Тест лежал на столешнице две полоски вверх, и я смотрела на него так, будто это была бомба с обратным отсчётом. Сорок два года. Четырнадцать лет замужества. Бесконечные попытки, клиники, врачи с одинаково сочувствующими лицами — и вот оно. Когда уже и не ждала.
— Ну что, показала ему? — Оксана закинула ноги на соседний стул в кафе, где мы встретились на следующий день. — Как отреагировал?
Я покрутила ложечку в капучино.
— Сначала не поверил. Потом схватил меня, закружил... Знаешь, я впервые за все эти годы видела его таким счастливым.
— А свекровь?
Вот тут я замолчала. Потому что разговор со свекровью случился вчера вечером, и до сих пор в ушах звенело её: "Посмотрите-ка на неё — в сорок два года рожать собралась!"
Тамара Семёновна всегда умела выбирать момент. Мы с Андреем только вернулись от врача, который подтвердил беременность, я ещё вся сияла, держала в руках снимок УЗИ — крошечная точка, наше чудо. А она сидела на кухне с подругой, пила кофе, и когда мы зашли, я по её лицу сразу поняла — она уже всё знает. Андрей, видимо, не удержался, позвонил ей раньше.
— Ну что, показываешь? — протянула она руку к снимку, но в голосе не было ни капли радости. Только какое-то нарочитое любопытство.
Я протянула ей листок. Тамара Семёновна мельком глянула, фыркнула.
— Точка какая-то. В моё время снимки были понятнее.
Её подруга — тётя Нина, с которой они дружили ещё со школы — заглянула через плечо.
— Ой, Таечка, а сколько же ей...
— Сорок два, — отчеканила свекровь. — Представляешь? В сорок два. У меня внучке уже семь, а она только туда же.
Внучка — это от старшего брата Андрея, Максима, который живёт в Екатеринбурге и приезжает раз в год на три дня. Тамара Семёновна обожала козырять этой внучкой, хотя толком её и не видела.
— Тамара Семёновна, — начала я осторожно, — мы очень рады. Мы так долго...
— Рады-рады, — перебила она, отпивая кофе. — А кто сидеть будет? Я?
— Никто не просит вас...
— Вот именно! Потому что я сразу говорю — я не буду нянькаться с твоим приплодом!
Слово "приплод" ударило меня под дых. Андрей замер в дверях, побледнел.
— Мам, ты что несёшь?
— Правду говорю! — Тамара Семёновна развернулась к нему, глаза блестели. — Ты подумал хоть, во что вы ввязываетесь? Ей сорок два! Рожать в таком возрасте — это же риск колоссальный! А если что-то пойдёт не так? А если ребёнок больной родится?
Тётя Нина согласно закивала, делая вид, что изучает рисунок на скатерти.
— У моей соседки дочь в тридцать пять рожала, — вставила она. — Так намучилась, говорит, больше ни ногой.
— Вот-вот! — подхватила Тамара Семёновна. — А тут сорок два! Да ты, Андрюш, одумайся. Ещё не поздно всё... того...
Я почувствовала, как внутри всё сжимается. Она что, правда предлагает...
— Мам, заткнись! — рявкнул Андрей так, что обе женщины вздрогнули. — Сейчас же заткнись!
Он подошёл ко мне, обнял за плечи. Я вцепилась в его руку.
— Тамара Семёновна, — сказал он ледяным тоном, — это наш ребёнок. Наш! И если тебе есть что сказать — можешь молчать. Понятно?
Свекровь поджала губы, отвернулась к окну. Тётя Нина поспешно допила кофе и засобиралась.
— Ну что ты, Андрюшенька, мама же переживает... За вас переживает...
— Переживает, — передразнил он. — Пошли, Настюш.
Мы ушли к себе в комнату, и я заревела. Просто села на кровать и заревела в голос, как последняя дура. Четырнадцать лет я мечтала об этом. Четырнадцать лет процедур, уколов, надежд и разочарований. Три выкидыша на ранних сроках. Диагноз "вторичное бесплодие неясного генеза". И когда случилось чудо — настоящее, невероятное чудо — она...
Андрей сидел рядом, гладил по спине, что-то шептал. А я думала только об одном: как же дальше жить? Мы живём в одной квартире — двухэтажный частный дом, построенный ещё отцом Андрея, низ — Тамара Семёновна, верх — мы. Переехать некуда, квартир своих нет, снимать — дорого, особенно сейчас, когда впереди декрет и расходы на ребёнка.
— Эй, — Оксана щёлкнула пальцами перед моим лицом, возвращая в реальность кафе. — Ты где?
— Вспомнила тот разговор, — призналась я.
— И как дальше?
— А дальше тишина. Она не разговаривает со мной уже три дня. Ходит мимо, будто я пустое место. А вчера я слышала, как она по телефону с кем-то говорила: "Вот влипли мы, влипли... Теперь она тут раскомандуется, будет меня как прислугу использовать..."
Оксана скривилась.
— Слушай, а ты уверена, что хочешь растить ребёнка в такой атмосфере?
— Я уверена, что хочу этого ребёнка, — твёрдо сказала я. — Остальное... как-нибудь разберёмся.
Но на самом деле я не знала как. Потому что это было только начало.
Через неделю Тамара Семёновна устроила настоящее представление. Пришла моя мама — впервые за два года, у нас с ней отношения толком не ладились после того, как она повторно вышла замуж. Но тут она примчалась, узнав про беременность, с цветами и со слезами радости. Села на кухне, мы пили чай, говорили о будущем, о том, как обустроим детскую...
И тут спустилась свекровь. В халате, растрёпанная, с лицом, будто её только что из гроба подняли.
— Ой, Людочка, здравствуй, — протянула она. — Давно не виделись.
Мама вежливо улыбнулась, они никогда не дружили.
— Тамара, здравствуй. Вот, приехала поздравить детей...
— Поздравить, — эхом отозвалась свекровь, садясь за стол. — Ну да, конечно. Только ты в курсе, сколько Насте лет?
Мама нахмурилась.
— В курсе. И что?
— Да так, ничего. Просто... в наше время в таком возрасте бабушками становились, а не рожали.
— Медицина ушла вперёд, — сухо ответила мама.
— Ага, ушла, — кивнула Тамара Семёновна, наливая себе чай. — А рисков меньше не стало. Вот у нас в подъезде недавно женщина в сорок четыре родила — ребёнок с пороком сердца. Мучаться теперь всю жизнь будет, и родители с ним...
Я стиснула зубы, чувствуя, как внутри поднимается ярость.
— Тамара Семёновна, может, хватит?
— Что хватит? — она изобразила невинное удивление. — Я что, неправду говорю? Людочка, ты же умная женщина, ты же понимаешь...
— Я понимаю, что это не ваше дело, — отрезала мама, и я почувствовала к ней благодарность. — И если вы не рады ребёнку, можете просто помолчать.
Свекровь вскинулась.
— Не моё дело?! Это в моём доме происходит, между прочим! Я что, должна радоваться, что тут скоро младенец орать будет? Бессонные ночи, крики, памперсы... Я своё отмучилась, мне ещё раз через это проходить?
— Никто не просит вас через что-то проходить, — я встала из-за стола, руки дрожали. — Мы сами справимся.
— Ага, справитесь! — захохотала она. — Ты работаешь, он работает, кто с ребёнком сидеть будет? Думаешь, я куплюсь на эти сказки?
— Мы возьмём декрет, найдём няню, не знаю! — голос мой сорвался. — Но вас точно напрягать не будем!
— Вот-вот, няню найдёте, — она презрительно фыркнула. — На какие шиши? Вы кредиты-то свои когда выплатите?
Это был удар ниже пояса. Да, у нас был кредит на машину. Да, было непросто. Но она не имела права...
Мама поднялась, взяла сумку.
— Настя, пойдём отсюда. Тамара, не смею вас больше задерживать.
Мы ушли, и весь вечер я провела у мамы, рыдая ей в плечо. А когда вернулась домой поздно ночью, Андрей встретил меня в прихожей с таким лицом, что я поняла — что-то случилось ещё.
— Она звонила Максиму, — сказал он устало. — Рассказала ему про ребёнка. И он... он тоже считает, что это безумие. Что нам нужно подумать о здоровье, о деньгах, обо всём...
Я прислонилась к стене. Значит, так. Война.
Ну что ж. Пусть будет война.
Утром я проснулась от тошноты. Токсикоз начался на шестой неделе и накрывал так, что я еле доползала до ванной. Андрей уже ушёл на работу — он инженер в строительной компании, смены у него начинались рано. Я лежала на холодном кафеле, прижимая ладони к вискам, и слышала, как внизу гремит посудой свекровь.
Потом её голос — громкий, нарочито громкий:
— Алло, Нинуль! Да я тебе вчера не дозвонилась... Ну слушай, что творится! Она теперь каждое утро в туалете торчит, блюёт... Я что, должна это слушать? В моём возрасте мне такие концерты нужны?
Я закрыла глаза. Дышать. Просто дышать.
К обеду стало легче, и я поехала в женскую консультацию на плановый приём. Врач — молодая женщина лет тридцати пяти, Инга Владимировна — осмотрела меня, полистала карту.
— Ну что, Анастасия, — сказала она, снимая перчатки, — для вашего возраста всё идёт хорошо. Анализы в норме, малыш развивается правильно. Но я настаиваю на дополнительных исследованиях — скрининги, генетик, всё как положено.
— Конечно, — кивнула я. — Всё сделаем.
— И ещё, — она посмотрела на меня внимательно, — вы выглядите измотанной. Стресс?
Я попыталась улыбнуться.
— Немного.
— Стресс сейчас ни к чему, — строго сказала Инга Владимировна. — Вам нужна поддержка, спокойная обстановка. Есть кто-то, кто может помочь?
Я хотела ответить, но горло перехватило. И тут я просто расплакалась — прямо в кабинете, судорожно, как ребёнок. Врач протянула мне салфетки, присела рядом.
— Рассказывайте.
И я рассказала. Про свекровь, про то, что мы живём в одном доме, про "приплод" и звонки родственникам. Инга Владимировна слушала, хмурясь всё сильнее.
— Слушайте, — сказала она наконец, — у меня есть знакомая психолог, Рита. Она специализируется на семейных конфликтах, помогает беременным. Вот её контакты. Сходите, поговорите. Поверьте, это не стыдно — попросить помощи.
Я взяла визитку. Маргарита Сергеевна Ильина. Номер телефона.
В коридоре консультации столкнулась с соседкой — Светланой из соседнего дома. Мы здоровались при встрече, но близко не общались. Она была на сносях, живот огромный.
— О, Настя! — обрадовалась она. — Ты тоже тут? Поздравляю! Слышала от Тамары Семёновны...
Я напряглась.
— Что именно слышала?
Светлана смутилась.
— Ну... что ждёшь ребёночка. Я рада за тебя, правда! У меня вот уже третий, — она погладила живот. — Хотя, знаешь, Тамара Семёновна говорила, что тебе, наверное, тяжело будет... В смысле, возраст и всё такое...
Отлично. Значит, свекровь уже всему району растрезвонила.
— Справлюсь, — коротко ответила я и пошла к выходу.
Дома позвонила этой Рите. Голос у неё оказался мягкий, спокойный — такие голоса обычно у людей, которые умеют слушать.
— Анастасия, я вас жду послезавтра в шесть вечера. Адрес скину в сообщении. И не переживайте — мы обязательно найдём выход.
Не переживать. Легко сказать.
Вечером пришёл Андрей — усталый, злой. Швырнул куртку на вешалку, прошёл на кухню, достал пиво.
— Максим звонил, — сказал он, не глядя на меня. — Отчитывал меня полчаса. Говорит, что я безответственный, что не думаю о последствиях. Что маме в её годы нервотрёпка не нужна.
— Твоей маме шестьдесят три, — устало ответила я. — Она катается на горных лыжах и ездит в турпоходы. Какая нервотрёпка?
— Не знаю! — он хлопнул ладонью по столу. — Я уже не знаю, что говорить! Вся семья против нас, понимаешь? Даже тётя Вика, сестра отца, вчера написала, что мы легкомысленно поступаем...
— Андрей, — я подошла к нему, взяла за руки, — послушай меня. Это наша жизнь. Наш ребёнок. И если твоя семья не понимает...
— Я знаю! — он вырвал руки. — Я всё знаю! Но это достало, понимаешь? Каждый день кто-то звонит, каждый день мама смотрит на меня так, будто я предатель... Я устал!
Он ушёл в комнату, хлопнув дверью. Я осталась на кухне одна.
Психолог Рита приняла меня в небольшом уютном кабинете в центре города. Ей было около пятидесяти, короткая стрижка, добрые глаза за очками.
— Присаживайтесь, Анастасия. Чай? Кофе?
— Мне нельзя кофе, — автоматически ответила я.
— Травяной тогда. У меня есть ромашка, мята...
Мы сели, и я начала рассказывать. Всё — от первых попыток забеременеть до вчерашнего скандала. Рита слушала, изредка кивая, делая пометки в блокноте.
— Знаете, — сказала она, когда я закончила, — ваша ситуация, к сожалению, не редкость. Токсичные родственники, особенно свекрови, часто устраивают такие представления. Это борьба за власть, за контроль. Ваша беременность — это угроза её позиции в семье.
— Но почему? — не поняла я. — Какая позиция? Она же бабушкой станет...
— Вот именно. Бабушкой. А не главной женщиной в доме. Плюс, судя по всему, у неё есть проблемы с принятием возраста, с тем, что жизнь идёт дальше. И она проецирует это на вас.
Я молчала, переваривая информацию.
— Что делать?
— Для начала — создать эмоциональный барьер. Вы не можете контролировать её поведение, но можете контролировать свою реакцию. Второе — ищите союзников. Муж, мама, подруги. И третье — возможно, стоит подумать о переезде. Временном или постоянном.
— Переезд, — повторила я. — На что? У нас денег едва хватает...
— Подумайте. Иногда здоровье — и физическое, и психологическое — дороже денег.
Выйдя от Риты, я почувствовала странное облегчение. Будто кто-то включил свет в тёмной комнате. Да, проблемы никуда не делись. Но теперь я хотя бы понимала, что это не я сумасшедшая.
А когда вернулась домой, увидела в гостиной незнакомую женщину. Высокая, крашеная блондинка лет пятидесяти, в дорогом костюме, с презрительной складкой у рта.
— А, невестка, — процедила она. — Наконец-то. Я Жанна, сестра Тамары. Приехала из Москвы, думала, порадуюсь за племянника... А тут такое.
Тамара Семёновна сидела рядом, довольная, как кошка, которая притащила мышь.
— Вот, Жаночка приехала, — сказала она сладко. — Я ей всё рассказала. И она считает...
— Я считаю, — перебила Жанна, — что вы совершаете ошибку. В вашем возрасте беременность — это риск. А если учесть вашу историю болезни...
— Какую историю? — я похолодела.
— Тамара мне говорила про выкидыши. Три, правильно? Может, это знак, что природа противится?
Я смотрела на них — на эти две довольные физиономии — и чувствовала, как внутри поднимается ярость. Такая, что руки задрожали.
— Убирайтесь, — сказала я тихо.
— Что? — не поняла Жанна.
— Я сказала — убирайтесь из моего дома. Обе. Сейчас же.
То, что произошло дальше, я помню как в тумане. Крики, хлопанье дверьми, Андрей, прибежавший на шум. Жанна уехала в тот же вечер, а Тамара Семёновна заперлась внизу и не выходила три дня. Мы с Андреем приняли решение — после родов ищем своё жильё. Любое. Даже если придётся снимать однушку на окраине.
Беременность протекала непросто. Токсикоз не отпускал до четвёртого месяца, потом начались отёки, давление скакало. Инга Владимировна несколько раз предлагала лечь на сохранение, но я отказывалась — не хотела оставлять Андрея одного в этом доме с его матерью.
Свекровь вела себя так, будто меня не существовало. Проходила мимо, не здоровалась, на кухне демонстративно морщилась, если я что-то готовила. Однажды я слышала, как она говорила по телефону: "Ну родит она, и что? Я свою жизнь не собираюсь менять из-за чужого ребёнка".
Чужого. Её внука она называла чужим.
Мама приезжала каждые выходные, привозила продукты, помогала по дому. Оксана тоже была рядом — водила меня к врачам, когда Андрей не мог отпроситься с работы. Рита, психолог, стала чем-то вроде спасательного круга. Я ходила к ней раз в неделю, и после каждой сессии становилось легче дышать.
На седьмом месяце мы с Андреем начали обустраивать детскую. Вернее, переделывать комнату, которая раньше была кладовкой. Покрасили стены в мягкий бежевый цвет, собрали кроватку, повесили мобиль с облачками. Тамара Семёновна ни разу не поднялась посмотреть, что мы делаем.
— Знаешь, — сказал Андрей, прикручивая последний болт к кроватке, — мне всё равно. Правда. Пусть она дуется. У нас будет наш малыш, наша семья. И ей там не место.
Я обняла его, уткнулась в плечо. Живот был уже огромный, малыш толкался активно, будто спешил поскорее появиться на свет.
Роды начались на неделю раньше срока. Ночью отошли воды, и Андрей, бледный как полотно, вызвал скорую. Тамара Семёновна даже не вышла попрощаться — только дверь её комнаты приоткрылась, я видела полоску света, но она так и не показалась.
Рожала я тяжело. Четырнадцать часов схваток, потом экстренное кесарево — у малыша началась гипоксия. Но когда мне на грудь положили этот тёплый, орущий комочек, когда я увидела его сморщенное красное личико, крошечные пальчики — всё остальное перестало иметь значение.
— Мальчик, — прошептала акушерка. — Три двести, пятьдесят два сантиметра. Здоровенький.
Мы назвали его Артём. Андрей плакал, когда держал сына в первый раз. Такой большой, сильный мужчина — и слёзы текут по щекам, а он даже не вытирает.
Маме позвонил сразу, и она примчалась через час с букетом и пакетами детских вещей. Оксана приехала с подругами, принесли шары и торт. Максим прислал поздравление в мессенджере — коротко, сухо, но всё же.
Тамара Семёновна объявилась на третий день. Пришла в палату, когда Андрея не было, посмотрела на Артёма в моих руках. Лицо непроницаемое, губы поджаты.
— Ну что, родила, — сказала она. — Доволен?
Я посмотрела на неё. На эту женщину, которая девять месяцев отравляла мне жизнь. И поняла, что мне... всё равно. Совершенно всё равно.
— Да, — спокойно ответила я. — Очень довольна.
Она постояла ещё минуту, потом развернулась и вышла. Это была наша последняя нормальная встреча.
Когда мы выписались и приехали домой, Тамара Семёновна спустилась, мельком глянула на Артёма в конверте.
— Громко, наверное, плакать будет, — сказала она.
— Как все дети, — ответил Андрей.
— Ну-ну. Я предупредила.
И ушла вниз.
Первый месяц был адом. Артём просыпался каждые два часа, я не спала сутками, ходила как зомби. Грудное вскармливание не наладилось сразу, пришлось докармливать смесью. Андрей помогал как мог, но работа, усталость... Мама приезжала на выходные, и только тогда я могла хоть немного выспаться.
Тамара Семёновна не поднималась к нам ни разу. Когда мы встречались в коридоре, она проходила мимо, даже не взглянув на внука. Ни разу не спросила, как он, не поинтересовалась здоровьем. Будто его не существовало.
А потом, когда Артёму исполнилось два месяца, она собрала вещи.
— Я переезжаю, — сообщила она за завтраком. — К Жанне, в Москву. Тут мне делать нечего.
Андрей замер с чашкой в руке.
— Мам, ты серьёзно?
— Абсолютно. Внизу сдам квартиру, буду получать деньги. А там хоть жить можно нормально, а не слушать круглосуточно детский ор.
— Мам...
— Не мам! — отрезала она. — Вы сделали свой выбор. Я делаю свой. Всё.
Через неделю приехала машина, грузчики вынесли вещи. Тамара Семёновна села в такси, даже не попрощавшись. Не посмотрела на Артёма, который спал у меня на руках. Просто уехала.
Андрей стоял у окна, смотрел вслед машине. Я подошла, прижалась к нему.
— Извини, — сказал он глухо. — Я думал, она... ну, когда увидит его...
— Не надо, — остановила я. — Знаешь что? Пусть. Нам не нужны люди, которые не хотят любить нашего сына. Даже если это родственники.
Артём проснулся, захныкал. Я покачала его, и он снова затих, уткнувшись носиком мне в шею. Такой маленький, тёплый, пахнущий молоком и детской присыпкой. Наше чудо. Наш мальчик.
Мы спустились вниз, в освободившуюся квартиру. Пустые комнаты, тишина. И вдруг я засмеялась — впервые за много месяцев по-настоящему, от души.
— Андрюш, — сказала я, — а ведь теперь у нас целый дом. Целый! Можем сделать здесь игровую для Артёма, когда подрастёт. А потом, может, братика или сестричку ему родим...
Он посмотрел на меня, и на его лице наконец появилась улыбка.
— Ты неисправима.
— Да, — кивнула я, целуя сына в макушку. — Абсолютно.
А в окно светило солнце, Артём сопел на руках, и впереди была целая жизнь. Наша жизнь. И никто, слышите — никто — не мог больше её отравить.