Дарья Десса. Роман "Африканский корпус"
Глава 32
– Отстегнуть магазин, положить на стол, – голос Пивовара был низким и серьезным, словно гранит. Он отщелкнул часть автомата с сухим, металлическим лязгом, который эхом прокатился по пустому помещению, и положил его на запылённый деревянный стол, как и любой другой в обычном школьном мире, покрытый надписями, сделанными нерадивыми мальчишками. Стол, казалось, впитал в себя годы терзаний тех, кто ломал себе зубы о гранит науки.
– Это очень важно, Рафаэль. Для безопасности собственной и окружающих. Первое и самое главное правило, начертанное кровью с момента изобретения автоматического оружия, – сказал спецназовец. Как принял?
– Принял, – кивнул врач.
– Дальше. Снять с предохранителя, – Пивовар щелкнул, и звук этот был спокойным: офицер старался сделать так, чтобы доктор ничего не перепутал. Сам он при этом даже не смотрел на автомат, его взгляд был прикован к Рафаэлю, проверяя, усвоил ли тот урок. – Передернуть затвор.
Лязг металла о металл, мощный и бескомпромиссный, эхом отозвался в тишине.
– Это для того, – пояснил спецназовец, наклонившись ближе, чтобы его слова звучали как заговор, – чтобы убедиться: в стволе случайно не остался патрон. Всегда проверяй. Так же, как моешь руки перед операцией.
– Принял.
– Вытащить принадлежности.
Из торца приклада он извлек круглый пенал, цилиндр с крышкой, который был тяжелым и тёплым. Внутри, в отсеках, хранились ветошь, пропитанная старым маслом, и флакон оружейного масла, чей запах начал постепенно наполнять воздух.
– Снимаем шомпол.
Длинный стальной прут, блестящий от частой чистки, скользнул из-под ствола и лег рядом с пеналом.
– Снимаем ствольную крышку.
Пивовар надавил кнопку на задней части, и крышка ствольной коробки, словно освободившись от напряжения, отделилась с тихим, вздыхающим звуком, открывая внутренности автомата – сложный лабиринт механизмов, готовых к очистке.
– Снимаем затвор.
Он извлек затворную раму, сердце оружия, тяжелую и покрытую тонким слоем копоти, снял с нее возвратную пружину, которая мгновенно распрямилась, и крошечный, но жизненно важный боёк. Все части легли на стол в строгом, почти ритуальном порядке, образуя анатомию боевой машины.
– Ну вот, разобрали, – Пивовар кивнул, его глаза сверкнули. – Теперь начинается самое главное. На шомпол одеваем ветошь, смачиваем маслом, протираем ствол. Вот так, не спеша, чувствуя каждый сантиметр. Потом ставим чистую, сухую ветошь, протираем насухо, до скрипа. Запомни, Рафаэль: здесь нельзя обильно мазать. Слишком много масла – это враг в пустыне. Пыль тут же сядет, превратится в абразивную пасту, и будет только хуже. Калаш, конечно, даже в таком состоянии будет работать. Но ресурс заметно снизится. Протираем затвор, боёк – все трущиеся поверхности. Собираем обратно. Не торопись, но и не медли. Все, последняя операция – ставим магазин.
Пивовар положил собранный автомат на стол.
– Ну а теперь на скорость. Смотри и запоминай.
Дальше было то, чего Рафаэль никогда в жизни не видел. Это было не просто быстро, а скорее даже мгновенно. Казалось, кто-то ускорил воспроизведение видеозаписи до максимума, превратив движения в размытые, но идеально точные вспышки. Руки Пивовара мелькали с хирургической, выверенной до доли миллиметра, точностью. Он не смотрел на детали, его пальцы знали их форму и местоположение лучше, чем глаза. Несколько сухих, четких щелчков – и автомат Калашникова был разобран, детали лежали в идеальном порядке. Еще несколько секунд – и он оказался собран, словно по волшебству. Последний щелчок, звук вставленного магазина, поставивший точку в этом молниеносном, почти нечеловеческом действии.
Рафаэль стоял, не зная, что сказать.
– Это было, ёлки зелёные, очень круто. Не механика, а… боевое искусство, – восхищённо произнёс он.
– Становись за стол, – сказал Пивовар, жестом приглашая доктора и проигнорировав комплимент. Его голос вернулся к обычному, наставническому тону. – Несколько раз просто разбери и собери. Без учёта времени. Этого вполне хватит. Пока тихо вокруг, давай сделаем. Вообще-то нужно было тебя на базе в Кидале поднатаскать, но времени нет. Ну да ладно, буду говорить, что делать. По-хорошему, самое главное – первым отстегнуть магазин, и потом передернуть затвор. Все остальное можно делать, как удобно, главное – не потерять ничего. Давай, поехали.
Рафаэль не слишком уверенно взял автомат.
– Снимай магазин, нажми вот тот рычажок. Хорошо. Положи на стол, передерни затвор. Отлично. А дальше, как хочешь, но сильно не ошибешься. Так, принадлежности клади сюда, шомпол – рядом. Дави кнопку, снимай крышку, клади. Вынимай затвор, снимай пружину и боёк.
Пивовар внимательно следил за каждым движением доктора, его глаза-буравчики не упускали ни одной ошибки.
– Слушай, да у тебя руки, так, ничего, умные, – наконец заметил он.
– Я хирург, Пивовар, – ответил Рафаэль не без гордости, не отрываясь от деталей, его пальцы уже начинали чувствовать металл.
– Так, на шомпол ветошь, масло, протри ствол, потом сухой. Затвор и боек не забудь. Теперь собираем, не торопись. Почувствуй, как детали входят друг в друга.
Креспо послушно выполнил всё, что требовалось.
– Слушай, да молодец, – Пивовар хлопнул медика по плечу, и это было высшей похвалой. – Давай еще раз, и хорош. Не знаю, что там у местных, всё может быть.
В этот момент затрещала рация, нарушая сосредоточенную тишину резким, неприятным шумом. Полковник Ковалёв о чём-то коротко переговорил по-французски, его голос был напряжен и отрывист. Затем послышалась его команда всем собраться у крыльца.
– Так, Рафаэль, двинули, – Пивовар мгновенно подобрался, его лицо стало жестким, как камень. – Насколько я понял, командир М’Гона со своими возвращается. Есть несколько «трёхсотых».
Все, кто прежде работал с ранеными, быстро оказались во дворе школы, готовясь к приёму раненых. Первое, что они увидели, прежде чем услышать шум моторов, – это столбы красной пыли, поднимающиеся над горизонтом, как зловещие, медленно растущие маяки. Ненадолго воцарившаяся вокруг тишина резко закончилась. Последние мамочки с малышами поспешили покинуть территорию, унося своих детишек подальше от пыли, грохота и резких команд вооружённых людей.
Через несколько минут во двор школы, подняв облака рыжей, удушливой пыли, ворвались несколько машин. Из них, словно выброшенные волной, стали выпрыгивать люди. Они были разгоряченные боем, покрытые толстым слоем пыли и пропитаны едким запахом пота и пороха. Аккуратно, с почтительной осторожностью, спустили нескольких раненых. Врачи Траоре и Сакко мгновенно двинулись вперёд с носилками. Двое военных малийской армии, опираясь друг на друга, сами шли к ним навстречу. У одного нога, у второго плечо были туго замотаны грязными, пропитанными кровью бинтами. Третий же, едва ступив на землю, сразу же присел на корточки, тяжело дыша. Как оказалось, в азарте боя он стал стрелять настильно, с вытянутых рук, не учёл отдачу «калаша» и получил удар прикладом туда, куда получать совершенно не следовало.
Из японского внедорожника тяжело, вылез командир М’Гона. В одной руке он сжимал автомат, через плечо висела рация, а второй рукой он на ходу вытирал пот и красно-бурую грязь с лица. Его глаза, уставшие, но внимательные, осматривали двор.
Креспо вместе с Надей, не теряя ни секунды, быстро распределили «трёхсотых». Повреждения, к счастью, оказались не летальными. Одно – пуля прошла по касательной, оставив лишь длинную, жгучую царапину. Второе ранение в ногу было результатом неудачного падения в колючие кусты – просто глубоко ободранная голень плюс вывих. Но все раны были немедленно обработаны, вколот антибиотик для предотвращения инфекции в этом жарком климате, и анестетик, чтобы снять острую боль.
М’Гона подошел к полковнику Ковалёву и советникам, его голос был хриплым от пыли:
– Надо же, столкнулись лоб в лоб, в двух километрах отсюда, за холмом. Неожиданная удача. Хорошо, мой пулеметчик среагировал мгновенно. Разнесли их в общем. Они, судя по всему, ехали сюда. Видимо, после нападения на рудник есть раненые. Ехали за врачами, – он сплюнул на землю. – Мы сильно их проредили. Положили человек десять-двенадцать. Остальные сбежали. Теперь долго не сунутся. Потерь у нас почти нет, что уже хорошо. Кстати, у нас есть пленные. Двоих взяли, они побросали оружие и сели на землю.
– Хорошая работа, командир, – сказал полковник. – Ваши люди в карьере тоже отменно поработали. Отдыхайте, приводите себя в порядок. Посты я выставил.
– Спасибо за помощь, – откликнулся М’Гона и пошёл к своим людям, чтобы распорядиться насчёт отдыха и прочего.
– Товарищ полковник, – обратился Пивовар. – Те, кого они упокоили. Надо бы заняться. На такой жаре…
– Этих парни М’Гона прикопают сами, у них счеты давние. Ненавидят друг друга люто.
– Почему? – поинтересовался Креспо (поняв, что хирург поступившим не требуется, он вернулся сюда послушать).
– Эти бандюки родственников военных, а такое понятие, как кровная месть, здесь существует испокон веков. Значит, так. Учитывая обстановку, – полковник обвёл взглядом советников, – приказываю остаться здесь. Завтра вместе с бойцами М’Гона сделаем рейд по округе. Потом поедем на базу.
Креспо пошёл обратно. Люди, разгоряченные боем, постепенно остывали и отдыхали. Было странно видеть этих мужчин, пыльных, промокших от пота, которые сидели в любой тени, которую только можно было найти, и молча, жадно пили воду из пластиковых бутылок. Ковалёв, сопровождаемый М’Гона и переводчиком из числа малийцев, переходил от группы к группе, что-то говорил. И судя по тому, как внимательно солдаты его слушали, взаимопонимание было полным, укрепленное общим боем.
Двое пленных, прижавшись друг к другу, как два выпавших из гнезда птенца, уткнувшись в колени, прятали взгляды. Они были худыми, очень грязными, от них исходил тяжелый, кислый запах немытых тел и давно не стиранной одежды. Креспо стала интересна их судьба, он подошёл к командиру, когда тот освободился, и спросил:
– Товарищ полковник, а что малийские военные с ними делать будут?
– Если просто испуганные люди, крови нет на руках, отпустят. Может, на работу устроят. Им проще помочь с работой, чтобы не умирали с голоду, чем гоняться за ними по пустыне. Это прагматизм, а не милосердие.
– А судить как же?
– Обязательно, если в крови по уши. Но эти навряд ли. Бросили оружие сразу. Те, кто в крови, будут до последнего воевать. Вот как те, которых в пустыне положили. Да еще пара машин ушла, скрылись в пыли.
– Но, товарищ полковник, Митрофан Петрович, они же могут вернуться.
– Это навряд ли. К прямому боестолкновению они не очень-то готовы. Все-таки это шайка, пусть с оружием, но шайка. Против армии – просто ноль. Теперь они знают, что мы их можем быстро придавить. Пойдут грабить еще кого-то, дальше есть рудники. В конце концов, нарвутся на полное уничтожение, если не сбегут из страны. Их сейчас во Франции знаешь сколько? Целые кварталы. Обживаются, плодятся, пособия получают. Но это уже не наши проблемы. Париж устроил себе эту головную боль, пусть сам от неё избавляется.
Полковник ушел дальше, размещая людей на отдых. Задымились костры, обещая скорую еду. Народ забегал в туалет и душ. Воду, просто ящики штабелем, поставили в тень. Рафаэль увидел, как кто-то из военных Мали передал по бутылке пленным. Пили они жадно, с бульканьем. И как-то не удивился, увидев в руках местных военных консервные банки с тушенкой и волшебной надписью «Госрезерв» на русском языке. Пошли запахи густого супа с тушенкой, терпкого аромата чая.
Все постепенно расслабились, действовали без суеты. Полчаса назад только вышли из боя, а теперь, остывшие, сидели в тени, ели рисовую кашу с тушенкой и пили чай. Все молча, что совершенно не было похоже на эмоциональных африканцев. Эта тишина была тяжелее любого шума. «Натерпелись люди, навидались всякого. Потому уснуть долго не смогут. Эмоциональное выгорание», – про себя отметил Рафаэль, наблюдая за их пустыми взглядами.