентина Петровна замерла в дверном проеме. Такого она точно не ожидала. За двадцать три года брака сына невестка ни разу не повышала голос, всегда кивала, соглашалась, терпела. А сейчас стояла посреди кухни — волосы растрепаны, на щеке мазок муки, глаза горят так, что жутко. — Ты что себе позволяешь? — свекровь шагнула вперед, но голос дрогнул. Непривычно. — То, что должна была позволить себе еще десять лет назад, — Аня вытерла руки о фартук и сняла его одним движением...

Зинаида Петровна швырнула сумку прямо на диван, даже не разуваясь. Пальто болталось на одном плече, платок съехал набок – вид у нее был как у человека, который только что узнал страшную тайну и несется делиться ею со всем миром. «Тимофей! Немедленно иди сюда!» Голос свекрови прорезал тишину трехкомнатной квартиры на Пролетарской, где они жили все вместе уже четвертый год. Четвертый год этого кошмара под названием «одна семья». Я замерла на кухне с половником в руке – борщ как раз требовал внимания, но сердце уже колотилось где-то в горле...

— Отвали от меня наконец-то! Слова вылетели сами — резкие, как пощечина. Я даже не узнала собственный голос. Максим стоял в дверях моей — именно моей! — квартиры с какими-то бумагами в руках, и лицо у него было такое... наглое. Вот именно — наглое, будто я должна ему по гроб жизни за те восемь лет, что мы прожили вместе. — Тань, ты неадекватная какая-то стала, — он поморщился, как от неприятного запаха. — Давай по-человечески. Половина этой квартиры — моя. — Ты ничего не получишь с этой квартиры, она моя, — ответила я уже бывшему мужу и шагнула вперед, загораживая проход в коридор...

— Что за дрянь! — Зинаида швырнула сумку прямо на диван, даже не разувшись. — И где праздничный ужин? Шевелитесь, накрывайте на стол! Я стояла у окна и смотрела, как по Садовой проносятся машины с включенными фарами, хотя было всего шесть вечера. Ноябрьские сумерки опускались на город быстро, как театральный занавес. За спиной чувствовала, как моя квартира вдруг перестала быть моей. Зинаида вошла — и пространство сжалось, воздух стал другим, наполнился её духами и этой особенной энергией человека, который считает, что мир обязан вращаться вокруг него...

— Твоя Алёна совсем рехнулась! — Валентина Павловна даже не поздоровалась, влетев в офис сына на третьем этаже бизнес-центра на Московском проспекте. — Замки поменяла! На моей даче! Максим оторвался от монитора, массируя переносицу. Голова раскалывалась после вчерашнего корпоратива, а тут ещё мать в девять утра субботы. — Мам, это не твоя дача. Это моя дача. — Да какая разница! — Она плюхнулась на кожаное кресло для посетителей, сжимая в руках сумочку. — Я твоя мать! Ты понимаешь вообще, что эта...

— Из-за тебя мой сыночек такой уставший. Разводитесь  — голос Тамары Петровны разнесся по всей квартире так, что соседи наверняка уже прильнули к стенам. Ксюша стояла на кухне и смотрела, как с ложки стекает мед. Медленно, тягуче, золотисто. Прямо в чай, который она себе уже не наливала — времени не было. Свекровь ворвалась в девять утра субботы, без звонка, своими ключами, и теперь вот это. — Я серьезно говорю, Оксана! — Тамара Петровна шагнула ближе, и Ксюша почувствовала запах ее духов, тяжелый, приторный, как те розы, что свекровь таскала на кладбище...