Запах слива в унитазе — вот с чего начался мой вечер. Не с романтического ужина, не с приятной музыки на фоне. А с того, как Нина Сергеевна, моя свекровь, держала над белой фаянсовой чашей мою кастрюлю с супом и медленно, с каким-то театральным наслаждением, переворачивала её.
— Вертихвостка ты бездарная! Руки не с того места растут что ли? Готовить должна, как я! — прошипела она, и последние капли куриного бульона исчезли в водовороте.
Я стояла в дверях ванной и смотрела. Просто смотрела. Внутри что-то оборвалось — не впервые уже, если честно. Оборвалось и болталось где-то в районе солнечного сплетения, как перегоревшая лампочка на проводе. Четыре года. Четыре года я живу в этой квартире, в этом доме, в этой семье. И каждый день — как экзамен, который ты заранее провалила.
— Да ты хоть понимаешь, сколько курицы я туда положила? — попыталась я возразить, хотя голос прозвучал тише, чем хотелось.
— А толку-то? — Нина Сергеевна обернулась, и её глаза... Знаете, есть люди, которые умеют смотреть так, будто ты — пыль на их ботинках. — Курица дорогая, а вкуса никакого. Водичка с укропом, вот что ты сварила. Даже собаке не дашь.
Собаки у нас не было. Зато была свекровь, которая переехала к нам «на время», три года назад. Временно — это когда ты приезжаешь на выходные. Три года — это уже прописка, господи...
Кухня встретила меня гробовой тишиной. На плите стояла её кастрюля — там булькало что-то янтарное и ароматное. Конечно же. Нина Сергеевна всегда готовила параллельно, как будто страховалась. Как будто заранее знала, что мой ужин окажется недостойным их высокого стола.
— Вот это — настоящая еда, — сказала она, появляясь за моей спиной. — Чувствуешь? Специи, травы, лавровый лист настоящий, не из твоего супермаркета. У меня руки золотые, не то что у некоторых.
Я сжала губы. Не реагировать. Просто не реагировать. Дмитрий — мой муж — учил меня: «Не обращай внимания, мама просто волнуется, она хочет как лучше». Как лучше... Для кого, интересно?
— Дима скоро придёт, — сказала я максимально ровно. — Может, ты тогда...
— Что «тогда»? — Свекровь развернулась резко, половник в её руке превратился в какое-то оружие. — Может, мне вообще уйти? Да? Чтобы ты тут своего мужа кормила своими помоями?
Вот оно. Классика жанра. Любая попытка что-то сказать превращалась в: «Ты меня выгоняешь, я тебе мешаю, я тут лишняя». Хотя никто ничего такого не говорил. Никогда.
Я достала тарелки из шкафа. Красивые, белые, с золотой каёмкой — подарок на свадьбу от Диминых родственников. Нина Сергеевна называла их «настоящим фарфором» и мыла только сама, как будто я, не дай бог, разобью или поцарапаю.
— Три тарелки поставь, — скомандовала она.
Я и ставила три. Всегда три. Мы же семья, разве нет?
Ключ в замке щёлкнул ровно в восемь. Дмитрий пришёл, как обычно — уставший, с тяжёлой сумкой через плечо, в этом своём сером пальто, которое я когда-то считала таким стильным.
— Привет, — бросил он в пространство, даже не глядя. Разделся, повесил пальто, прошёл на кухню. — О, мам, как вкусно пахнет!
Нина Сергеевна просияла. Буквально просияла, как икона в храме.
— Садись, сынок, я тебе сейчас налью. Сегодня суп с фрикадельками, помнишь, как ты в детстве любил?
Он сел. Я налила ему чай. Он даже не посмотрел в мою сторону.
— Мариш, а хлеб где? — спросил он, уже хлебая из тарелки.
Я молча встала, достала хлеб из пакета, нарезала, положила в корзинку. Вернулась к столу. Нина Сергеевна смотрела на меня с этой своей победной улыбкой.
— Суп вкусный, мам, — сказал Дмитрий. — Как всегда.
— Я же говорю, надо готовить с душой, — протянула свекровь, многозначительно посмотрев на меня. — С душой и умением. Не каждая женщина это умеет.
Я ела молча. Суп действительно был неплохой — конечно, не без преувеличений, но вполне съедобный. Впрочем, я уже не чувствовала вкуса. Просто жевала, глотала, запивала чаем.
— Ты чего такая молчаливая? — Дмитрий наконец обратил на меня внимание. — Случилось что?
Нина Сергеевна вскинула глаза, приготовилась к атаке.
— Да нет, всё нормально, — ответила я.
— Вот и хорошо, — кивнул он и снова уткнулся в тарелку.
«Не скандаль, не устраивай сцен, будь умнее» — мантра, которую я повторяла себе каждый вечер. Но сегодня... Сегодня что-то внутри начало трещать. Незаметно, тихо, как первая трещина на льду весной.
После ужина Дмитрий ушёл к себе в комнату — «поработать». Работа — это YouTube и игры на телефоне, но я не возражала. Лишь бы подальше. Лишь бы не рядом.
Я мыла посуду, когда Нина Сергеевна подошла совсем близко. До неприличия близко. Я чувствовала её дыхание на своей шее.
— Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь? — прошептала она. — Думаешь, я дура? Ты хочешь, чтобы я отсюда ушла. Признайся.
Я продолжала тереть тарелку губкой. Круговые движения. Круг за кругом.
— Я ничего не хочу, — сказала я тихо.
— Врёшь. Все невестки одинаковые. Свекровь — враг, всегда враг. Но знаешь что? Дима меня любит. Он мой сын. И если встанет выбор между тобой и мной... — Она не договорила, но смысл был ясен.
Тарелка выскользнула из рук и с грохотом упала в раковину. К счастью, не разбилась — железная мойка смягчила удар.
— Ну что, руки трясутся? — хмыкнула свекровь. — Нервная ты какая-то. Может, к врачу сходить?
Я не ответила. Закончила с посудой, вытерла руки, прошла в нашу с Дмитрием спальню. Он лежал на кровати, уткнувшись в телефон.
— Дим...
— Угу? — не отрываясь от экрана.
— Нам надо поговорить.
— Давай завтра, я устал.
— Дима, пожалуйста. Это важно.
Он вздохнул, положил телефон на грудь, посмотрел на меня. В его глазах было раздражение — чистое, неприкрытое.
— Ну что ещё?
— Твоя мама... — начала я и осеклась. Как объяснить? Как подобрать слова, чтобы он понял? — Твоя мама вылила мой суп в унитаз. Сегодня.
Пауза. Длинная такая пауза, во время которой он смотрел на меня, моргал, словно переваривал информацию.
— Ну и? — спросил он наконец. — Наверное, невкусный был. Мама же повар с опытом, она разбирается.
Я почувствовала, как внутри что-то холодеет. Будто ледяная вода разливается по венам.
— Ты серьёзно?
— А что? Марина, ты же знаешь, что она старается. Хочет научить тебя. Ты должна быть благодарна.
Благодарна... За унижение. За ежедневное растаптывание. За то, что в собственном доме я чувствую себя прислугой.
— Она ненавидит меня, — сказала я, и голос предательски дрогнул.
— Не неси ерунду. Мама тебя не ненавидит. Просто вы разные. Найдите общий язык.
Найдите общий язык. Как будто это вопрос взаимных усилий. Как будто я не пыталась. Четыре года попыток. Четыре года улыбок, уступок, молчания, проглоченных слёз.
— Дим, я не могу больше так жить, — выдавила я.
— Тогда что ты предлагаешь? — Он сел на кровати, и в его взгляде появилось что-то жёсткое. — Выгнать маму на улицу? Она пожилая женщина, Марина. У неё проблемы со здоровьем. Куда она пойдёт?
— Я не говорю «выгнать». Я говорю, что нам нужно пространство. Своё. Нам с тобой.
— У нас есть пространство, — отрезал он. — Целая квартира.
— В которой правит твоя мать!
Он встал резко, зло.
— Не смей так о ней говорить! — голос повысился, глаза сузились. — Она всю жизнь мне отдала, всю себя! А ты... Ты готовить нормально не можешь, по дому толком не убираешь, вечно ноешь!
Вот оно. Вот настоящее лицо. То, которое я видела всё чаще последние месяцы. Дмитрий — не принц. Он никогда им не был. Просто раньше я не хотела замечать.
Я молча развернулась и вышла из комнаты. Слёзы — потом. Сейчас нельзя. Нельзя показывать слабость. Я прошла на кухню, налила себе воды, выпила залпом. Холодная, из фильтра — хоть что-то освежающее в этом душном пространстве.
За стеной, в маленькой комнате, где Нина Сергеевна устроила себе что-то вроде будуара, горел свет. Я слышала её голос — она говорила по телефону. Громко, не стесняясь.
— Да, Галь, я тебе говорю — невыносимо стало... Нет, не справляется она, руки у неё не оттуда... Вот думаю, может, пора что-то менять... Да, именно так.
Я замерла у двери. Подслушивать нехорошо — знаю. Но что-то внутри подсказывало: сейчас важно услышать. Сейчас это касается меня напрямую.
— У меня же домик в деревне стоит, помнишь? Отремонтированный совсем, после отца... Ну да, вот и думаю — может, пора нам с Димкой туда перебраться? Он на удалёнке работает, ему без разницы где... А квартиру эту сдавать будем. Деньги неплохие пойдут, в центре всё-таки, двушка... А она пусть съезжает, раз такая умная.
Сердце ухнуло вниз, как в лифте, когда трос обрывается. Я вцепилась в дверной косяк.
— Да ладно тебе, Галь, какая жалость? Четыре года я терплю эту... Нет, не буду я при ней язык придерживать. Сын мой, квартира моя — я её покупала, между прочим, ещё когда он в школе учился! На мои деньги! Она тут вообще никто, понимаешь? Временная.
Временная. Я — временная в жизни собственного мужа.
Нина Сергеевна замолчала, видимо, слушала подругу, потом рассмеялась — этот её противный, звонкий смех.
— Ну конечно, он согласится! Димка маму любит, он всё для меня сделает. Тем более я ему объясню как надо. Скажу, что в деревне воздух, природа, для здоровья полезно. А здесь — одни нервы с этой особой... Да пусть снимает что-нибудь, раз самостоятельная такая. Или к родителям своим пусть едет, в их Подмосковье.
Я отошла от двери на ватных ногах. В голове гудело. План. У неё есть план. Конкретный, продуманный. Выдавить меня из квартиры, увезти Дмитрия в деревню, а жильё сдавать за хорошие деньги. Чисто, эффективно, по-хозяйски.
И самое страшное — она была уверена, что Дмитрий согласится.
Следующие три дня прошли в каком-то мутном тумане. Я ходила на работу — спасибо хоть она у меня есть, небольшое агентство, где я дизайнером работаю. Там я могла дышать. Там я была Марина-профессионал, а не Марина-неудачница-невестка.
Дмитрий избегал разговоров. Приходил поздно, уходил рано. Нина Сергеевна готовила, убиралась, напевала что-то под нос — довольная, как кошка, поймавшая мышь.
А потом, в субботу вечером, началось.
Мы сидели втроём на кухне — я, Дмитрий и его мать. Пили чай с покупным тортом, который я принесла, думая хоть как-то разрядить обстановку.
— Дим, — начала Нина Сергеевна ласково, — я тут подумала...
Он поднял глаза, заинтересованный.
— Может, нам пора переехать? В деревню, к бабушкиному дому. Помнишь, как там хорошо? Воздух, тишина, огород... Ты же на компьютере работаешь, интернет там нормальный провели в прошлом году.
Я сжала чашку обеими руками. Началось.
— А что здесь плохо? — спросил Дмитрий, но в голосе не было возражения. Скорее любопытство.
— Да город же, суета, пробки, смог... — свекровь вздохнула театрально. — Я устала, сынок. Устала от этого всего. Хочется на природу, на покой. Ты ведь понимаешь?
— Понимаю, — кивнул он.
— И потом, — продолжила она, набирая обороты, — квартиру можно сдавать. Хорошие деньги будут, стабильный доход. В центре двушки быстро разбирают. А мы там будем жить практически бесплатно — только коммуналка.
Я смотрела на Дмитрия. Он думал. Реально думал над этим бредом.
— А как же я? — вырвалось у меня.
Нина Сергеевна повернулась ко мне с видом удивлённым, как будто я материализовалась из воздуха.
— А ты, дорогая, можешь снять себе что-нибудь. Или к родителям переехать. У тебя же мама с папой живы, квартира у них есть.
— Это наша квартира, — сказала я, и голос прозвучал жёстче, чем я планировала. — Наша с Дмитрием. Мы здесь живём. Мы муж и жена.
— Квартира моя, — отрезала свекровь, и вся её сладость испарилась мгновенно. — Я её покупала, я собственник. Так что не надо тут рассказывать про «наше». У тебя здесь ничего нет.
Я посмотрела на мужа. Он молчал. Просто сидел и молчал, уставившись в свою чашку.
— Дима, — позвала я тихо. — Скажи что-нибудь.
Он поднял глаза, и в них я увидела... Пустоту. Готовность принять сторону матери. Опять.
— Ну мама же права, — сказал он медленно. — Технически квартира её. И идея неплохая, если подумать. Мне действительно надоело в офис ездить, хоть и два раза в неделю. А там — свобода...
— Свобода? — переспросила я и почувствовала, как внутри разгорается что-то горячее. — Свобода от чего? От меня?
— Не устраивай истерику, — поморщился Дмитрий. — Мы взрослые люди, можем спокойно обсудить варианты.
— Варианты чего? Как избавиться от жены?
Нина Сергеевна встала, подошла к сыну, положила руку ему на плечо — жест собственнический, материнский, победный.
— Марина, милая, — протянула она сладко, — не надо драматизировать. Мы просто предлагаем тебе подумать о будущем. Может, вам с Димой действительно пора... отдохнуть друг от друга?
Я встала тоже. Медленно. Ноги дрожали, но я стояла.
— Вы хотите разрушить мой брак, — сказала я, глядя свекрови прямо в глаза. — Вы четыре года работали над этим. И вот — момент настал.
— Какой брак? — фыркнула она. — Какой там брак, если ты даже суп сварить не можешь нормально?
Дмитрий молчал. Он всегда молчал, когда нужно было встать на мою сторону.
И тогда что-то во мне щёлкнуло. Окончательно, бесповоротно.
— Знаешь что, — сказала я спокойно, — вы правы. Нам действительно пора расстаться.
Нина Сергеевна триумфально улыбнулась, но Дмитрий вдруг напрягся.
— Ты о чём?
— О разводе, — ответила я и сама удивилась, насколько ровно прозвучал мой голос. — Я подам на развод в понедельник. Можете спокойно ехать в деревню, сдавать квартиру. Я вам не помешаю.
Повисла пауза. Странная такая — как будто воздух загустел.
— Погоди, погоди, — Дмитрий встал, подошёл ко мне. — Не надо сгоряча решать. Мы же можем всё обсудить...
— Четыре года я обсуждала, — перебила я. — Четыре года просила, объясняла, плакала, терпела. Всё. Хватит.
Я прошла в спальню, достала из шкафа сумку, начала складывать вещи. Руки действовали сами — механически, чётко. Бельё, джинсы, свитера, косметичка. Самое необходимое.
Дмитрий стоял в дверях, растерянный.
— Мариш, не дури. Куда ты поедешь сейчас? Уже десятый час.
— К Катьке. Она разрешила у неё пожить, — соврала я на ходу, но знала, что подруга не откажет.
— Из-за одной ссоры разводиться? Ты нормальная вообще?
Я застегнула сумку, повернулась к нему.
— Это не одна ссора, Дим. Это последняя капля в океане унижений. Твоя мать вылила мой суп в унитаз — ты сказал, что я должна быть благодарна. Она называет меня вертихвосткой — ты молчишь. Она хочет выгнать меня из дома — ты согласен. Скажи, зачем я тебе нужна?
Он открыл рот, закрыл. Искал слова и не находил.
— Я... я не хотел, чтобы так вышло.
— Но вышло именно так, — сказала я и взяла сумку. — Прощай, Дмитрий.
Проходя мимо кухни, я увидела свекровь — она сидела за столом с таким видом, будто только что выиграла в лотерею. Наши взгляды встретились.
— Удачи в деревне, — бросила я ей. — Надеюсь, вы с сыном будете счастливы.
Выйдя на лестничную площадку, я закрыла за собой дверь. Тихо, без хлопка. И только тогда, прислонившись к холодной стене, позволила себе выдохнуть.
Развод оказался на удивление быстрым. Дмитрий не возражал, не требовал ничего. Наверное, мать объяснила ему, что так будет лучше. Имущество делить было нечего — квартира не моя, машины нет, общих детей тоже. Просто две подписи, печать, штамп.
Я снимала однушку на окраине — небольшую, светлую, свою. Первый раз за четыре года я могла готовить что хочу, смотреть что хочу, жить как хочу. Без оценивающих взглядов, без постоянного чувства вины.
Работа пошла в гору — я наконец сосредоточилась, перестала приходить с красными глазами, перестала думать о домашних баталиях во время планёрок. Начальница заметила, повысила зарплату, дала интересный проект.
Мама говорила: "Я же предупреждала, что его мать — ведьма". Папа молчал, но обнял крепко, когда я приехала к ним в первый раз после развода.
Катя, моя лучшая подруга, говорила: "Слава богу, ты наконец очнулась. Я думала, будешь там до пенсии гнить".
А я... я просто дышала. Полной грудью. Впервые за долгое время.
Через полгода я случайно встретила Дмитрия в торговом центре. Он постарел — как будто не шесть месяцев прошло, а лет пять. Серый какой-то, усталый.
— Привет, — сказал он неловко.
— Привет, — ответила я.
— Как ты?
— Отлично. А ты?
Он замялся, потёр затылок — старая его привычка, когда нервничал.
— Я вернулся в город. Из деревни. Не сложилось там.
— Понятно.
— Мама тоже вернулась. Ей скучно стало, без подруг, без магазинов... — он замолчал, потом добавил тише: — Мы поссорились. Сильно. Она теперь отдельно живёт, у сестры своей.
Я кивнула. Мне не было ни жаль его, ни радостно. Просто — нейтрально.
— Мариш, — начал он, — может, мы... может, попробуем ещё раз? Я понял, что был неправ. Я скучаю.
Я посмотрела на него — на этого человека, с которым прожила четыре года. И поняла, что ничего не чувствую. Совсем. Пустота там, где раньше была любовь, потом боль, потом злость.
— Нет, Дима, — сказала я спокойно. — Не попробуем. Ты сделал свой выбор тогда. Я сделала свой сейчас.
— Но я изменился!
— Возможно. Но я тоже изменилась. Я больше не та девочка, которая будет терпеть унижения ради призрачного счастья.
Он стоял передо мной — растерянный, жалкий, чужой.
— Удачи тебе, — сказала я и пошла дальше, не оглядываясь.
Вечером того же дня я сидела у себя на кухне с чашкой кофе. За окном моросил дождь, но в квартире было тепло и уютно. На плите стоял мой суп — точно такой же, как тот, который когда-то вылили в унитаз. Он получился вкусным. Очень вкусным.
Я улыбнулась своим мыслям, достала телефон, написала Кате: "Знаешь, я счастлива. По-настоящему".
Она ответила через минуту: "Наконец-то"
Да. Наконец-то. Мне потребовалось четыре года, развод и полгода одиночества, чтобы понять простую вещь: счастье не там, где тебя терпят. Счастье там, где тебя принимают. Целиком. Со всеми твоими супами, ошибками и несовершенствами.
И я нашла его — не в муже, не в семье, не в чужом одобрении.
Я нашла его в себе.