Надежда Петровна услышала это случайно. Тонкие стены, негромкий голос невестки — и три слова, которые перевернули всё.
А ведь ещё утром она стояла у плиты и помешивала рагу. Запах жареного лука и тушёных овощей казался ей самым уютным на свете. Она всегда считала, что кухня — сердце дома, место, где пахнет заботой.
Невестка так не считала.
— Надежда Петровна, ну сколько можно? — Алина вошла в кухню, демонстративно зажав нос. — Мы же просили. Виталик не переносит этот запах. У нас теперь нормальное питание, доставки, а вы опять со своими зажарками.
— Алиночка, так Витенька всегда любил моё рагу, с детства, — растерялась Надежда Петровна, отступая от плиты. — Я же стараюсь, чтобы горячее было, домашнее...
— Это было в детстве, — отрезала невестка, включая вытяжку на полную мощность. Гул мотора заглушил шипение сковородки. — Сейчас он привык к другому. И вообще, мы договаривались: кухня — моя территория. Вы здесь временно, пока ваша новостройка не сдастся.
Надежда Петровна молча выключила конфорку.
«Временно». Это слово звучало в доме сына всё чаще. Сначала оно было тёплым, обещающим скорое новоселье. А теперь царапало, как старый шерстяной свитер на голое тело.
Квартиру она продала полгода назад — ту самую трёхкомнатную, где выросли Витя и его старшая сестра Оля. Деньги вложила в новостройку, хорошую двушку в новом районе. Но дом задерживали. Сын с невесткой сами тогда предложили: «Мам, зачем тебе снимать? Живи у нас, места хватит, заодно и с внуками поможешь, когда появятся».
— Я тогда к себе пойду, — тихо сказала Надежда Петровна.
— Идите, — кивнула Алина, выгружая из пакетов пластиковые контейнеры с готовой едой. — И кстати, уберите свои коробки из коридора. К нам вечером гости, не хочу, чтобы спотыкались о ваше барахло.
Барахло. Это были книги и фотоальбомы, которые Надежда Петровна не решилась сдать на склад. Самое дорогое, что осталось от прежней жизни.
Вечером пришёл Витя. Усталый, с серым лицом. Он работал менеджером в автосалоне — вечно на нервах, вечно считал копейки до зарплаты. Алина работала администратором в салоне красоты и считала себя женщиной, достойной лучшего. Просто пока не повезло с обстоятельствами.
— Мам, привет, — бросил сын, не глядя на мать. — Ужинать есть что?
— Алина заказала что-то, — Надежда Петровна выглянула из своей комнаты. Ей выделили бывшую детскую — крохотную, заставленную гладильной доской, сушилкой и пылесосом. Комнату берегли для будущего ребёнка, а пока она служила кладовкой. И приютом для свекрови.
— Опять эти роллы? — поморщился Витя. — Нормальной еды нет?
— Я рагу делала, но Алина сказала, ты такое больше не ешь.
Витя бросил взгляд в сторону кухни, где гремела посудой жена, и тяжело вздохнул.
— Ладно, мам, не начинай. Ей виднее. Ты же знаешь, она сейчас на нервах, мы планируем... ну, пополнение. Ей нельзя волноваться.
— Витя, сынок, — Надежда Петровна подошла ближе, понизив голос. — Я всё понимаю. Но, может, я съеду? Сниму комнату где-нибудь. Чувствую себя лишней. Алина вещи мои постоянно двигает, на полки свои кремы ставит, а мои иконы в ящик убрала.
— Мам, ну куда ты поедешь? Деньги тратить? — отмахнулся сын, ослабляя галстук. — Потерпи. Дом скоро сдадут. Мы же семья.
Семья. Надежда Петровна отошла к себе. Странная это была семья. Вроде все под одной крышей, а каждый сам за себя.
За ужином, на который её не позвали, она лежала на своём диване и слышала каждое слово. Стены в их двушке были картонные.
— ...да она уже плохо соображает, — голос Алины звенел от раздражения. — Сегодня опять эту вонь развела. Я ей говорю: не готовь! А она смотрит на меня и не понимает. Вить, нам надо что-то решать. Скоро ребёнок, куда мы кроватку поставим? В кладовку к ней?
— Алин, потерпи, дом сдают через три месяца, — бубнил Витя.
— Три месяца! — голос жены взлетел. — Я не могу три месяца так жить! И вообще, ты узнавал насчёт маткапитала?
— Узнавал. Можно внести как доплату за ипотеку или на улучшение жилищных условий.
— Вот! Слушай, у меня идея. Её квартира — двушка, так? Зачем ей одной столько? Пожилая уже, убирать тяжело. Может, мы её сюда перевезём насовсем, в эту комнату, а сами в новую въедем? Оформим на всех, маткапитал вложим, ремонт сделаем нормальный. А ей тут и спокойнее будет. Под присмотром.
Надежда Петровна замерла. Сердце пропустило удар.
Вот оно что. «Под присмотром».
— Не знаю... — засомневался Витя. — Она же сама её покупала.
— И что? Ты — её сын! Кому всё достанется? Нам! Так зачем ждать? Давай сейчас решим. Пропишемся, доли выделим детям. Это справедливо. Мы же за ней ухаживаем, терпим тут.
Терпим.
Надежда Петровна встала, подошла к зеркалу. На неё смотрела женщина — да, немолодая, но крепкая. Седые волосы аккуратно уложены, глаза ясные. «Плохо соображает», сказала про неё невестка. А ведь Надежде Петровне всего шестьдесят два. Она до сих пор работает — библиотекарем в школе, на полставки. Не ради денег. Чтобы дома не киснуть.
На следующий день давление подскочило так, что в глазах потемнело. Надежда Петровна лежала пластом и смотрела в потолок. Алина заглянула в комнату — но не спросить о самочувствии.
— Надежда Петровна, мы тут с Витей подумали, — начала она с порога. — Вам, наверное, тяжело будет одной в новой квартире. Ремонт, грязь, рабочие... Мы решили вам помочь.
Надежда Петровна с трудом села, поправляя плед.
— Помочь?
— Да. Возьмём на себя все хлопоты, — Алина улыбнулась. Так улыбаются продавцы, когда нужно сбыть залежавшийся товар. — Оформим квартиру в общую собственность. На нас с Витей и на детей. Вложим маткапитал, сделаем там всё красиво. А вы пока поживёте здесь, с нами. Вам же много не надо?
— То есть вы хотите мою квартиру себе забрать? — прямо спросила Надежда Петровна.
Алина поморщилась.
— Зачем так грубо? Не забрать — рационально использовать ресурсы семьи. Вы же бабушка, должны о внуках думать.
— О внуках я думаю, — кивнула Надежда Петровна. — Очень даже.
— Вот и отлично! — обрадовалась невестка. — Тогда завтра Витя привезёт документы. Надо к нотариусу, доверенность оформить. Чтобы прописаться, доли выделить — иначе маткапитал не одобрят.
— Хорошо, — спокойно сказала Надежда Петровна. — Пусть везёт.
Вечером она позвонила дочери.
— Оля? Привет, родная. Слушай, можешь завтра подъехать? К Вите, да. Ничего не случилось. Разговор есть. Важный. И документы захвати. Те самые.
Утром на кухне собрался семейный совет. Алина сияла — победа казалась ей делом решённым. Витя нервно вертел в руках чашку, избегая смотреть на мать. Надежда Петровна сидела прямо, сложив руки на коленях.
Звонок в дверь.
— Кто это? — недовольно дёрнулась Алина. — Мы никого не ждём.
— Это ко мне, — сказала Надежда Петровна.
В прихожую вошла Ольга — старшая дочь. Она была полной противоположностью брату: собранная, спокойная, с внимательным взглядом. Работала юристом в хорошей фирме. Разговоры разговаривать не любила — любила дела делать.
— Здравствуйте, родственники, — бросила Ольга, проходя на кухню. В руках она держала плотную папку. — Мам, как ты?
— Нормально, Оленька. Вот, Алина с Витей хотят мне с жильём помочь.
Алина напряглась. Золовка в её планы не входила.
— Мы тут семейные вопросы решаем, — процедила она. — Тебя не касается.
— Ошибаешься, — Ольга села, положив папку на стол. — Очень даже касается. Мам, расскажи, что они придумали?
— Хотят в мою новую квартиру всей семьёй прописаться. Маткапитал вложить, доли выделить. А я тут останусь. В этой комнате.
Витя покраснел и уткнулся в чашку. Алина пошла в наступление.
— И что такого? Это справедливо! Витя — сын, он имеет право! У нас дети будут, им нужна площадь! А у Ольги и так всё есть, муж хорошо зарабатывает.
Ольга усмехнулась.
— «Имеет право». Витя, ты хоть объяснил жене, на чьи деньги квартира куплена?
Витя молчал.
— На мамины! — вскинулась Алина. — С продажи трёшки!
— А вот и нет. — Ольга открыла папку. — Смотри сюда. Договор долевого участия. Видишь, кто дольщик? Надежда Петровна. А теперь сюда. Платёжные поручения. Видишь, кто платил?
Алина выхватила бумагу.
— Иванова Ольга Викторовна... — прочитала она. — Но... как?
— Маминых денег с трёшки хватило на первый взнос и половину стоимости. Остальные четыре с половиной миллиона внесли мы с мужем. Потому что мы маму любим. И хотим, чтобы она жила в своей квартире, а не в чулане у неблагодарных детей.
— Но Витя говорил... — Алина повернулась к мужу.
— Я думал, мама сама как-то... — промямлил тот.
— Думал он. — Ольга достала ещё один документ. — И есть кое-что ещё. Завещание. Мам, покажи.
Надежда Петровна вынула из кармана сложенный лист.
— Вот. Составила месяц назад. Когда вы меня в первый раз из кухни выгнали.
Алина впилась глазами в текст.
— «Всё движимое и недвижимое имущество завещаю внуку Смирнову Артёму Игоревичу...» Это кто?
— Мой сын, — спокойно ответила Ольга. — Тёма. Ему десять. К совершеннолетию бабушкина квартира перейдёт ему. Если бабушка решит её нам оставить. А пока — это полностью её собственность. Никаких ваших долей. Никаких маткапиталов. Никаких прописок.
— Вы не имеете права! — Алина швырнула лист на стол. Лицо пошло пятнами. — Мы — семья! Мы ухаживали! Мы терпели!
— Терпели? — Надежда Петровна покачала головой. — Это я терпела. Ваши доставки, от которых изжога. Свой угол на краю стола, чтобы вам «эстетику» не портить. Помнишь, Алина, что ты вчера сказала? «Твоей матери тут места нет». Я услышала. И я согласна. Мне тут действительно нет места.
— Мам, ну ты чего... — подал голос Витя.
— Ничего, сынок. Ключи мне отдали позавчера. Застройщик позвонил. Дом сдан.
— Как сдан? — опешила Алина. — Нам говорили — через три месяца!
— Это я вам так сказала. Хотела проверить. Надеялась, совесть проснётся. Не проснулась. Только аппетит на чужое разыгрался.
Надежда Петровна поднялась.
— Оля, помоги вещи вынести. Те коробки из коридора. Остальное пусть оставляют себе. Гладильную доску новую куплю.
Сборы заняли полчаса. Вещей оказалось немного — две коробки книг, пакет с одеждой, икона в полотенце.
Алина сидела на кухне. Не плакала — смотрела в одну точку, кусая губы.
Витя топтался у двери.
— Мам, вы хоть заходить будете? — спросил он тихо.
— Будем, Витя. По праздникам. Если позовёте. — Надежда Петровна надела пальто. — Живите. Стройте своё счастье. Только помни: на чужом горбу в рай не въедешь. А на материнском — тем более.
Ольга подхватила коробки.
— Пошли, мам. Тёма тебя ждёт, он дизайн твоей комнаты нарисовал. Говорит, бабушке нужно самое удобное кресло — книжки читать.
Дверь закрылась.
Витя стоял в узком коридоре и смотрел на пустой крючок, где минуту назад висело мамино пальто. С кухни донёсся голос Алины — тихий, севший:
— Всё. Упустили.
А он молчал. И впервые за долгое время чувствовал, что из-под ног уходит что-то важное. Как будто из фундамента вынули камень — и теперь непонятно, на чём держится всё остальное.
Надежда Петровна сидела в машине дочери и смотрела на город за окном. Впереди была новая квартира. Своя. Где можно жарить лук, ставить иконы на видное место, звать гостей и не просить разрешения.
Она открыла окно. Вдохнула. И впервые за эти полгода почувствовала, как отпускает.
— Заедем в магазин? — спросила Ольга. — Надо же новоселье отметить.
— Заедем. Куплю мясо, сделаю рагу. Настоящее. И Тёме торт возьмём, он шоколадный любит.
За окном начинался май. Деревья зеленели, воздух пах теплом и чем-то новым.
Жизнь продолжалась. И впервые за долгое время она принадлежала только ей.