Я сижу на кухне и смотрю, как дождь барабанит по стеклу. В руках остывшая кружка кофе. Не допиваю. Просто держу, чтобы руки были заняты. Чтобы не трястись.
Игорь звонит уже третий раз за час. Я не беру трубку. Знаю, что скажет. Знаю каждое слово наизусть, будто сама написала ему текст.
А ведь ещё полгода назад я была совсем другой. Той, которая всегда шла навстречу. Той, которая говорила «да», даже когда хотелось кричать «нет». Той, которая считала, что семья – это когда ты забываешь про себя ради других.
Теперь я понимаю, что была глупой.
Всё началось с того звонка. Помню, как Игорь вошёл в комнату с каким-то странным лицом. Не испуганным. Скорее растерянным. Сел напротив меня, сложил руки на коленях.
— Мама в больнице. Инсульт.
Я похолодела. Лариса Семёновна всегда казалась мне железной женщиной. Властной, резкой, но крепкой, как дуб. А тут вдруг – инсульт.
— Как она? – спросила я, хотя внутри уже что-то сжалось.
— Живёт. Врачи говорят, на восстановление месяца два-три. Потом реабилитация. – Игорь помолчал. – Её выпишут через неделю.
Я кивнула. Конечно, страшно. Конечно, надо помочь. Но почему у меня внутри всё сжалось ещё сильнее?
— И что ты думаешь делать? – осторожно спросила я.
Он посмотрел на меня так, будто ответ очевиден.
— Заберём её к нам. Ты же дома весь день. Поможешь ей. Ну, я тоже буду, по вечерам. Но днём-то ты свободна.
Я поперхнулась воздухом.
— Свободна? Игорь, я работаю!
— Ну да, но ты же фрилансер. Можешь график подстроить.
Я посмотрела на него долгим взглядом. Он правда не понимал или делал вид?
— Игорь, я не могу.
— Как это?
— Просто не могу. Я уже прошла через это.
Он нахмурился.
— Что ты прошла?
— Мама. Папа. Три года ухода. Круглосуточно. Ты забыл? – Голос дрогнул сам собой. – Я тогда вообще не работала. Мы жили на твою зарплату и мои крохи с подработок. Я не спала ночами. Меняла памперсы, кормила, мыла. Ты же видел, во что я превратилась.
— Марин, но это была твоя семья. Это понятно.
— А теперь твоя. И что, я должна снова?
— Она одна, Марина. Мать моя. Ты же понимаешь, я не могу её бросить.
Я встала, отошла к окну. Смотрела на серые крыши домов напротив. Дождь уже начинался. Мелкий, нудный, осенний.
— Я не говорю, что надо бросить. Есть же другие варианты. Соцработник. Сиделка. Пансионат, в крайнем случае.
— Пансионат? – Игорь будто оплеуху получил. – Ты хочешь сдать мою мать в дом престарелых?
— Я хочу, чтобы мы подумали о вариантах. Чтобы не тащили всё на себя. На меня, если точнее.
— Марина, это моя мать. Она родила меня. Вырастила. Я не могу.
Я обернулась к нему. Посмотрела в глаза. И поняла, что мы с ним сейчас говорим на разных языках.
— Я тоже не могу, Игорь. Не могу снова. Мне нужно работать. Мне нужно восстанавливаться. Я ещё не до конца оправилась после всего, что было с моими родителями. Ты же сам видел, как я лежала потом две недели с давлением.
— Значит, твоё здоровье важнее моей матери?
Этот вопрос повис в воздухе. Тяжёлый. Несправедливый.
— Игорь, не надо так ставить вопрос.
— А как надо? Ты либо поможешь, либо нет. Всё просто.
— Нет, не просто. Это не чёрное и белое. Я готова помогать. Приезжать. Привозить продукты. Убирать. Но я не готова превратить свою жизнь снова в сиделку двадцать четыре на семь.
— Значит, не готова. – Он встал, взял куртку. – Понятно.
— Игорь, подожди...
Но он уже вышел. Дверь хлопнула. И я осталась одна на кухне, с холодным кофе в руках и камнем в груди.
Через три дня Ларису Семёновну выписали. Игорь забрал её к себе... то есть к матери, в её квартиру. Не к нам. Он сказал, что так проще. Что пока мать слабая, пусть будет на своей территории.
Я поняла, что это не про удобство. Это про меня. Он не хотел конфликта. Не хотел давить. Но молчание его было громче любых слов.
В субботу я приехала к ним. Привезла готовую еду, фрукты, лекарства. Лариса лежала на диване, бледная, с перекошенным лицом. Левая рука почти не двигалась. Речь размазанная, но понять можно.
— А, невестушка пришла, – проговорила она с трудом. – Проведать старуху.
Я присела рядом, взяла её за руку.
— Как вы себя чувствуете?
— Да никак. Лежу. Жду. – Она повернула голову ко мне. Глаза мутные, но в них читается всё. – Слышала, ты отказалась мне помогать.
Я поджала губы. Вот оно.
— Лариса Семёновна, я не отказалась помогать. Я сказала, что не могу взять на себя уход круглосуточно.
— То есть ты отказалась.
— Я работаю. У меня своя жизнь. Своё здоровье, которое тоже пострадало.
Она усмехнулась криво.
— Здоровье. Жизнь. А я, значит, должна в приют?
— Никто не говорит про приют. Есть хорошие сиделки. Есть реабилитационные центры. Игорь может...
— Игорь работает! – Она почти закричала, но голос сорвался в хрип. – Ему некогда за мной ходить! А ты дома сидишь!
— Я не сижу дома. Я работаю удалённо.
— Удалённо, – передразнила она. – Это не работа. Работа – это когда в офис ходишь. А ты в халате на диване валяешься.
Я встала. Руки тряслись. Хотелось закричать. Хотелось швырнуть в неё что-то. Но я просто развернулась и вышла.
Игорь стоял на кухне, варил что-то на плите.
— Слышал? – спросила я тихо.
Он кивнул. Не поднимая головы.
— Скажи ей, что это неправда.
— Марина, она больная. Не в себе.
— Она всегда так говорила. Просто раньше при мне старалась сдерживаться.
— Ей тяжело. Пойми.
— Мне тоже. Но почему-то это никого не волнует.
Я ушла. Игорь даже не пытался остановить.
Дальше всё покатилось по наклонной. Игорь начал ночевать у матери. Сначала два-три раза в неделю. Потом каждый день. Говорил, что она боится оставаться одна. Что ей страшно. Что ночью может что-то случиться.
Я молчала. Что тут скажешь?
Мы виделись только по утрам, когда он заскакивал домой переодеться. Говорили мало. Больше молчали. Или цеплялись за мелочи.
— Ты бы хоть продукты купил нормальные, а не эту химию.
— Я купил то, что было на распродаже. Или ты забыла, что у нас сейчас на всё одна зарплата?
— У нас? Или у тебя?
— У нас, Марина. Это наша семья.
— Правда? А мне казалось, что семья – это когда вместе. А не когда один живёт с мамой, а вторая непонятно где.
Он молчал. Потом брал сумку и уходил.
А потом начались звонки. Лариса Семёновна звонила мне. По три-четыре раза в день. Голос слабый, но настойчивый.
— Маринуш, приезжай, пожалуйста. Принеси творог. И молоко. И хлеб. И лекарство из аптеки.
— Лариса Семёновна, я на работе.
— Ну так отпросись. Какая там работа, ты же дома.
Я стиснула зубы.
— Я не могу отпроситься. Я работаю по контракту.
— Ну хоть вечером заедь. Игорь устаёт. Ему тяжело. А ты могла бы помочь.
— Хорошо, заеду.
Но когда приезжала, она встречала меня претензиями.
— Что так долго? Я уже два часа жду.
— Я сказала, что приеду после шести. Сейчас шесть двадцать.
— Ну да. А я думала, раньше. – Она смотрела на меня с укоризной. – Игорь бы раньше.
И каждый раз я чувствовала, как внутри меня что-то крошится. Как я становлюсь всё меньше и меньше. Как моя жизнь снова уходит куда-то в сторону, а я бегу за чужими потребностями, забывая про свои.
Однажды вечером я сказала Игорю прямо:
— Твоя мать манипулирует нами.
Он посмотрел на меня так, будто я предложила её убить.
— Она больная, Марина.
— Она была такой и до болезни. Просто теперь ей проще. У неё есть оправдание.
— Ты серьёзно сейчас? Она пережила инсульт!
— И это ужасно. Но это не значит, что она может вить из нас верёвки.
— Ты бессердечная.
Вот оно. То самое слово, которое я боялась услышать. Бессердечная. Эгоистка. Плохая жена. Плохая невестка.
— Может, и так, – сказала я тихо. – Но мне уже всё равно.
Игорь ушёл, хлопнув дверью. А я осталась в пустой квартире. Села на пол в коридоре и заревела. Не красиво, не тихо. В голос. Так, что соседи наверняка слышали.
Но мне было всё равно.
Через неделю Ларису Семёновну перевели в социальное учреждение. Временно, на реабилитацию. Игорь оформил документы, заплатил взнос. Сказал, что это лучший вариант: там с ней занимаются специалисты, есть массаж, лечебная физкультура.
Я вздохнула с облегчением. Может, теперь всё наладится?
Но не наладилось.
Лариса Семёновна звонила Игорю по десять раз на дню. Плакала в трубку.
— Сынок, меня тут бросили. Как собаку. Ты меня предал.
— Мам, там хорошо. Тебе помогают.
— Какая помощь? Тут старухи кругом. Воняет лекарствами. Медсёстры грубые. Я хочу домой.
— Мам, нельзя пока.
— Значит, ты меня бросил. Из-за этой стервы своей.
Он молчал. Не защищал меня. Просто говорил:
— Мам, не надо так.
Но «стерва» осталась стервой в её голове. И в его тоже, наверное.
Игорь приходил домой мрачный. Садился перед телевизором и молчал. Я пыталась заговорить с ним, но он отмахивался.
— Не сейчас, Марина.
— Когда тогда?
— Не знаю. Мне тяжело.
— Мне тоже тяжело!
— Ну так брось работу и помоги матери!
Я замерла.
— Ты серьёзно?
— Абсолютно. – Он повернулся ко мне. Глаза красные от недосыпа, лицо осунувшееся. – Мы бы сэкономили на учреждении. Мама была бы дома. Всем было бы проще.
— Всем? Или тебе?
— Мне, да. Мне было бы проще. Потому что я разрываюсь между работой, матерью и тобой, которая не хочет даже пальцем пошевелить!
— Я не хочу?! – Я вскочила. – Я езжу к ней! Привожу еду! Оплачиваю лекарства! Но этого мало, да? Надо ещё жизнь свою бросить и стать круглосуточной сиделкой!
— Если бы ты любила меня, то сделала бы это.
Тишина.
Я посмотрела на него. Долго. Внимательно. И поняла, что передо мной чужой человек.
— Если бы ты любил меня, то не требовал бы от меня невозможного, – сказала я тихо. – Но ты не любишь. Ты любишь только свою мать. И себя. А я для тебя – просто инструмент. Удобная штука, которая должна всё делать, не жалуясь.
— Марина...
— Не надо. Я уже поняла.
Я пошла в спальню, достала сумку. Начала складывать вещи.
— Ты куда? – Игорь встал в дверях.
— К Свете. Переночую.
— Марина, не надо.
— Надо. Мне нужно подумать.
— О чём думать?
Я посмотрела на него.
— О том, зачем мне семья, в которой я чужая.
Он не ответил. Просто стоял и смотрел, как я пакую вещи. А когда я вышла из квартиры, он даже не попытался остановить.
Я прожила у Светки три дня. Она не задавала лишних вопросов. Просто заваривала травяной настой, укутывала пледом и говорила:
— Всё будет хорошо. Ты сильная.
Но я не чувствовала себя сильной. Я чувствовала себя выжатой. Пустой. Как тряпка, которой вытирали пол, а потом выбросили.
На третий день позвонил Игорь.
— Марина, маме хуже.
— Что случилось?
— Давление скачет. Врачи говорят, стресс. Она переживает. Плачет.
— Игорь, ей нужен врач, а не я.
— Ей нужна семья. Ей нужно знать, что её не бросили.
— А мне что нужно? Ты думал об этом?
— Марине, я прошу. Вернись. Мы всё обсудим. Всё решим. Но прошу, вернись.
Я сидела на кухне у Светки, смотрела в окно. Дождь снова. Серость. Холод.
— Хорошо, – сказала я. – Приеду. Поговорим.
Когда я вернулась, Игорь встретил меня на пороге. Обнял. Долго молчал. Потом сказал:
— Прости. Я был не прав.
— В чём именно?
— Во всём. Я не учёл твои чувства. Твоё состояние. Я думал только о матери.
Я кивнула.
— И что теперь?
— Теперь... – Он замялся. – Марина, мне нужна твоя помощь. Хотя бы чуть-чуть. Я не прошу круглосуточно. Просто... иногда приезжай к ней. Посиди. Поговори. Ей нужно внимание.
— А моё внимание? Мои границы?
— Я понимаю. Но это моя мать. Я не могу её бросить.
— А меня можешь?
Он посмотрел на меня растерянно.
— Марина, не ставь так вопрос.
— А как мне ставить? Ты выбираешь между мной и ней. И выбираешь её.
— Это моя мать!
— А я кто? Просто жена? Случайный человек?
— Нет, конечно...
— Тогда почему я должна жертвовать собой ради неё?
— Потому что это семья!
— Нет, Игорь. Семья – это когда все друг друга уважают. Когда есть границы. Когда один не требует от другого невозможного. А у нас что? У нас – тирания твоей матери. И ты её послушный солдат.
Он побледнел.
— Ты сейчас серьёзно?
— Абсолютно. Игорь, я прожила всю жизнь, делая то, что от меня хотят другие. Мама хотела, чтобы я училась на экономиста – я училась. Папа хотел, чтобы я вышла замуж за тебя – я вышла. Твоя мать хотела, чтобы я родила ребёнка – я родила. А где я? Где мои желания? Моя жизнь?
— Марина...
— Нет, дай мне договорить. Я три года ухаживала за своими родителями. Ты видел, во что я превратилась. Я потеряла себя. Работу. Друзей. Здоровье. Я едва выкарабкалась. И теперь ты хочешь, чтобы я снова прыгнула в эту яму? Ради твоей матери, которая меня терпеть не может?
— Она тебя не ненавидит...
— Да брось! Она всегда считала меня недостойной тебя. Говорила, что я толстая. Что готовлю невкусно. Что не так воспитываю сына. Она ни разу не сказала мне спасибо. Ни разу! А теперь я должна бросить всё и ухаживать за ней? Почему?
Игорь молчал. Потом тихо сказал:
— Потому что так правильно.
— Правильно для кого?
— Для всех.
— Кроме меня.
— Марина, я не знаю, что сказать.
— Тогда не говори ничего.
Я пошла в спальню. Легла на кровать, уткнулась в подушку. Слёзы катились сами. Тихо. Горько.
Игорь не пришёл. Не обнял. Не утешил.
Он просто ушёл. К матери.
Следующие две недели мы почти не разговаривали. Игорь приходил поздно, уходил рано. Я работала, готовила, убиралась. Жила механически.
А потом позвонила Лариса Семёновна. Сама.
— Марина, – голос дрожал. – Приезжай, пожалуйста.
— Что случилось?
— Ничего. Просто... поговорить хочу.
Я приехала. Села напротив неё в казённой комнате социального центра. Она постарела. Ссохлась. Лицо серое, глаза потухшие.
— Спасибо, что приехала, – сказала она тихо.
— Не за что.
Мы помолчали. Потом она вздохнула.
— Я знаю, ты меня не любишь.
— Лариса Семёновна...
— Не перебивай. Я знаю. И понимаю. Я сама тебя не любила. Думала, ты Игорю не пара. Что он мог бы лучше найти. – Она усмехнулась криво. – Глупая была.
Я молчала. Не знала, что сказать.
— Ты хорошая жена, – продолжила она. – И хорошая мать. Я просто... не хотела это признавать. Боялась, что Игорь меня забудет. Что ты его заберёшь совсем.
— Я никого не забирала.
— Знаю. Но мне так казалось. – Она посмотрела на меня. – Марина, прости. За всё. За слова. За манипуляции. За то, что делала тебе больно.
Я сглотнула комок в горле.
— Я не держу зла.
— Но ты не простила.
— Нет. Ещё нет.
Она кивнула.
— Я не прошу помогать мне. Не прошу приезжать. Я просто хочу, чтобы ты знала: ты была права. Ты имела право отказать. И я не должна была давить на тебя.
Слёзы сами полились. Я не сдерживала. Плакала тихо, глядя в пол.
— Спасибо, – прошептала я.
Лариса Семёновна протянула руку. Я взяла её. Пожала.
Мы просидели так минут десять. Молча. Но это молчание было другим. Не тяжёлым. А... каким-то светлым.
Когда я уезжала, она сказала:
— Береги себя, Маринушка. Ты хорошая. Не забывай об этом.
Но с Игорем ничего не наладилось. Он узнал, что я была у матери. Позвонил, спросил:
— Ну что, поговорили?
— Да.
— И? Теперь поможешь?
Я замерла.
— Игорь, ты серьёзно? Твоя мать извинилась передо мной. Сказала, что я была права. А ты...
— Я что?
— Ты до сих пор не понял. Для тебя я – инструмент. Не жена. Не партнёр. Просто человек, который должен решать твои проблемы.
— Марина, я устал от этих разговоров.
— Я тоже устала. От всего.
— Тогда что ты предлагаешь?
Я глубоко вдохнула.
— Развод.
Тишина.
— Ты шутишь?
— Нет.
— Марина, ты не можешь так просто взять и...
— Могу. Я устала жить ради других. Ради твоей матери. Ради тебя. Я хочу жить ради себя.
— Это эгоизм.
— Может быть. Но мне всё равно.
Я повесила трубку. Села на диван. Руки тряслись. Сердце колотилось. Но впервые за долгое время я чувствовала... свободу.
На следующий день я подала документы на развод.
Прошёл год.
Я живу в маленькой квартире на окраине. Снимаю. Денег мало, но хватает. Работы много. Но мне нравится. Я сама решаю, когда вставать, когда работать, когда отдыхать.
Я хожу на психотерапию. Разбираюсь с собой. С травмами. С границами. Учусь говорить «нет». Это сложно. Иногда срываюсь. Но стараюсь.
Подруги меня поддерживают. Светка говорит, что я расцвела. Что в глазах появился огонёк.
Может, и так.
Лариса Семёновна до сих пор в пансионате. Но она изменилась. Стала мягче. Спокойнее. Написала мне письмо. Извинялась снова. Говорила, что горда мною. Что я сильная. Что жалеет, что не понимала этого раньше.
Я ей ответила. Коротко. Но искренне.
Игорь один. Он пытался наладить отношения. Звонил. Приезжал. Говорил, что всё понял. Что готов измениться.
Но я уже другая. Я больше не та Марина, которая говорила «да» всем. Я теперь говорю «нет». И не чувствую вины.
Когда Игорь в последний раз спросил:
— Может, попробуем ещё раз?
Я посмотрела на него. Долго. Внимательно.
— Нет, Игорь. Я не злюсь на тебя. Не ненавижу. Просто... я теперь выбираю себя. Всегда. И это не эгоизм. Это любовь к себе.
Он кивнул. Ушёл. Больше не звонил.
А я осталась. С собой. И мне хорошо. Впервые за долгие годы – хорошо.
Я сижу на кухне, смотрю в окно. Дождь кончился. Выглянуло солнце. Я улыбаюсь.
И допиваю свой кофе до конца.
________________________________________________________________________________________
🍲 Если вы тоже обожаете простые и душевные рецепты, загляните ко мне в Telegram — там делюсь тем, что готовлю дома для своих родных. Без лишнего пафоса, только настоящая еда и тепло кухни.
👉Нажать для перехода в Тelegram
👉🍲 Домашние рецепты с душой — у меня во ВКонтакте.