Дарья Десса. Роман "Африканский корпус"
Глава 31
– Первого на стол! Быстро! – командный голос Нади, резкий и громкий, прорезал гулкий полумрак школьного коридора. Он не просил, а приказывал, и в этом стальном тоне не было места сомнениям или жалости. Эхо её команд смешалось с приглушёнными стонами, скрипом носилок и прерывистым дыханием тех, кто тащил на себе «трёхсотых».
Рафаэль, чьи руки уже действовали на автомате, не дожидаясь повтора, набирал в шприц прозрачную жидкость. Его пальцы, казалось, жили своей жизнью – быстрой и точной. Рядом доктор Туре, с лицом каменного изваяния, держал наготове тугой рулон стерильного бинта, антисептик и жгут.
Первый «трёхсотый», молодой боец с перекошенным от боли лицом, лежал снаружи на земле. Его подхватили двое малийских солдат, внесли в школу, Розалин показала, куда нести. Оставив товарища на импровизированном операционном столе, воины вышли.
– Держись, сейчас укол сделаю, – сказал Рафаэль, осторожно перекатывая пациента на бок. – Будет больно только секунду.
Боец что-то проговорил, Хадиджа перевела:
– Говорит, давайте уже, мне всё равно. Он ногу не чувствует.
Рафаэль сделал инъекцию, затем взял ножницы, разрезал штанину, открывая раненое место. Картина сразу стала ясна и безо всякого рентгена (он бы не помешал уж точно, но откуда бы ему здесь взяться?): у солдата сквозное ранение в голень. Судя по расположению пулевого канала, крупные сосуды не задеты. Возможно, нерв, но с этим в таких условиях ничего не поделаешь.
– Кость цела, – громко констатировал Креспо. – Повезло, осколков нет.
Хадиджа перевела слова доктора, который сразу за этим взял бутыль с антисептиком.
– Мне нужно обработать рану. Сейчас будет жечь. Хадиджа, скажи ему, чтобы не кричал слишком громко – детей с мамашами снаружи перепугает. И так все серые от страха стоят.
Переводчица передала слова. Солдат часто закивал и стиснул зубы. Сразу за этим испанец полил на рану раствор. Солдат вздрогнул всем телом, вцепившись руками в стол, но кричать не стал, выдержал, лишь издав хриплый стон. Рафаэль работал быстро, почти грубо, но эффективно: тугая, давящая повязка легла за считанные секунды.
– Готово. Делал, Траоре, уносите. Следующего!
Пока коллеги перекладывали бойца на носилки и транспортировали в другое помещение – класс, ставший чем-то вроде палаты, – Креспо посмотрел на хирурга Туре, склонившегося над вторым «трёхсотым». Тот метался, его стоны были громче, отчаяннее.
– Не могу… дышать… грудь… – хрипел он, хватая доктора грязной ладонью за рукав белого халата.
– Перестань дёргаться! Ты мне мешаешь работать! – голос Туре был как ледяной душ, резкий и отрезвляющий. Одной рукой пытался повесить пакет с физраствором на торчащий из стены гвоздь, другую освободить от хватки раненого. – Делал! Ко мне! Держи его за плечи! Ажу, помогай!
Вернувшиеся терапевты бросились на подмогу хирургу. Рафаэль, поскольку остался не у дел, подошёл поближе, чтобы посмотреть, и сказал через Хадиджу:
– Коллеги, у него, кажется, пневмоторакс. Доктор Туре, вы знаете, что с этим делать?
– Да, – коротко бросил тот, и Креспо тут же отошёл, чтобы не мешать.
Спустя несколько секунд принесли третьего «трёхсотого», совсем юного парня, почти мальчишку. При осмотре Рафаэль быстро составил анамнез: пуля прошла по касательной, повредив кожный покров и мышечную ткань на левом боку. Рана была широкая, около трёх сантиметров, и длиной примерно семь. Кровь текла, но не пульсировала, что уже было положительным моментом.
Боец что-то жалобно спросил.
– Что говорит? – поинтересовался Креспо, быстро надевая свежие перчатки.
– Спрашивает, сколько ему жить осталось. Хочет узнать, успеет ли повидаться с мамой на прощание, – перевела Хадиджа.
Испанец криво усмехнулся под маской.
– Скажи ему, что жить он будет долго и счастливо. Да, и добавь, чтобы перестал причитать. Мешает сосредоточиться.
На самом деле Креспо еще в клинике имени Земского привык к тому, что некоторые пациенты из-за стресса начинают болтать без умолку. Но одно дело, когда ты понимаешь, о чём говорят, и другое, когда слышишь непонятный набор букв и фраз.
– Всё будет нормально, дыши, солдат. Ровно. Вот так, – он показал ему, Хадиджа снова перевела.
И вроде бы рана несерьёзная, но цвет лица бойца был нездоровым, пепельно-серым. Признаки шока налицо. Рафаэль быстро вколол обезболивающее и противошоковое, а затем начал шить, но его взгляд то и дело возвращался к обветренным губам и расширенным зрачкам. – Держись, чёрт возьми, – прошипел он себе под нос, нащупывая слабеющий пульс. – Только не сдавайся сейчас.
– Рафаэль! – Голос Нади, напряжённый, но ровный, вернул его к реальности. Она стояла рядом. – Что у тебя здесь? Справляетесь?
– Пока да, – отчеканил Рафаэль. – Коллеги занимаются пневмотораксом, доктор Туре старший. У меня пока ничего серьёзного, сквозная и вот, по касательной. Правда, почти в шоковом состоянии, но ничего, думаю, справится. У тебя как?
– То же самое, что вчера. Мамаши, дети. Работаем, хотя без вас трудно, – призналась Надя. – Ладно, я к себе.
Работа с ранеными продолжалась еще около двух часов. За это время, удовлетворённо отметил про себя Креспо, несмотря на жуткую усталость и пропотевшую одежду, которую было впору выжимать, – ни одного бойца не потеряли. Даже тот, с пневмотораксом, теперь приходил в себя, лёжа в одном из классов. В ближайшее время, конечно, ему придётся несладко. Но если у докторов окажется достаточно опыта и медикаментов, то и он вытянет, не говоря уже об остальных.
Пока Креспо вместе с мужчинами помогал «трёхсотым», параллельно шла вакцинация. Поток местных жителей, однако, после истории со стрельбой быстро прекратился. Видимо, пошли слухи о том, что против прибывших в город русских возбудились местные бандиты, шарящие по окрестностям. Вот самые опасливые из мамочек и решили держаться от школы подальше. Потому ближе к пяти часам дня во дворе уже никого не осталось, и только ветер носил какие-то бумажки, обрывки тряпок и ватки.
Когда работа с ранеными была окончена, Креспо с наслаждением снял мокрую одежду, отдав ее девушкам с базы. Те поспешили устроить постирушку, благо на такой густой жаре всё мокрое в полчаса становится сухим. Вскоре вещи испанца уже болтались на верёвке на заднем дворе, а сам он, в чистой врачебной униформе, сидел в «столовой» и поглощал сухпай. Рядом расположились коллеги, выглядевшие усталыми, но довольными. Для них это всё было важно не только потому, что людей спасли, но и укрепили свой авторитет. Значит, после возможности для заработка станут шире. Одно дело, когда ты просто где-то чему-то учился, и совсем другое, если в резюме можно написать: «Стажировался у русских докторов».
Ближе к вечеру к Креспо подошёл один из советников. Протянул руку, пожал со словами:
– Молодцом, док. Отличная работа.
– Спасибо. Можно вопрос?
– Валяй.
– Ты из спецназа?
Боец усмехнулся.
– Есть такое, – но в подробности вдаваться не стал. Вместо этого спросил вдруг: – Док, ты автоматом пользоваться умеешь? Насколько понимаю, ты «пиджак».
– Всё верно, у нас в вузе была военная кафедра, так что я старший лейтенант.
– Надо же, старший, – поднял брови боец.
– Да, окончил с отличием. Кстати, как тебя зовут? Неудобно как-то.
– Пивовар.
– Это по фамилии?
– Нет, – рассмеялся спецназовец. – Но почти угадал: фамилия моя Дрожжин, зовут Лев.
– Красивое сочетание, Лев Дрожжин.
– А ты почему Рафаэль Креспо?
Испанец кратко рассказал свою биографию.
– Так что насчёт автомата?
Рафаэль пожал плечами, пытаясь придать своему жесту небрежность, которой не чувствовал:
– Да, на кафедре три раза ездили на полигон. Лупили по мишеням. Потом во время подготовки ещё три рожка отстрелял, и всё.
Пивовар хмыкнул, и в этом коротком, сухом звуке было столько горькой, выжженной иронии, что Креспо невольно поежился.
– Полигон… Ну, ладно. Самое время тебя немного поднатаскать. Ты как? Готов?
– Само собой, – ответил Рафаэль, но тут же, спохватившись, добавил: – Но не стрелять же сейчас, здесь…
– Не сейчас. Для начала научу тебя собирать-разбирать. В этих условиях это нужно делать каждый день. Чистить. Смазывать, – спецназовец говорил методично, как инструктор. – Если у кого автомат клина даст в переделке, нужно будет быстро устранить проблему. Не в тихой комнатке, а под огнём. От этого зависит, кто будет дышать дальше. Ты или враг. Пошли. Личное оружие не забудь.
Они отыскали ещё один пустой класс.
– Я в свое время технарь кончал, нефтетехнологический, – пояснил Пивовар. – Чтобы стипендию повышенную получать, надо было быть общественно активным. Ну, я выбрал препода по начальной военной подготовке. Там в кружке пришлось и спортивное ориентирование освоить, и сборку-разборку автомата на время. В тир ходили два раза в неделю. Однажды даже второе место взял в районе. 95 из сотни. Винтовка-мелкашка ТОЗ-12, 50 метров, лежа. Во как!
Он на секунду замолчал, глядя в пустоту, будто видя перед собой ту самую стрелковую галерею, ощущая запах машинного масла и сгоревшего пороха.
– Ну да ладно. Это всё лирика.
– Почему же ты не остался в нефтяной отрасли? Там хорошо зарабатывают, – поинтересовался Креспо.
– Вот когда посещал занятия по НВП, понял, куда тянет на самом деле. Получил диплом и сразу в военное училище. Так что нефтяник из меня не получился.
– Скажи, сколько норматив по сборке-разборке автомата Калашникова?
– Сборка автомата АК-74 после неполной разборки: «отлично» – 25 секунд; «хорошо» – 27 секунд; «удовлетворительно» – 32 секунды.
– А у тебя сколько?
– 26.
– Круто. Но я не понимаю. Полминуты, чтобы разобрать и собрать? Это… как?
Его собственный опыт на полигоне внезапно показался ему детской игрой в песочнице. Пивовар лишь хмыкнул снова, коротко и почти беззвучно, и легонько подтолкнул доктора к парте.
– Идем, посмотришь. Руки помнят.
Спецназовец положил на стол автомат. Створки ствольной коробки, пистолетная рукоять, магазин – всё Креспо было знакомо и одновременно чуждо. Оружие лежало тяжелым, зловещим воплощением новой реальности.
– Доктор, значит так, – голос спецназовца стал низким, приглушенным и невероятно серьезным. В нём не осталось ни капли иронии. – Ты мужик взрослый. Умен, вижу. Все может быть. Любой сценарий. Мы за своих влезем в любом случае, если что. Но если, в общем, кого там ранят… Ну или… – он сделал паузу, подбирая слова, которые не хотел произносить. – В общем, возьмешь ствол. По-другому никак. Не для геройства. Для последнего шанса. Ты сам это понимаешь? Даже не понимаешь, а чувствуешь уже, наверное.
Рафаэль почувствовал, как по его спине пробежала холодная волна.
– Хочешь сказать, что рано или поздно, мне придётся стрелять по… людям? – его собственный голос прозвучал чужим.
– Да. Стрелять. И убивать. Или они тебя завалят, – Пивовар смотрел прямо на врача, не отводя глаз. – Вариантов с ними нет. Переговоры, жалость, мораль – это для другого мира. Здесь иная арифметика. Иначе тебя просто пристрелят, как собаку, а женщин… – он резко дернул головой, словно отгоняя навязчивый образ. – Сначала поиздеваются по полной, а потом тоже пристрелят. Ты думаешь, просто так Надя с «ксюхой» катается и не расстается с ней? Здесь каждому из нас нужно быть ко всему готовым. Тебе во время подготовки говорили об этом?
– Да, но я подумал, что понадобятся только мои медицинские знания и опыт…
– Не только, – сказал капитан и кивнул на лежащий между ними автомат.
– Док, встань сбоку, смотри внимательно. Первый раз медленно, с объяснением. Потом – по максимуму, быстро. Давай, по пунктам. Запоминай пальцами, а не головой. Голова может отказать, пальцы – должны сработать.
Его руки, большие, жилистые, с коротко обрезанными ногтями, легли на тёплый металл. В их уверенной неподвижности было больше смысла и угрозы, чем во всех сказанных словах. Урок начинался.