Часть 10. Глава 21
Слишком долго ждать не пришлось. Сверху раздались шаги. Тяжелые, грубые, продавливающие хрупкий наст шиферных обломков. И голоса. Резкие, отрывистые, чуждые, с преобладанием шипящих звуков.
– Поляки, наёмники, – прошептал Василёк, злобно скрипнув зубами. Он рывком поднял автомат, смахнув с приклада серую цементную пыль.
Валя инстинктивно схватила свой, лежавший рядом на земле. Костя прижался к сырой стене, всем телом заслоняя раненого, лицо его было бескровным и острым. Все три ствола были теперь обращены к закрытому люку подвала, представлявшему собой обычный кусок брезента, прибитый несколькими гвоздями к трём обломкам досок, – это Василёк постарался, пытаясь замаскироваться, и стало ясно: первый, кто обнаружит вход и сунется вниз, получит пулю.
Шаги наверху замедлились, замерли, а затем с жестокой точностью остановились прямо над ними. Наступила леденящая тишина. Затем раздался сухой, злобный скрежет железа о дерево, и кусок прогнившего брезента, прикрывавший лаз, вместе с досками полетел в сторону. В черном проёме, окаймленном осколками кирпича, резко показался силуэт шлем на фоне бледного неба, – крыша в этом месте давно обвалилась. То ли от старости, то ли из-за обстрела.
– Hej, kto tam, wychodźcie! (Эй, кто там, выходите!) – раздался грубый, рвущий глотку крик. – W przeciwnym razie będę… (В противном случае я буду…)
Василёк, не раздумывая и почти не целясь всадил в этот силуэт короткую, яростную очередь из трёх пуль. Крик оборвался, и тяжёлое тело, пахнущее грязью, порохом и потом, рухнуло вниз, закрыв лаз тугим мешком плоти и сукна.
– Валя, гранаты! – выкрикнул Костя.
– Нет! – Василёк рванулся, схватил медбрата за руку выше локтя. – Нельзя! Нас завалит! Свод рухнет!
Но было поздно. Сверху, в образовавшуюся между покойником и проходом щель, посыпались, как спелые плоды, гранаты. Одна, вторая. Валя, быстро падая, успела навалиться на раненого, закрыв его собой. Грохот был оглушительным, абсолютным, выбивающим душу. Горячий воздух ударил в уши и легкие. Подвал содрогнулся, застонал, и часть свода обвалилась, подняв волну едкой, удушающей кирпичной пыли.
Когда мир перестал дрожать, а дым и пыль немного осели, сквозь стоящую в воздухе взвесь Валя увидела, что лаз завален наглухо грудой кирпича и земли. Они оказались замурованы в каменном мешке. Только один фонарик, опрокинутый взрывом, еще слабо светил в кромешной темноте.
– Василёк! Костя! – крикнула она, слыша себя словно издалека, и крик вернулся к ней глухим, хриплым эхом. Голова звенела, уши болели. «Меня контузило, но не сильно», – машинально оценила медсестра своё состояние.
– Жив! – отозвался Василёк где-то справа, отплевываясь от горькой пыли и смазывая рукавом кровь с рассеченной брови.
– Я тоже... – прохрипел Костя, выбираясь из-под кирпичных обломков.
– Раненый как?
Василёк наклонился, приложил пальцы к шее бойца.
– Дышит. Кажется, не задело. Контузия только. Как у нас у всех…
– Чудо какое-то, что мы всё живые остались, – пробормотал Студент. – Я как гранаты увидел, думал, всё, напрасно старушка ждёт сына домой… – и он криво усмехнулся.
Валя никак на цитату не отреагировала. Ее теперь беспокоило совсем другое: как выбраться из ловушки? Особенно если учесть, что наверху рыщут голодными волками польские наёмники. И, скорее всего, вскоре они станут искать, кто прихлопнул их сослуживца.
Валя схватила рацию, лежавшую в углу, нажала кнопку.
– Дед! Приём! Нас завалило в ангаре, в подвале. Вокруг наёмники.
В ответ – лишь шипение и потрескивание. Медсестра и не заметила, что рация не подавала признаков жизни – огонёк не горел.
– Чтоб тебя! – Валя в бессильной ярости ударила ладонью по холодной, неподатливой стене.
– Спокойно, сестричка, не надо так нервничать, – Василёк попытался улыбнуться, и эта гримаса была страшнее любой маски. – У нас есть еще один выход. Возможно.
– Какой? – заинтересовалась Парфёнова, с надеждой посмотрев на разведчика.
Он повернулся, указал рукой в дальний, самый темный угол подвала. Там, у самого пола, зиял вход в бетонную трубу примерно в метр диаметром. Встав на колени и заглянув внутрь, Валя увидела, как вдалеке, метрах в тридцати, – путь вёл прямо, – пробивается тусклый серый свет угасающего дня.
– Это дренажный канал, – сообщил Василёк. – Я его заметил еще, когда мы тут с раненым оказались. Видимо, его построили, чтобы здесь технику мыть и грязь туда сливать. У меня нет карты, но такие места, как правило, ведут к водоёму. Чувствуешь, илом тянет?
Валя, низко пригибаясь, подошла, посветила фонариком.
– Но он слишком узкий! Как мы через него проберёмся, да еще с «трёхсотым» на руках?
Медсестра посмотрела на раненого. Он лежал без движения, лицо покрыто слоем серой пыли, словно посмертной маской. Но, на удивление, боец еще дышал.
– Мы его здесь не оставим, – сказала Валя с железной интонацией, не допускающей возражений, и посмотрела на Василька с презрением. Так и хотелось бросить ему в лицо: мол, от тебя такой подлости услышать ну никак не ожидала!
– Не надо на меня так смотреть, – заметил разведчик. – Протащить бойца по этой трубе, которая к тому же непонятно куда ведёт, значит сделать его «двухсотым», проще добить сразу.
Валя открыла рот, чтобы ответить грубостью, но в этот момент сверху, сквозь толщу завала, снова донеслись приглушенные, но отчетливые голоса и лязг лопат. Поляки работали быстро, методично расчищали проход.
– У нас нет времени на споры, – Василёк поднял автомат, отстегнул рожок, проверил, сколько осталось патронов, вставил обратно. – Я прикрою. Вы уходите. Костя, идёшь с ней!
– Нет! – Валя рванулась, схватила его за воротник, скомкав грубую ткань. – Мы вместе. Или никто. Забыл? Своих не бросаем! – она перевела горящий взгляд на Студента, который напряженно посматривал то на них, то на выход. – Костя, ты сможешь пролезть туда? – резко спросила Парфёнова.
Медбрат прокашлялся, посмотрел на зловещую дыру, не предвещавшую ничего хорошего.
– Попробую, – пожал он плечами.
– Тогда слушай. Лезешь туда, выбираешься на поверхность, находишь Деда. Говоришь ему, что мы завалены, но есть дренаж. Пусть отправляет сюда подмогу, будешь им проводником. Мы постараемся продержаться, сколько сможем.
Костя недоверчиво посмотрел на Парфёнову:
– То есть вы за мной не пойдёте, что ли?
– Мы попытаемся протащить «трёхсотого», – сказала Валя, глядя на вход в трубу и мысленно к ней примеряясь. – Но если не получится...
Она не договорила. Фраза повисла в спертом воздухе, законченная гулкой тишиной.
Костя, не теряя больше ни секунды, сбросил шлем, разгрузку и бронежилет, рассовал по карманам куртки две гранаты и два рожка с патронами, оставив остальные боеприпасы тем, кто готовился отбиваться, отходя следом. Затем подошёл к сырой пасти трубы, вздохнул, встал на корточки и начал проталкиваться. Грубый бетон цеплялся за одежду, норовя ее содрать. Двигаться было мучительно тяжело и медленно. Через долгую минуту, сопровождаемую сдавленным дыханием, в трубе мелькнули его ботинки, и Студент исчез.
– Теперь ты, – Валя обернулась к Васильку, вытирая рукавом мокрый от напряжения лоб.
– Нет, – разведчик снова упрямо покачал головой. Он прижался ухом к сырой стене, вслушиваясь. – Сначала ты. Тащишь за собой раненого. Я прикрою тебя, пока будешь пробираться.
– Но…
– Тише! – он вскинул руку, лицо стало каменным. – Они почти расчистили. Слышишь? Уже голосов ближе.
Валя услышала. Сквозь камень пробивался четкий, командный окрик. Она поняла – спорить бесполезно. Время почти истекло. Дальше к гадалке не ходи: снова забросают гранатами, если, конечно, не захотят взять живыми, чтобы потом… Парфёнова содрогнулась о том, что наёмники сделают с ней, как женщиной…
– Хорошо, – она кивнула, стиснув ладонь разведчика в последнем, судорожном рукопожатии. – Но если что...
– Знаю, – Василёк криво улыбнулся, и в его мимике была вся короткая, смелая жизнь. – Я вернусь. Обещаю. Теперь готовься.
Парфёнова кивнула и полезла в трубу, с трудом втягивая тело в узкий лаз. Пробравшись метра три, потянула за собой раненого, – к его карабину на бронике разведчик привязал кусок паракорда, который, как пояснил коротко, всегда носил с собой. Мало ли, кого или что придётся тянуть? Вот, пригодился. Пока медсестра ползла, Василёк прикрывал её, держа автомат наготове, стволом направленным в потолок, к источнику шума. Его пальцы замерли на автомате.
В этот момент сверху, прямо над обрушившимся лазом, раздался победный, злобный крик. Завал был расчищен. Свет, тусклый и холодный, хлынул в подвал, осветив пыльный спёртый воздух. В чёрном проеме, как в рамке, показалась голова в шлеме, осторожно оглядывающая развалины. В одной руке у наёмника был американский автомат, в другой – мощный фонарь.
Василёк, уже наполовину скрывшийся в зеве трубы, всадил в проем короткую, сжатую очередь. Пуля стукнула об кевларовый шлем. Голова дернулась и исчезла. Победный крик оборвался, послышалась грубая польская брань. Но гранаты, как ожидал разведчик, вниз всё-таки не посыпались, как в первый раз. «Видать, решили паны сцапать нас живыми. Врёшь, не возьмёшь!» – подумал Василёк, продолжая пятиться назад.
– Валя! Поспешай! – прохрипел он.
– Я… стараюсь, – выдохнула медсестра. Тащить за собой в узком, тёмном туннеле, где воздух был влажным и пахло тиной, глиной и ржавчиной, было страшно тяжело. Где-то впереди, в абсолютной черноте, слабо звучал шум воды. Парфёнова ощущала, как по лицу градом катится пот, но не было времени его вытирать: она, продвинувшись на полметра, наматывала паракорд на ладони и тянула за собой «трёхсотого». Живой он или уже нет, ей было неважно. Хотелось поскорее выбраться наружу и глотнуть чистого воздуха.
Спустя какое-то время, опомнившись и приняв решение, что делать дальше, наёмники всё же решили действовать напролом. Вниз полетели гранаты. Спустя пару секунд ослепительная вспышка, осветившая на миг полузасыпанный подвал, и глухой удар взрыва, от которого задрожало всё вокруг, и сверху на головы беглецов посыпалась тонкая бетонная крошка. Вслед за ним загремели беспорядочные очереди, пули роем стали метаться в небольшом пространстве, рикошетя от стен с противным визгом. Несколько из них угодили в трубу, но были уже на излёте, потому, отлетев в сторону, там и остались.
– Валечка, поднажми, родная! – крикнул Василёк, и в его голосе была не команда, а почти крик отчаяния. Но не был бы он разведчиком, повидавшим всякое, если бы даже в такой момент стал биться в истерике. Просто осознал: если поляки доберутся до трубы, то расстреляют всех троих в узком прямом пространстве.