Часть 10. Глава 24
В стенах медицинского университета, где каждый взгляд, казалось, был пропитан либо завистью к его прошлому, либо презрением к его нынешнему положению, Красков нашел неожиданного союзника – девушку по имени Вера. Она была полной противоположностью всему, что окружало прежде. Небогатая семья, ночная работа медсестрой в больнице, чтобы оплачивать учебу, и неизменное место в первом ряду на лекциях – всё это говорило о её целеустремленности и железной воле.
Вера была единственной, кто не смотрел на Климента ни с презрением, ни с жалостью, ни с тем снисходительным любопытством, которое он так ненавидел. Её взгляд был ровным и деловым: девушка явно видела в Краскове студента, нуждающегося в помощи, а не бывшего «золотого мальчика», пережившего публичное падение. А еще она училась на «отлично», и всё это вместе заставило бывшего мажора попытать счастья.
Однажды, после изнуряющей лекции по фармакологии, когда аудитория опустела, Климент решился. Он подошел к собиравшейся уходить девушке, чувствуя себя неловко, как школьник.
– Вера, извини. Я пропустил много материала в начале семестра. Ты не могла бы мне помочь разобраться с конспектами по биохимии? Я готов заплатить.
Вера, невысокая, с серьезным, почти суровым лицом и собранными в тугой, аккуратный хвост волосами, подняла на него глаза. В них не было ни тени смущения, ни даже удивления.
– Помогу, почему нет? О плате договоримся, – её голос был низким и ровным, без интонационных излишеств. – Только не думай, что стану за тебя вкалывать. Могу показать логику, но учить придется самому. И у меня есть только два часа в неделю, по средам, после занятий перед сменой в больнице. Будем встречаться в библиотеке.
Климент почувствовал облегчение, смешанное с уважением. Девушка не обещала поблажек, не пыталась извлечь выгоду. Предлагала сделку, основанную на честности и труде.
– Этого достаточно. Спасибо, Вера.
Их занятия стали для него спасением, оазисом в пустыне новой суровой жизни. Они встречались в самой дальней и тихой части читального зала университетской библиотеки, где стоял запах старой бумаги и тишины. Вера объясняла материал четко, логично, без лишних слов и эмоций. Она была прагматична и сосредоточена на цели, как будущий хирург. Не тратила время на пустые разговоры, не спрашивала ни о чём, что не касалось учёбы, и это было самым ценным. В её присутствии Климент чувствовал себя не сыном Клизмы, а просто студентом, который должен был выучить цикл Кребса и прочие премудрости.
Вера смотрела на однокурсника не через призму скандалов и богатства, а через его способность к обучению. Однажды, когда они сидели над схемой метаболизма, нарушила свое негласное правило.
– Ты очень изменился, Клим, – задумчиво сказала девушка, не отрываясь от конспекта. – Раньше ты был… как дорогой фантик. Блестящий, но внутри ничего. А теперь похож на человека, который что-то ищет.
Климент отложил ручку. Это был первый раз, когда кто-то так точно сформулировал его внутреннее состояние.
– Себя, Вера. Хочу стать настоящим врачом, а не таким, про кого всю жизнь будут шипеть за спиной: «Вон, сын Клизмы пошёл», не умеет ни черта.
Вера закрыла учебник, её серьезное лицо стало более сосредоточенным.
– Твоя мать была одним из руководителей городского здравоохранения. Ты сам знаешь, как она вела дела. Но ты должен стать лучше. Потому что у тебя есть опыт падения. Это делает сильнее. Сможешь доказать всем, что ты достоин уважения, – значит, мы тут стараемся не зря.
Слова однокурсницы заставили Краскова задуматься. Опыт падения. Да, это была его новая «школа жизни», личный университет, который преподал жесткие уроки. Он потерял мать, чтобы понять, что на самом деле важно. Зато обрёл людей, которые в него поверили: экономка Лариса, декан Захаров, завотделением Володарский и студентка Вера. «Забавно, – подумал Климент. – Я даже не помню имён тех, с кем тусил раньше. Одни кликухи, как у домашних питомцев».
***
Тем временем в «законсервированном» особняке на окраине города Лариса продолжала вести домашнее хозяйство. После того, как Климент потерял почти всё, она стала не просто домработницей, а хранителем их маленького, изолированного мира. Не только экономила, выключая свет в пустых комнатах и строго следя за расходом воды, но и поддерживала уют в здании, где большая часть мебели была накрыта чехлами, а в воздухе витал запах нафталина и царила атмосфера бесполезной роскоши.
Лариса готовила простые, но невероятно вкусные блюда: наваристые щи, гречневую кашу с грибами, пироги с капустой. Еда была не просто пищей, а заботой, выраженной через тепло и вкус. Она следила за одеждой Климента, чтобы та всегда была чистой и глаженой, и, что самое главное, стала единственным человеком, который верил в него безоговорочно, не задавая вопросов и не требуя объяснений.
Их отношения изменились. Из презрительного и надменного барчука и безмолвной служанки они превратились в двух союзников, борющихся за выживание под одной крышей. Лариса понимала: если Климент сорвётся и снова превратится в мажора, она всего лишится. Он быстро потратит оставшиеся деньги, тогда и ей придётся снова скитаться по мегаполису в поисках жилья и работы. Делать этого снова ей страшно не хотелось.
Однажды, вернувшись поздно после смены в клинике, Климент застал Ларису в гостиной. Она сидела под тусклым светом торшера, единственного источника света в огромной комнате, и листала какую-то книгу с картинками.
– Лариса, почему вы не спите? Уже первый час ночи.
Она подняла голову, и Климент увидел, что ее глаза немного покраснели от усталости, но в них светилась тихая, женская забота.
– Ждала вас, Климент Леонидович. Вы, наверное, очень голодный. Я сейчас разогрею, – она встала, но студент мягко взял ее за руку, останавливая.
– Лариса, – начал он с волнением. – Вы могли бы уехать. Найти другую работу, получше. Вы не обязаны здесь оставаться. Вы не получаете зарплату, которую заслуживаете, а трудитесь почти круглые сутки. Дом вон какой огромный, здесь же раньше целый штат прислуги был, теперь вы одна.
Экономка подняла на него глаза. В них не было ни подобострастия, ни корысти, только тихая, непоколебимая преданность.
– Я не могу, Климент Леонидович. Я дала себе слово, что присмотрю за вами. И потом... – она на мгновение замолчала, подбирая слова. – Мне здесь хорошо. Чувствую себя нужной. И вы... стали другим. Настоящим. Боретесь с собой прежним.
Её слова тронули Краскова до глубины души. Он понял вдруг, что эта девушка – его опора в настоящем. Она не видит в нём ни барина, ни банкрота, а просто человека, о котором нужно заботиться.
***
Сдача «хвостов» стала настоящим марафоном, который растянулся на несколько недель. Климент спал по четыре-пять часов в сутки, чередуя лекции, изнурительную работу санитаром в отделении и занятия с Верой. Его жизнь превратилась в четко расписанный, безжалостный график, где не было места ни долгому отдыху, ни развлечениям, ни даже мыслям о прошлом. Только учёба, работа и стремление вперед.
Он сдал биохимию, гистологию, патологическую анатомию – предметы, которые раньше казались ему скучными и бессмысленными, лишь набором латинских терминов и сложных формул. Теперь студент видел в них основу, фундамент, на котором будет строиться его будущая профессия. Каждая молекула и клетка, всякое патологическое изменение приобретали смысл, становились частью огромной, сложной системы, которую он должен был научиться чинить.
Самым сложным, пугающим и желанным испытанием был экзамен по оперативной хирургии у профессора Захарова. Это был не просто экзамен, а посвящение, проверка на прочность, которую боялись все студенты, независимо от их успеваемости. Декан был легендой, хирургом от Бога, который не признавал теорию без практики. Но самое поразительное случилось, когда Климент пришёл на экзамен. Увидев его среди остальных, Анатолий Петрович подошёл, ткнул ему пальцем в грудь и заявил так, чтобы все слышали:
– Сдавать будете не мне, а доктору Володарскому, – и ушёл, оставив Краскова в страхе и растерянности. Но делать было нечего: слово декана – закон для студента.
***
В то утро Климент чувствовал себя так, будто его тело состоит из чистого адреналина и усталости. Он спал около трёх часов, готовясь к этому дню. Когда вошел в операционную, где уже стояла готовая бригада и несколько студентов-отличников, атмосфера была наэлектризована. Яркий, холодный свет ламп, стерильный запах, блеск металлических инструментов – все это давило на психику.
– Красков, – сухо сказал Володарский, стоя у операционного стола. Его голос, низкий и властный, прозвучал как приговор. – Сегодня вы будете ассистировать мне на операции. На живом человеке.
Студенты ахнули. Ассистировать заведующему отделением неотложной помощи считалось неслыханной честью и немыслимой ответственностью. Это было равносильно прыжку в бездну. Климент почувствовал, как сердце заколотилось в груди, но он заставил себя выпрямиться. Вспомнились слова Веры: «Опыт падения делает вас сильнее».
– Я готов, Борис Денисович.
– Не готов, а будете, – поправил Володарский, надевая маску. – Пациент – пожилой мужчина, острый аппендицит. Ничего сложного, но для вас это будет проверка. Если дрогнет рука, если запаникуете, выгоню без права на пересдачу. Коллеги, за дело!
Операция началась. Климент, стоя рядом с хирургом, чувствовал, как потеют его ладони под стерильными перчатками. Он должен был подавать инструменты, следить за полем, выполнять мелкие поручения. Красков вспомнил все, чему научился, работая санитаром: чистоту, скорость, отсутствие брезгливости, умение видеть и предвидеть.
– Скальпель, – сухо сказал Володарский.
Климент без лишней суеты подал инструмент. Он был сосредоточен, как никогда в жизни, и видел не просто пациента, а человека, чья жизнь зависела от их действий. В этот момент не осталось ни его прошлого, ни усталости – только работа.
В середине операции возникла небольшая, но критическая заминка. У пациента началось небольшое кровотечение из мелкого сосуда, которое могло быстро осложнить ситуацию. Хирург Володарский, не отрываясь от работы, бросил:
– Зажим. Быстро!
Климент, не раздумывая, не тратя драгоценные секунды на поиск, подал нужный инструмент. Он знал его название, форму и назначение, притом не по учебнику, а из практики в отделении, где часами, когда выдавалось свободное время, наблюдал за работой врачей. Это было знание, пропитанное запахом крови. Володарский едва заметно кивнул и быстро устранил проблему. Операция продолжилась и завершилась успешно.
Когда все закончилось, и пациента увезли, Борис Денисович снял маску. Его глаза были усталыми, но больше не выглядели суровыми. Он посмотрел на Климента, и этот взгляд был тяжелее любого экзаменационного вопроса.
– Вы сдали, Красков.
– Спасибо, Борис Дмитриевич, – прошептал Климент, чувствуя, как его колени дрожат.
– Не благодарите, – отрезал хирург. – Это только начало. Так, теперь вы. Как фамилия? – обратился он к следующему студенту…
Красков вышел из операционной, и его ноги подкосились. Он прислонился к холодной стене коридора, пытаясь отдышаться. Был измотан, но счастлив. Сделал это! Перешагнул через себя! Впервые в жизни почувствовал, что руки, знания и воля могут спасти чью-то жизнь. «Видела бы ты теперь меня, мама», – подумал он.