Осенний дождь настойчиво барабанил по металлочерепице, создавая в доме гул, от которого хотелось лишь сильнее закутаться в мягкий плед. Елена с наслаждением вдохнула аромат свежезаваренного чая с бергамотом и обвела взглядом просторную гостиную. Каждый уголок здесь был пропитан её любовью, её трудом и, что уж скрывать, её деньгами. Светло-бежевые обои с шелкографией, которые они выбирали три недели, споря до хрипоты, массивная паркетная доска, за которой пришлось ехать в соседнюю область на грузовом такси, и этот огромный камин, облицованный диким камнем, ставший сердцем их с Игорем семейного гнезда.
Пять лет брака пролетели как один день, и все эти годы были посвящены великой стройке. Когда они только поженились, на участке свекрови, Галины Петровны, стоял лишь покосившийся сруб, помнивший еще коллективизацию. Бревна подгнили, крыша текла, а по углам гулял сквозняк. Игорь тогда, смущенно пряча глаза и переминаясь с ноги на ногу, говорил, что денег на свое отдельное жилье пока нет, но мама совершенно не против, если они будут строиться на её земле.
Лена, окрыленная любовью и наивной верой в вечные семейные ценности, согласилась. Она продала свою уютную «однушку», доставшуюся от бабушки, сняла со счетов все накопления, брала бесконечные подработки по вечерам и выходным, составляя сложные сметы для строительных фирм, лишь бы купить лучшие материалы. Она знала цену каждому гвоздю, каждому мешку цемента.
Галина Петровна в те годы была тише воды, ниже травы. Она ходила по стройке в старом платочке, всплескивала руками, нахваливала «золотую» невестку и клялась, что этот дом — наследие внуков, которых Лена ей обязательно подарит. Отношения были ровными, почти дружескими, хотя иногда Лена ловила на себе странный, оценивающий взгляд свекрови. Словно та прикидывала, сколько еще ресурса можно выжать из этой худенькой, но поразительно двужильной женщины.
В тот вечер Галина Петровна зашла без звонка, по-хозяйски, открыв дверь своим ключом. Она любила такие внезапные визиты — проверить, чисто ли вымыт пол, чем пахнет на кухне, не потратил ли сыночек лишнего на еду. Лена, привыкшая гасить любые конфликты в зародыше ради мира в семье, приветливо улыбнулась и накрыла на стол. Достала любимое варенье свекрови из крыжовника, тонко нарезала сыр, поставила красивые фарфоровые чашки с золотой каймой — подарок коллег на новоселье.
Разговор тек вяло и натянуто. Обсуждали новые тарифы на газ, дождливую погоду, бесконечные болезни соседки по даче. Игорь задерживался на работе, поэтому женщины были вдвоем. Галина Петровна медленно, с каким-то нарочитым удовольствием размешивала сахар ложечкой, и этот звон — дзынь, дзынь, дзынь — почему-то начал раздражать Лену, вызывая необъяснимую, липкую тревогу где-то в солнечном сплетении.
Свекровь выглядела необычайно довольной, даже торжествующей. Она оглядела гостиную, задержала долгий взгляд на новых итальянских шторах из плотного бархата, которые Лена повесила только вчера, и криво усмехнулась.
— Хорошо у вас, Леночка, — протянула она, делая мелкий глоток. — Богато. Не зря ты столько работала, ох не зря.
— Стараемся, мама, — Лена поправила салфетку, чувствуя, как напряжение нарастает. — Для себя же делаем, на всю жизнь. Дети пойдут, им простор нужен.
Галина Петровна с шумом поставила чашку на блюдце. Её лицо вдруг потеряло выражение благодушной старушки, черты заострились, а в глазах появился холодный, расчетливый блеск, от которого Лене стало неуютно. Она аккуратно стряхнула невидимую крошку с вязаной кофты и посмотрела прямо в глаза невестке.
— Для себя, говоришь? Ну, это как посмотреть. Ты, Лена, женщина умная, с образованием, должна понимать. Игорьку пора жизнь налаживать, а ты... Ты свою функцию выполнила. Дом достроен, ремонт закончен, живи да радуйся. Только вот радость эта не для тебя.
Лена замерла, не донеся чашку до рта. Сердце пропустило удар, а потом забилось где-то в горле.
— О чем вы говорите? — голос предательски дрогнул.
Свекровь улыбнулась, но улыбка эта была страшной, похожей на оскал хищника, загнавшего жертву.
— О будущем, деточка. О будущем моего сына. Ты ему не пара, я всегда это знала. Бесплодная, вечно на работе, уюта женского от тебя никакого, только деньги да сметы твои. А у Игоря уже другая на примете есть, молодая, здоровая, кровь с молоком. Ей в готовый дом заехать — самое то, чтобы внуков мне рожать.
Лена почувствовала, как земля уходит из-под ног. В ушах зашумело, словно рядом взлетал самолет.
— Какой дом? Это наш дом! Я в него свою квартиру вложила! Каждую копейку!
Галина Петровна рассмеялась, сухо и коротко, словно ворона каркнула.
— Документы на дом я уже переписала, осталось тебя выселить, — призналась свекровь за чаем, словно сообщила о том, что купила булку хлеба. — Земля моя была? Моя. Дом мы оформили как реконструкцию старого, помнишь? Чтобы с разрешениями не возиться. А дарственную на землю и все строения на ней я на Игоря еще месяц назад оформила у нотариуса. А поскольку это дарственная, то имущество это — его личное, разделу при разводе не подлежит. Так что ты тут, Леночка, никто. Гостья, которая слишком уж засиделась.
Тишина в комнате стала звенящей, тяжелой, как могильная плита. Только настенные часы продолжали равнодушно отсчитывать секунды разрушенной жизни: тик-так, тик-так. Лена смотрела на женщину, которую пять лет называла мамой, которую кормила, возила по лучшим врачам, которой оплачивала путевки в санаторий, и не видела человека. Перед ней сидел расчетливый, безжалостный враг.
Входная дверь хлопнула, разрывая вакуум тишины. Вошел Игорь. Он выглядел уставшим, но, увидев мать и бледную, как полотно, жену, сразу всё понял. Он не удивился. Он опустил глаза и начал расшнуровывать ботинки с неестественным, суетливым усердием.
— Игорь? — тихо позвала Лена. — Ты знал?
Он выпрямился, но взгляда так и не поднял. Прошел на кухню, налил стакан воды, руки у него мелко дрожали.
— Лен, ну давай без истерик, — его голос звучал глухо и раздраженно. — Мама права. У нас давно не клеится. Мы разные люди. А Кристина... она беременна. Ей покой нужен, свежий воздух.
— Беременна? — эхом повторила Лена.
Пазл в голове сложился с пугающей четкостью. Его постоянные «задержки» на работе, командировки по выходным, внезапное охлаждение, странные траты, которые он не мог объяснить. Они ждали. Они цинично ждали, пока она закончит чистовую отделку. Последним штрихом была установка дорогой итальянской сантехники на втором этаже и те самые бархатные шторы. Они выжали её до капли, использовали как кошелек и прораба в одном лице, и теперь выбрасывали, как использованную салфетку.
Слезы, которые, казалось, должны были хлынуть потоком, вдруг высохли, так и не родившись. Внутри Лены что-то щелкнуло, словно перегорел предохранитель. Вместо острой боли пришла ледяная ярость — холодная, расчетливая и острая, как скальпель хирурга. Профессиональная деформация сметчика взяла верх над эмоциями обиженной женщины. Она медленно встала из-за стола.
— Значит, выселить? — переспросила она спокойным голосом, глядя прямо в переносицу свекрови.
— Сроку тебе — неделя, — отрезала Галина Петровна, снова принимаясь за остывший чай. — Вещи свои личные собирай, одежду там, косметику, книги свои. Мебель не трожь, она под интерьер подобрана, да и встроенная она почти вся. Игорю с Кристиной еще жить здесь.
— Хорошо, — кивнула Лена. — Неделя так неделя.
Она вышла из гостиной с прямой спиной, поднялась в спальню и плотно закрыла дверь. Сквозь перекрытия она слышала, как внизу свекровь что-то весело щебетала Игорю, а тот облегченно поддакивал. Они праздновали победу. Они думали, что сломали её.
Ночь прошла без сна. Лена сидела на полу среди коробок, но не плакала. Она думала. Она вспоминала каждый чек, каждую накладную, каждый договор поставки. Пять лет работы сметчиком научили её педантичности и аккуратности в документах. Все накладные на закупку стройматериалов, акты выполненных работ с бригадами, чеки на мебель, технику и декор были оформлены строго на её фамилию. Она хранила их в специальной папке в банковской ячейке, словно где-то в глубине души предчувствуя беду, хотя и гнала от себя эти мысли все эти годы.
Кроме того, Лена вспомнила один важный юридический нюанс. Дом действительно был оформлен как «реконструкция», но акт ввода в эксплуатацию после перестройки еще не был подписан и зарегистрирован в Росреестре. По документам БТИ здесь до сих пор числилась старая деревянная развалюха площадью тридцать квадратных метров с печным отоплением. Всё, что было внутри сейчас — по закону считалось не более чем «отделимыми улучшениями».
Утром она ушла на работу раньше, чем проснулся Игорь. Следующие три дня Лена вела себя тихо, приходила поздно, ночевала в гостевой комнате. Игорь и Галина Петровна, видимо, решили, что она смирилась с судьбой, и потеряли бдительность. Игорь даже попытался изобразить благородство, предложив ей забрать старый ноутбук и микроволновку, которую они покупали еще в съемную квартиру. Лена лишь молча кивнула, пряча усмешку.
В четверг Игорь уехал в командировку на два дня, а Галина Петровна, убедившись, что невестка пакует одежду в чемоданы, отправилась на дачу к сестре закрывать сезон. Дом остался пустым. Это был идеальный момент.
В восемь утра к воротам подъехали два грузовика и микроавтобус с бригадой рабочих. Это были те самые ребята, что строили этот дом с фундамента. Прораб, дядя Миша, хмурый мужик с пышными усами, выслушав сбивчивый, но твердый рассказ Лены и посмотрев на внушительную пачку чеков, только крякнул и сдвинул кепку на затылок:
— Обидели, значит? Ну, дочка, не боись. Мы своё дело знаем. Справедливость — она тоже инструмент требует. Демонтаж — не монтаж, ломать — не строить, хотя тут ювелирная аккуратность нужна, чтоб товарный вид сохранить.
Работа закипела. Это не был вандализм или погром. Это было скрупулезное, методичное изъятие личной собственности. Лена с папкой документов в руках руководила процессом, как дирижер оркестром. В воздухе повисла мелкая пыль и визг шуруповертов.
Сначала вынесли корпусную мебель. Диваны, кровати, дорогие шкафы-купе, которые рабочие разбирали до винтика, аккуратно упаковывая фасады в пленку. Затем принялись за технику: встроенная кухня, посудомоечная машина, индукционная варочная панель, духовой шкаф, кондиционеры из каждой комнаты. Всё это было куплено с карты Лены, и выписки из банка это подтверждали.
К обеду дом начал пустеть, становясь гулким и чужим, но Лена не останавливалась.
— Ребята, разбираем полы, — скомандовала она профессиональным, лишенным эмоций тоном. — Это паркетная доска, натуральный дуб, она на замках плавающим способом уложена. Снимается легко, если знать подход. Упаковывайте аккуратно, материал дорогой, я его продам.
Дядя Миша одобрительно кивнул, оценив хозяйский подход даже в такой катастрофической ситуации.
— А двери? — спросил один из рабочих, вытирая пот со лба.
— Двери тоже. Это массив ясеня, каждая по тридцать пять тысяч. Снимайте вместе с коробками и наличниками. Пеной аккуратно прорезайте.
Дом на глазах превращался в бетонный скелет. Сняли дорогие дизайнерские светильники, выкрутили розетки и выключатели (французская серия, стоившая целое состояние). В ванной комнате демонтировали душевую кабину, подвесной унитаз с инсталляцией и раковину с тумбой.
— Заглушки на канализационные трубы поставьте обязательно, — напомнила Лена, проходя мимо санузла. — Чтобы запаха не было. Мы же не звери, мы люди культурные. Пусть заходят в чистый воздух.
Даже смесители были скручены. К вечеру второго дня от роскошного коттеджа остались лишь серые голые стены, бетонная стяжка на полу и сиротливо торчащие провода из подрозетников. Лена забрала всё. Даже карнизы. Даже двухконтурный газовый котел и насосную станцию из котельной, потому что и они были в чеках, а демонтаж занял всего час.
В доме остался только старый камин, который был частью несущей стены, и пластиковые окна — их демонтаж занял бы слишком много времени и повредил бы фасад.
Когда последний грузовик, тяжело урча, отъехал от ворот, Лена прошлась по гулкому, пустому дому. Он казался мертвым. Тепло и душа ушли вместе с вещами. Теперь это была просто бетонная коробка, холодная и неуютная, какой она и была до прихода Лены. На голом бетонном подоконнике в кухне она оставила плотный конверт. Внутри лежали ксерокопии всех чеков и короткая записка: «Оставляю вам ваши стены, как вы и просили. А уют создавайте сами. Счастливо оставаться».
Она уехала к подруге, чувствуя невероятную легкость, смешанную с дикой физической усталостью. Телефон она отключила.
Развязка наступила в субботу. Лена включила телефон только к вечеру и тут же увидела десятки пропущенных звонков от Игоря и свекрови. Сообщения сыпались одно за другим, варьируясь от угроз судом и полицией до истеричной мольбы вернуть всё назад.
«Ты сумасшедшая! Ты нас обокрала! Я тебя посажу!» — кричал текст от свекрови, набранный капслоком.
«Верни котел, ненормальная, в доме дубак, трубы перемерзнут!» — писал Игорь.
Лена не отвечала. Она знала, что полиция им не поможет. Участковый, который приехал по вызову Игоря (об этом ей позже со смехом рассказал сосед), долго ходил по дому, смотрел на голые стены, потом внимательно изучил копии чеков, которые предусмотрительная Лена приложила к объяснительной, заранее написанной и переданной через адвоката.
— Гражданско-правовые отношения, имущественный спор супругов, — развел руками полицейский, возвращая Игорю заявление. — Она забрала то, что купила. Документы у неё есть, я проверил. Обращайтесь в суд. А кражи тут нет, проникновения тоже — она здесь прописана была, ключи имела.
Суды, конечно, были. Тянулись они полгода, выматывая нервы. Галина Петровна нанимала дорогих юристов, пытаясь доказать, что ремонт — это «неотделимые улучшения», и Лена должна компенсировать ущерб. Но Лена тоже подготовилась основательно. Её адвокат блестяще доказал, что поскольку дом официально не был сдан в эксплуатацию в новом виде и его площадь по документам не изменилась, то и «улучшения» эти не были юридически зафиксированы как часть недвижимости. А главное — происхождение денег. Лена предоставила суду выписки со счетов, договор купли-продажи своей добрачной квартиры, чеки на каждый саморез. Игорь же не мог подтвердить ни копейки вложений — его зарплата, серая и нестабильная, уходила на «карманные расходы» и помощь маме.
В итоге суд обязал Лену вернуть лишь малую часть — стоимость работ по укладке настенной плитки в ванной, которую сбили при демонтаже сантехники, и стоимость обоев, которые, естественно, снять было нельзя. Но эту сумму с лихвой перекрыла компенсация, которую Лена встречным иском отсудила у Игоря за половину совместно нажитого автомобиля, о котором они в суете и жадности совсем забыли.
Игорь остался в пустом, выстуженном доме. Кристина, та самая молодая и беременная, приехала с вещами, посмотрела на серый бетонный пол, на заткнутые тряпками трубы вместо унитаза, на отсутствие кухни и отопления, устроила грандиозный скандал и в тот же вечер уехала к маме. Жить в бетонном «шалаше» без удобств она не собиралась, а денег на новый ремонт и покупку всего с нуля у Игоря не было. Кредиты ему не давали из-за испорченной кредитной истории.
Галина Петровна слегла с гипертоническим кризом. Её мечта о богатой, сытой старости в уютном доме рухнула, разбившись о её же собственную жадность и глупость. Теперь ей приходилось жить в своей старой тесной квартире, оплачивать огромные счета за электричество, пытаясь прогреть ледяной дом тепловыми пушками (газовый котел-то Лена забрала, а новый стоил как крыло самолета), и слушать бесконечное нытье сына, который винил во всём мать.
А Лена... Лена начала новую жизнь. Проданные стройматериалы, мебель и техника, хоть и с уценкой как б/у, принесли весьма внушительную сумму. Добавив свои новые накопления и взяв небольшую ипотеку, она купила себе уютную студию в хорошем районе. Пусть маленькую, но свою. Там не было итальянских штор и дубового паркета, зато там было спокойно и тепло.
Однажды, спустя год, она случайно встретила Игоря в супермаркете. Он выглядел постаревшим, осунувшимся, в какой-то несвежей куртке. В его тележке лежал дешевый пельмени и бутылка пива. Он заметил её, дернулся было подойти, в глазах мелькнула какая-то жалкая надежда, но Лена просто прошла мимо, даже не замедлив шаг и не повернув головы. Она выбирала новый чайный сервиз. На этот раз — только для себя и тех, кто действительно умеет ценить душевное тепло, а не воровать его.
Жизнь расставила всё по своим местам. Документы на дом остались у свекрови, но дом без души и любви — это просто груда холодного кирпича. А настоящий дом там, где совесть чиста и сердце спокойно. И этого у Лены никто и никогда не мог отобрать.
