Дабы не создавать интриги, дабы не плодить лишнего напряжения в нашем не очень расслабленном мире, во первых строках этого повествования напишу информацию в принципе уже известную, однако, каким-то неведомым образом некоторыми пропущенную, в следствии чего то и дело ко мне прилетают сообщения: «Блин, Оля, а когда окончание рассказа про восхождение будет? Очень хочется узнать, чем всё закончилось. А то у нас на диване тоже кислород заканчивается».
Между прочим, самое главное, чему нас учат восхождения в больших горах – это терпению.
Как бы ни хотелось скорее на вершину, наберись терпения и жди, когда придёт тот самый момент. Если он вообще придёт.
Моменты – они такие, могут себе занятие поинтересней найти и просто забыть, что ты их ждёшь.
Так вот. К чему я это всё?
Я уже и сама забыла.
Да к тому, что 25 сентября в компании Пасанга и плюшевого медведя я оказалась на вершине Манаслу.
А потом, как вы можете догадаться, спустилась с неё. Иначе вряд ли бы у меня получилось написать эту историю.
25 сентября.
В половине первого ночи я пожелала хорошей дороги своим коллегам из второй группы, которые планировали выйти в полночь, но немного подзадержались.
Я же сама, как вы помните, после мучительных раздумий и непростого выбора решила, что мы раньше двух выходить не будем.
Пожелала я доброго пути не вылезая из спальника.
Однако, полпервого ночи – пора и мне в путь собираться.
Надела всю полагающуюся для такого парадного выхода одежду, поверх натянула пуховый комбинезон, позавтракала.
И вот тут настал момент сделать ещё один непростой выбор.
Моя плюшевая пижама весёлой зелёной шкуркой до сих пор лежала в рюкзаке.
И на Эвересте, и на Лхоцзе я надевала её на участке от штурмового лагеря до вершины. Чтобы народ заранее не пугать своей креативностью и весёлостью.
Так же планировала сделать и на этот раз.
Но когда настал момент пижамы, накрученная разговорами о том, как мне будет плохо, что 8000 это вам не по бульвару гулять, особенно, если не собираешься пользоваться кислородом, я вдруг задумалась о том, не слишком ли я несерьёзно подхожу к делу. И не стоит ли на этот раз отказаться от лишнего килограмма, который я собираюсь носить на себе.
А на высоте, как мы помним, каждый килограмм ощущается не так тысяча грамм, а как бы в несколько раз больше.
А может наоборот. Я слишком серьёзно отношусь ко всему происходящему.
В конце концов, если я не поднимусь на вершину, мир не рухнет. Это не участие в олимпиаде, к которой спортсмен идёт всю жизнь, это не что-то такое, что надо сделать во чтобы то ни стало.
Я вообще изначально говорила, что моя цель не оказаться на вершине, а попробовать, как оно без кислорода на 8000 метрах и насколько это оно совместимо со мной.
Я даже говорила, что если в верхнем лагере на 7500 пойму, что не могу без кислорода, то на вершину с кислородом не пойду.
Не знаю, как бы я поступила на самом деле, если бы так получилось, но говорила, да.
И в конце концов, есть ли для меня смысл идти на вершину, если я не могу это сделать легко и непринуждённо, в плюшевой пижаме и в компании толстенького плюшевого медведя (да-да, медведь – это тоже лишний вес).
Вспомнилось, как при подготовке к одному забегу на бриффинге кто-то из участников задал вопрос, сколько нужно таблеток обезболивающего брать с собой – всю облатку или можно отрезать одну таблетку, дабы уменьшить вес.
На что организатор сказал: «Ребята, если вы думаете, что пара таблеток настолько облегчит вам вес, что поможет пробежать дистанцию, может вам стоит подумать, готовы ли вы к этому забегу».
Понятно, что плюшевый медведь и кигуруми – это не пара таблеток. Но для меня они стали именно такими «таблетками», окончательными индикаторами готовности (конечно же в шеренге других прочих).
Если не можешь сделать легко и весело, ну, ладно, не легко, но спокойно, без умирания и не из последних сил, то может быть не делать, а отложить и получше подготовиться.
Нет, я понимаю, есть спорт больших достижений. Есть большие восхождения, открывающие новые грани. Там есть место работе на пределе, высчитыванию каждого грамма и прочим сложностям.
Но у меня-то просто восхождение на самый простой восьмитысячник. И я шла туда, чтобы понять, возможно ли при нормальной подготовке сделать это спокойно, в плюшевой пижаме.
Как последний аргумент в пользу пижамы сработала мысль о том, что дополнительный тёплый слой одежды ещё никому не помешал.
Я натянула кигуруми, надела ботинки, пристегнула кошки, взяла рюкзак и вышла на улицу, где меня уже ждал Пасанг, чтобы начать путь к вершине.
У Пасанга в рюкзаке было три баллона кислорода. Один он подключил к своей маске и начал использовать перед выходом. Ещё два были отложены на тот случай, если вдруг мне понадобится кислород.
Когда мы были в третьем лагере, да и до этого не раз, Пасанг задумчиво говорил: «Интересно было бы попробовать сходить без кислорода. Смог бы я?»
При этом он рассказывал, что носил вещи на южное седло Эвереста, на 8000 метров без кислорода.
Я ему каждый раз строго напоминала, что он на работе и ему, если что, меня спасать придётся.
Поэтому он пойдёт с кислородом. И это даже не обсуждается. Хотя лично у меня никаких сомнений в том, что Пасанг поднялся бы и без кислорода, не было и нет.
Но очень хотелось ощущать себя в максимальной безопасности.
И хоть Абрамов говорил, что один шерпа на восьми тысячах ничего сделать не сможет (поэтому моё восхождение подстраивалось под всю группу, когда команда шерпов была рядом), только сесть и помолиться, мысль, что с кислородом он сможет молиться качественнее, успокаивала.
На часах было почти три часа.
Припозднились мы, конечно, со сборами (кстати, уже не раз замечала, шерпы, даже при наличии часов, очень плохо оперируют понятием времени), зато до рассвета, а значит и до гипотетического тепла оставалось меньше времени.
Едва мы начали подъём, как я почти сразу поняла, что имели в виду люди, которые предупреждали, что без кислорода идти будет очень холодно.
Забегая вперёд скажу, прокручивая в голове все возможные трудности и все возможные варианты развития событий, фактор холода в условиях ограниченного кислорода я недооценила.
Так вот.
Это было не просто холодно.
Это было космически холодно.
Я в этой же одежде ходила на Эверест, где было холоднее, хуже погода, где мы шли всю ночь с 8 часов вечера, где была больше высота. Но там мне было тепло.
Здесь же с самого начала ощущение холода как расползлось по телу, так только глубже пробиралось внутрь.
Оно не было каким-то вымораживающе ужасным, просто неприятное ощущение холода в теле.
И всё бы ничего, это было полбеды.
Главная беда была с руками. Такое ощущение, что туда кровь, а с ней и тепло вообще перестали поступать.
Я чувствовала, как внутри тёплых рукавиц мои пальцы теряют чувствительность и превращаются в деревяшки.
Поэтому каждые 10-15 минут я останавливалась, чтобы оттирать, отмахивать, хоть как-то отогревать пальцы, не допуская обморожения. На это уходило много времени и сил.
В остальном же я спокойно шла вверх.
Какие-то отдельные группы тоже вышедших не рано восходителей обгоняли нас. Кого-то даже мы обгоняли, что было совсем странно, потому что эти кто-то были с кислородом.
Основные фонарики светили уже высоко вверху. Один, особенно яркий фонарь висел совсем высоко. Чуть позже я поняла, что это очень яркая звезда (планета, наверное, какая-нибудь).
А через два часа начало светать. Только в первые мгновения рассвета я решила, что лучше просто полюбуюсь и запомню эту рыжую полоску на горизонте, чем отморожу и без того отмёрзшие пальцы. И лишь когда небо совсем посветлело, а рыжая полоска сменилась на жёлтые и розовые цвета, я не выдержала и достала телефон.
С наступлением светлого времени суток идти стало не сильно теплее, но ощутимо веселее и красивее.
Как обычно бывает на восхождениях, очень хотелось, чтобы солнце поскорее дотянулось до нас своими лучами.
Вскоре солнце дошло до нас и всё-таки добавило тепла. Но и хлопот тоже добавило.
Когда идёшь в кислородной маске, у тебя почти всё лицо закрыто.
А тут (и почему-то я до восхождения не подумала об этом, впрочем, что бы это изменило) – беззащитный нос и щёки подставлены всем лучам.
Срочно намазала всё толстым-толстым слоем специального крема.
Однако, как показал результат, ни один крем не способен до конца защитить от солнца на снегу на высоте 8000 метров (нет, ничего фатального, но нос и щёки приобрели весьма отчётливый загар).
Кроме защиты от солнца и постоянно отмерзающих пальцев (которые не перестали отмерзать, но делали это уже не столь стремительно) я постоянно фокусировалась на следующих вещах:
- дыхание. Постоянно следила, чтобы оно не сбивалось. А если сбилось, то тут же выравнивалось. Держала в голове мысль, что если одышка станет моей постоянной спутницей, то что-то идёт не так, и надо брать кислород.
- пульс. Смотрела, чтобы он не поднимался слишком высоко и не падал низко. Пульс, надо сказать, был высоковат для обычной работы (обычно он 120, а тут пару раз даже до 150 подскакивал), но не критично.
- горячее питьё и еда. Тут прям почти по часам. Каждые 40-45 минут останавливалась, чтобы выпить горячего чая и съесть что-нибудь. Отлично шли энергетические гели. А ещё, как ни странно, отлично зашёл мёд. Я мёд вообще не очень, но тут нам в начале поездки 7 Вершин подарили мёд в порционных пакетиках, и я решила попробовать, как это будет работать. Получилось хорошо. И энергия, и горло смазывало, так что теперь на все восхождения я с этим мёдом хожу.
Попытка пожевать батончик Марса радости не принесла.
Но в принципе гелей и мёда было достаточно.
Ну, и конечно, за общим состоянием и красотой окружающего мира тоже следила. А красота была такова, что всё чаще хотелось останавливаться и доставать телефон.
Золотистые от солнца вершины гор парусниками разрывали море облаков.
Красота – аж дыхание перехватывает.
Так, нет, следим за дыханием.
Впереди виднелись цепочки, идущих наверх. И я радовалась, что они там, а я здесь. А когда я буду там, они уже вниз пойдут. А значит, очередей на вершину удастся избежать.
Идущий рядом Пасанг то и дело спрашивал, не желает ли барыня кислороду.
Если вы думаете, что это он обо мне переживал, то даже не думайте.
Нет, ничего не могу сказать, Пасанг оказался просто подарком судьбы на моём тернистом пути (особенно по сравнению со всеми предыдущими шерпами, кстати, он сказал, что Мигма, с которым мы ходили на Ама-Даблам – муж его младшей сестры), но и он был не тем человеком, который мог высказать экспертное мнение про восхождение на 8000 без кислорода и моё состояние.
Зато всем своим видом он мог показать – идём медленно, а можно ведь ускориться. Да и три баллона таскать – так себе удовольствие.
Поэтому метров за 300 до вершины он сказал, что один баллон оставит, мне уже и так хватит, а на обратном пути этот баллон заберём.
На 7900 я встретила нашу группу, спускающуюся с вершины. Постояли, поговорили. Они вниз пошли, я дальше вверх.
Уже почти все группы спускались вниз.
И это не могло не радовать – никаких пробок на вершине не предвиделось.
Рассказ мой весьма уныл.
Потому что как рассказывать о том, что ничего не происходит.
Не было этих «ах, каждый шаг впечатывался в вечность!», или «ах! каждый шаг давался с трудом!» И написать, как любят описывать про то, как из последних сил ползли восходители к своей вершине, я тоже не могу.
У меня всё было уныло.
Я просто шла.
Просто следила за своим самочувствием.
Любовалась пейзажами.
Немного была разочарована тем, что высота уже перевалила за 8000, а процесс умирания не начался.
Где обещанный экшн?! Где страдания в конце концов?!!
Я посмотрела на альтиметр.
До вершины оставалось чуть больше ста метров.
Я знала, что всё что хотела, почувствовала, поняла, сделала. И в принципе можно продолжать дальше так же идти. А можно взять кислород и облегчить жизнь бедному Пасангу, а заодно продолжить эксперименты, почувствовав или не почувствовав, насколько кислород облегчает жизнь.
Поэтому я остановилась и сказала: «Пасанг, давай кислород.»
Меня потом спрашивали, жалею ли я о таком решении, и не стоило ли дотерпеть и дойти без кислорода.
Нет, не жалею.
Если бы речь шла про дотерпеть, если бы у меня были сомнения, смогу я или нет дойти без кислорода, я бы терпела дальше.
Но тут всё было настолько буднично и просто, что я перестала видеть смысл в своём эксперименте.
Всё, что я хотела, я узнала.
Я стояла на высоте 8000 метров. Без дополнительного кислорода. И это было не просто возможно. Это было не на грани, даже не близко к грани. Это было даже не слишком сложно.
Можно было продолжать дальше, а можно было взять кислород и ускориться (облегчив жизнь не только Пасангу, тащившему баллоны, но и руководителю, которого всё больше к этому часу беспокоила моя судьба).
У меня была возможность выбора, и я его сделала. И в отличие от всех предыдущих выборов этой поездки, этот был самым простым.
К этому моменту исчезли сомнения у меня во мне. Всё стало ясно и просто.
И вот ещё какой момент был в этой истории.
Конечно, совершить бескислородное восхождение на 8000 – штука престижная. Многие даже считают, что практически недостижимая для обычного смертного.
Но лично я всегда была, скажем так, за чистоту жанра в определениях.
И для меня есть большая разница между «совершить бескислородное восхождение» и «взойти без использования дополнительного кислорода».
Василий Пивцов (кто не знает, поиск в помощь), встреченный на нашей пудже на мои слова про то, что я хочу попробовать дойти без кислорода, строго сказал: восхождение не засчитают, как бескислородное, даже если кислород просто будет лежать в лагере в медицинских целях. На что я фыркнула: мне вообще не надо, чтобы мне кто-то что-то засчитывал, мне просто интересно себя испытать.
В эти же дни на Манаслу поднималось несколько групп, которые делали по-настоящему бескислородные восхождения. И без поддержки шерпов. Хотя были и те, кто шёл, как я – с шерпой, несущим кислород, считавшие, что совершают бескислородное восхождение. Ну, пусть считают, что хотят. Я считаю, что при наличии шерпа, тащущего баллоны, смешно себя относить к великим бескислородникам.
И желание, чтобы точно никто ничего не засчитывал, чтобы не было каких-то там обсуждений считается или не считается, стало ещё одним аргументом, чтобы взять кислород на последние 100 метров.
То, что кто-то потом будет обсуждать, смогла бы я или нет без этих ста метров, меня не волновало. Ибо я для себя уже знала ответ на этот вопрос.
Когда я шла к вершине, то с наступлением рассвета увидела, что меня догоняет какой-то человек.
Метров за 200 до вершины он поравнялся со мной и обогнал.
Человек выглядел, мягко говоря, странно.
Он шёл один. В довольно лёгких штанах и куртке. Без рюкзака.
Шёл спокойно, ритмично работая палками и ногами.
Как будто по парку гулял. За пояс его был заткнут лёгкий ледоруб – вот и всё, что выдавало в нём восходителя.
Потом уже внизу прочитала, что это знаменитый восходитель Пётр Кржижовский, поляк 46 лет, который совершает восхождения на восьмитысячники без дополнительной поддержки (за исключением использования закреплённых верёвок). Он ходит со своей палаткой и едой, не использует помощь шерп и кислород.
В 2024 году он так взошёл на Эверест и Лхоцзе.
И ещё не зная, кто это, глядя на него я подумала: «Вот это да, вот это стиль, вот это по-настоящему. А я чего-то здесь изображаю...»
Возможно, кто-то скажет: "Ну, решила и решила, чего теперь оправдываться."
Нет, я не пытаюсь оправдаться. Я пытаюсь объяснить. Если это кому-то, конечно, нужно. Пытаюсь описать тот поток мыслей, который тёк в моей голове.
Что чувствует человек, когда начинает использовать кислород?
Ну, то есть, когда он его берёт во втором лагере (как делало большинство восходителей) и идёт сначала , включив на 2 литра, потом с повышением высоты, после четвёртого лагеря добавляет до 3 литров, то понять разницу, как оно было бы без кислорода, довольно трудно.
Когда я первый раз использовала кислород на Эвересте при переходе из третьего лагеря в четвёртый, включив подачу на два литра, я вообще считала, что польза от кислорода не оправдывает эти лишние пять килограмм в рюкзаке.
Потом неоднократно задавалась вопросом, так ли помогает кислород, как об этом говорят.
И лишь на Лхоцзе, оказавшись внезапно без кислорода на высоте больше 8000 метров, поняла, насколько он был необходим.
Вот и теперь же у меня же была счастливая возможность, проведя столько времени в условиях ограниченного кислорода, поднявшись выше 8000 метров и только там включив кислород, почувствовать разницу во всю мощь.
Что сказать...
Сказать, что разница есть, всё равно, что ничего не сказать.
До этого я чувствовала себя неплохо, шла не торопясь, дышала разреженным воздухом, вот только мёрзла, конечно. Особенно конечности.
Я взяла кислородную маску, поставила подачу на три литра в минуту. Подышала минут пять.
Первое ощущение было – как будто тебя укутали тёплым одеялком.
И руки, и ноги укутали.
Укутали и перед тёплой печкой посадили.
Такое ощущение, что по венам потёкла не кровь, обогащённая кислородом – само тепло в чистом виде потекло и дотекло до самых кончиков пальцев.
И хотя я понимала, что эффект этот ожидаемый, его сила и быстрота воздействия не могли не удивить.
Второе, самое главное – было ощущение, что от ног отвязали гирьки, а вместо этого к ним привязали крылышки.
Помните сцену в диснеевском Питер Пэне, когда они пыльцой посыпались и полетели, радостно распевая «You can fly!»
Вот я себя мгновенно ощутила попавшей под воздействие волшебной золотой пыльцы феечки Динь-динь (и запела «I can fly! I can fly!»).
Разница, конечно, колоссальная была (тут, конечно, возникли вопросики к моим предыдущим восхождениям с кислородом, и к тем, кто с кислородом еле ползёт, но я решила не забивать себе голову ненужными мыслями).
На эйфории я первые метры чуть ли не бегом рванула, благо до вершины оставался один последний подъём. Но быстро сбила дыхание, задохнулась и успокоилась.
И потом уже спокойно, в размеренно быстром темпе мы продолжили подъём к вершине.
Последний участок был узкой тропинкой на гребне.
Там обычно образуются пробки, потому что сложно разойтись встречным потокам, а обогнать кого-то вообще нереально.
К тому же сама вершина совсем маленькая, там может находиться не больше одной команды одновременно.
Так что рассказывали, что люди по полтора часа стояли в очередь, чтобы на вершину попасть.
Нам же повезло. В узком месте нужно было разминуться только со знаменитым Петром из Польши.
Что мы успешно сделали и оказались на вершине.
В предыдущей серии: