Короткие сообщения, полные поддержки.
— Ты справишься, я верю в тебя, сегодня прокрутила твою запись одноклассникам, все в шоке.
Игорь не звонил и не писал.
Молчание было его любимым оружием, он наказывал ее отсутствием внимания, ожидая, что она сломается и приползет обратно.
Но Вера не ломалась. Каждое утро она просыпалась с ощущением цели.
Каждый вечер засыпала с болью в пальцах и счастьем в сердце.
На третьей неделе Нина Петровна пришла к ней с новостью.
— Тут к тебе приехали, сказала она странным голосом.
Вера похолодела.
Игорь. Он все-таки приехал. Сейчас начнется скандал, унижение перед всеми. Но в зале стояла не знакомая фигура мужа, а худенькая девочка с рюкзаком и темными глазами.
— Алиса.
Дочь бросилась к ней, обняла, прижалась.
— Мам, я. Сбежала. Только не ругай. Я не могла больше там оставаться.
— Как ты добралась? Одна? Господи, доченька, 4 часа на поезде.
— Я взрослая, мам. Мне 16. И я хотела увидеть. Увидеть тебя. Настоящую тебя. Ту, которая играет.
Вера отстранилась, заглянула в глаза дочери. Там было что-то новое, какая-то тень.
— Что случилось? Папа?
Алиса опустила взгляд.
— Он сказал, что ты нас бросила. Что ты эгоистка и предательница. Что настоящие жены так не поступают.
— Я пыталась защищать тебя, а он…
Голос девочки дрогнул.
— Он сказал, что я такая же никчёмная, как ты.
— Что толку от нас обеих ноль. И что если я хочу к тебе могу убираться.
Вера почувствовала, как внутри поднимается волна гнева чистого, горячего, праведного. 17 лет она терпела его слова в свой адрес.
Но он посмел сказать это ее дочери.
— Ты останешься со мной, — твердо сказала она.
— Столько, сколько захочешь. И ты будешь ходить в школу здесь, я все устрою.
— А папа?
— С папой я разберусь. Это взрослые дела.
— А ты? — Вера улыбнулась сквозь слезы.
— А ты послушай, как я играю. Вечером у нас концерт для гостей. Небольшой, но все-таки.
Лев Аркадьевич, узнав о ситуации, тут же предложил Алисе комнату рядом с материнской.
Нина Петровна накормила девочку обедом и закутала в плед.
К вечеру Алиса уже болтала с официанткой Катей, которая оказалась всего на три года старше.
А Вера сидела за роялем и впервые играла для своей дочери по-настоящему. Не гаммы, не детские песенки Рахманинова. Всю боль и всю надежду своей жизни она вложила в эти ноты.
Когда последний звук растаял в воздухе, Алиса плакала.
— Мам, — прошептала она, почему я никогда раньше этого не слышала?
Вера не ответила.
Она и сама не знала почему. Дни с Алисой были наполнены светом.
Вера не знала, что материнство может быть таким легким, радостным, без постоянного напряжения и страха сказать что-то не так.
Дома, под тяжелым взглядом Игоря, она всегда чувствовала себя виноватой, недостаточно хорошей матерью, женой, хозяйкой. Здесь же, в маленьком мире старого причала, она наконец могла просто быть рядом с дочерью.
Алиса записалась в местную школу, Нина Петровна помогла уладить формальности.
Девочка удивительно быстро освоилась, подружилась с одноклассниками, полюбила гулять по заснеженному парку, рядом с рестораном, часами сидела в зале, слушая мамину игру.
— Мам, а почему ты выбрала именно Рахманинова? спросила она однажды вечером.
Вера задумалась, перебирая пальцами клавиши.
— Когда мне было столько же, сколько тебе сейчас, я впервые услышала его элегию. Это было на концерте в филармонии.
Бабушка повела меня, хотя денег на билеты у нас почти не было. И когда зазвучала музыка, она замолчала, подбирая слова. Я поняла, что хочу так же. Говорить без слов. Рассказывать истории звуками.
— Ты рассказываешь, — тихо сказала Алиса.
— Я слышу.
До концерта оставалось 10 дней. Вера репетировала по 8 часов. Пальцы болели, спина ныла. Но она не останавливалась.
Галина Сергеевна, ее строгий репетитор, постепенно смягчалась.
— Неплохо, сказала она после очередного прогона. Технически почти безупречна. Но тебе не хватает свободы.
Ты играешь правильно, но не играешь собой. Слишком боишься ошибиться.
— Я семнадцать лет боялась ошибиться, — горько усмехнулась Вера.
— Это трудно выключить.
— Тогда включи что-то другое. Злость, любовь, отчаяние — неважно. Рахманинов требует полной отдачи. Он написал эту музыку, когда сам был на грани. Ты должна подойти к этой грани вместе с ним.
Вечером позвонила Ада Константиновна.
— Как прогресс?
— Галина Сергеевна говорит, что технически я готова.
— Но…
— Но душа еще спит. Закончила за нее критик.
— Знаю. Это нормально. У тебя еще есть время.
— Кстати, я видела программу «Вечера». Ты выступаешь после Воронцова.
— Воронцова? Вера похолодела.
Михаил Воронцов был одним из самых известных пианистов страны.
Играть после него все равно, что выходить на сцену после Бога.
— Не паникуй, в голосе Ады прозвучало что-то похожее на сочувствие. Воронцов блестящий технарь, но холодный, как рыба.
— Публика устанет от его совершенства. Им захочется чего-то живого, настоящего. Это будет твой шанс.
После разговора Вера долго сидела в темноте, глядя на спящую Алису.
Девочка свернулась калатчиком под одеялом, и во сне ее лицо было таким мирным, таким детским.
Ради неё нужно справиться. Ради дочери, которая верит в нее больше, чем она сама.
На следующее утро пришло сообщение от Игоря. Первое за три недели.
— Завтра. Приеду. Нужно поговорить.
Вера перечитала несколько раз.
Ни угроз, ни оскорблений, просто сухое уведомление. Это было не похоже на Игоря. Он никогда не просил, он требовал. Не приезжал поговорить, приезжал забрать свое.
— Он приедет? Алиса заглянула через плечо, и лицо ее побледнело.
Похоже на то.
— Мам, я не хочу возвращаться! Пожалуйста, не заставляй меня возвращаться!
Вера обняла дочь, прижала к себе.
— Никто тебя не заставит! Ты останешься со мной! Что бы он ни сказал, что бы ни сделал, ты останешься.
Вечером она рассказала всё Льву Аркадьевичу. Старик слушал молча, постукивая пальцами по подлокотнику кресла.
— Он имеет на нее права, — тихо сказала Вера.
— Юридически. Алисе шестнадцать, она несовершеннолетняя.
— Если он захочет.
— Если он захочет, ему придется разговаривать со мной, голос Льва Аркадьевича был неожиданно твердым. И с моим адвокатом.
— Вера, я не позволю, чтобы этот человек разрушил то, что ты строишь.
— Ты слышишь меня?
— Почему вы это делаете?
Вера посмотрела на него с болью в глазах.
— Мы знакомы меньше месяца. Почему вам не все равно?
Старик помолчал, глядя на портрет Зои на стене.
— Потому что я сам когда-то был трусом.
Когда Зоя поссорилась с отцом из-за меня, когда Георгий Натанович отказался принимать нас. Я мог бы пойти к нему. Поговорить. Попытаться помирить их. Но я боялся, боялся его гнева, его авторитета, его слов. И в итоге моя жена умерла, так и не простившись с отцом.
Он повернулся к Вере.
— Я не могу изменить прошлое.
— Но могу не повторять своих ошибок в настоящем.
На следующий день Вера не могла играть. Руки дрожали, ноты путались, мысли возвращались к одному, сейчас он приедет.
— Что скажет? Что сделает? Попытается увести Алису силой? Устроит скандал?
К полудню приехала Ада Константиновна неожиданно, без предупреждения.
— Решила проверить лично, объяснила она, снимая пальто.
Концерт через 9 дней, а ты, по слухам, перестала репетировать.
— Кто сказал?
— Галина. Мы старые подруги. Что происходит?
Вера рассказала про Игоря.
Ада слушала с непроницаемым лицом.
— И ты позволяешь какому-то мужику разрушить твой шанс? Спросила она наконец.
17 лет ты жила для него. Теперь ты живешь для себя и снова позволяешь ему контролировать твои мысли.
— Это не так просто. Просто отрезало Ада. Он приедет, ты с ним поговоришь и вернешься за рояль.
Твоя дочь в безопасности.
— Твоя жизнь в твоих руках. Единственное, что он может забрать, это твой страх. И судя по тому, что я вижу, он уже это сделал.
— Что вы имеете в виду?
— Ты боишься? Значит, он уже победил. Даже не приехав.
Ада встала, застегивая пальто. Концерт через 9 дней.
— Либо ты берешь себя в руки, либо…
Она не закончила фразу, но Вера поняла.
Игорь приехал к вечеру. Вера увидела его из окна, он вышел из такси и остановился перед рестораном, разглядывая вывеску с выражением брезгливого недоумения.
Сердце забилось быстрее, но руки не дрожали.
— Останься здесь, сказала она Алисе. Я поговорю с ним.
— Мам, я хочу быть рядом.
— Нет. Это между ним и мной. Ты уже достаточно видела и слышала. Теперь моя очередь.
Она спустилась в зал, где Игорь уже разговаривал с Ниной Петровной.
Точнее требовал.
— Где моя жена? Мне сказали, она здесь работает. Позовите её. Немедленно.
— Я здесь, Вера вышла из тени.
— Здравствуй, Игорь.
Он обернулся. Что-то мелькнуло в его глазах, удивление? Злость? Но тут же исчезла за привычной маской холодного превосходства.
— Собирайся. Мы едем домой. Хватит этого цирка.
— Нет.
Простое слово. Два звука. Но они изменили все.
Игорь смотрел на нее так, словно видел впервые. Эта женщина перед ним с прямой спиной, спокойным взглядом, твердым голосом не была той Верой, которую он знал.
Та Вера опускала глаза, извинялась, соглашалась. Эта говорила нет.
— Что значит нет?
Он шагнул к ней, и Вера заметила, как Нина Петровна напряглась за стойкой.
— Ты моя жена. Алиса мой ребенок. Вы обе едете со мной. Сейчас.
— Я сказала нет. Присядь, Игорь. Нам нужно поговорить.
— Мне ни о чем с тобой разговаривать. Ты сбежала, украла дочь, бросила семью ради какой-то блажи.
— Я не крала дочь. Алиса приехала сама. Потому что ты сказал ей, что она никчемная. Как и я.
Игорь осёкся. На секунду в его глазах мелькнуло что-то нераскаяние, нет, скорее досада, что его слова передали.
— Она неправильно поняла. Я погорячился.
— Ты горячишься 17 лет, Игорь. Каждый день.
Каждое слово, каждый взгляд унижения. Я терпела, потому что думала, что так надо. Что это и есть семья. Но это не семья. Это тюрьма.
— Ты совсем сошла с ума, он рассмеялся, но смех был нервным, неуверенным. Послушай себя. Тюрьма. Я тебя кормил, одевал, крышу над головой давал. Ты работала учительницей за копейки, а жила как нормальный человек благодаря мне.
— Благодаря тебе я забыла, кто я такая. Благодаря тебе я продала рояль, перестала играть, превратилась в прислугу. Ты не давал мне жить, Игорь. Ты позволял мне существовать. Это разные вещи.
Вера говорила спокойно, но внутри все кипело. Семнадцать лет молчания рвались наружу.
— И что теперь?
Игорь скрестил руки на груди.
— Ты собираешься остаться здесь? Мыть посуду до конца жизни.
— Я собираюсь играть. Через восемь дней у меня концерт. Благотворительный вечер. Меня пригласила Ада Константиновна Раевская.
— Кто? Музыкальный критик. Одна из самых влиятельных в стране. Она услышала мою игру и предложила выступить.
Игорь фыркнул.
— И ты поверила? Какая-то тетка пообещала тебе славу, и ты побежала за ней, бросив семью. Вера, тебе 42 года. Какая карьера? Какие концерты? Ты смешна?
— Может быть. Но я предпочитаю быть смешной и свободной, чем серьезной и мертвой.
Они стояли друг напротив друга, муж и жена, прожившие вместе почти два десятилетия.