В кабинете повисла тягостная тишина. Галина Петровна смотрела в стол. Маргарита Сергеевна понимала, что все кончено. Система закрыла ряды. Ее объявили сумасшедшей, неадекватной, проблемой. Любое ее слово теперь будет использовано против нее.
— Я… я подумаю, — глухо сказала она.
— Думать вам нужно до завтра, — встал Сорокин. — Завтра к 10 утра мы ждем ваше заявление на отпуск. Или официальные объяснения, почему вы отказываетесь выполнять рекомендации отдела. Всего доброго.
Он вышел, оставив за собой шлейф ледяного спокойствия.
Галина Петровна долго молчала.
— Марго… Прости. Я не могу… Он давит сверху. Этот Игнатьев… у него связи везде.
— Я понимаю, — Маргарита Сергеевна поднялась. Ее ноги были ватными. — Я… я пойду.
Она вышла в пустой, чистый коридор. Последний урок еще не закончился. Она подошла к двери своего класса, приоткрыла ее. Дети писали упражнение. Вася сидел, сгорбившись, водя ручкой по бумаге. Он ничего не писал, просто выводил какие-то каракули.
Он почувствовал ее взгляд и поднял голову. Их глаза встретились через весь класс. В его взгляде был немой вопрос: «Что теперь?» Она ничего не могла ответить. Она медленно закрыла дверь, прислонилась лбом к холодному дереву и зажмурилась. Внутри была пустота. Та самая пустота, от которой она бежала, которую пыталась заполнить этим мальчиком. И теперь эта пустота возвращалась, многократно усиленная горечью поражения и страхом за его будущее.
Она не пошла в учительскую. Она вышла на улицу, села в машину и просто сидела, глядя перед собой. Отпуск. Изоляция. Клеймо «неадекватной». А Вася… Вася вернется в тот дом. К матери, которая боится собственного брата больше, чем любит сына. К дяде, для которого он — обуза и пятно на репутации.
Она завела двигатель и медленно поехала. Но не домой. Она ехала, не отдавая себе отчета в направлении, пока не оказалась в том самом «Рабочем» районе, у знакомой пятиэтажки. Она припарковалась и смотрела на окно первого этажа. Там горел свет. Там была его жизнь. Та, которую ей приказали оставить в покое.
Она взяла телефон. Набрала номер Лидии. Тот снова был выключен. Дядя Коли, вероятно, позаботился о связи.
Оставался последний, отчаянный шаг. Прямой, вне системы. Безумный. Она достала блокнот и ручку и начала писать. Письмо. Не жалобу. Не объяснительную. Письмо-свидетельство. Подробное, от первого лица, с датами, фактами, с описанием запахов, тараканов, страха в глазах семилетнего ребенка. Она писала его, не думая о последствиях. Писала для… для кого? Для мира, которому нет дела? Для своей собственной совести?
Она закончила, поставила дату. Положила листок на пассажирское сиденье. И вдруг, совершенно отчетливо, поняла, что не может сдаться. Не может просто уйти в отпуск и ждать, пока с Васей случится беда. Даже если это будет стоить ей карьеры. Даже если ее назовут сумасшедшей. У нее было это письмо. И была правда. Может, это и есть ее единственное оружие.
Она посмотрела на темное окно. Завтра она принесет в отдел образования не заявление на отпуск. Она принесет это письмо. И начнется война, которую она, скорее всего, проиграет. Но она начнется. А пока… пока она просто сидела в машине напротив его дома, как единственный страж у ворот ада, в который его вернули. И эта бессмысленная вахта была единственным, что она могла для него сделать в эту минуту.
***
Следующее утро началось с телефонного звонка в 7:15. Маргарита Сергеевна, не спавшая большую часть ночи, схватила трубку. Это была Лидия. Ее голос звучал странно: тихо, без эмоций, почти механически.
— Маргарита Сергеевна. Васю не будет сегодня в школе.
— Почему? Он заболел?
Пауза была такой долгой, что Маргарита Сергеевна подумала, что связь прервалась.
— Лидия?
— Коля забрал его. На неделю. Говорит, надо дать мне «передышку». Отвез его к себе, в новый район. В хорошую квартиру.
Холодная волна ужаса накатила на Маргариту Сергеевну.
— Как он мог его забрать?! Вы же мать! Вы должны были не позволить!
— Я не могла, — голос Лидии сорвался на шепот. — Он пришел с какими-то бумагами. Говорит, это временная доверенность, раз я «не в состоянии». Что это для моего же блага. Что он устроит Васю в частную школу, где все дети из хороших семей. Что он даст ему все, чего я не могу. Я… я испугалась. И подписала. Простите… простите меня…
В трубке послышались рыдания, а затем гудки.
Маргарита Сергеевна сидела на краю кровати, сжимая телефон так, что трещали суставы пальцев. Он сделал это. Он просто взял и забрал ребенка. Легально, полулегально — неважно. У него были деньги и наглость. Василий теперь в его власти. В роскошной, чистой, бездушной тюрьме. Идеальный способ разорвать последние нити: лишить ее возможности видеться с ним даже в школе. Изолировать от матери окончательно.
Мысли метались, как пойманные в ловушку птицы. Полиция? С какой стати? У дяди есть бумага, подписанная матерью. Опека? Они уже вынесли свой вердикт — «оснований нет». Она одна. И у нее есть ровно час до того, как она должна явиться к Сорокину с «решением».
Она встала, движения ее были резкими, точными. Она не стала перечитывать вчерашнее письмо. Она взяла чистый лист и написала заявление на отпуск без содержания по семейным обстоятельствам на две недели. Подписала. Положила в папку вместе с копией своего «свидетельства». Пусть знают, что она не отступила, а сменила тактику.
В 9:55 она была в кабинете Сорокина. Тот сидел за тем же столом, с тем же бесстрастным выражением лица.
— Ну что, Маргарита Сергеевна, определились?
— Да, — она положила перед ним заявление. — Я беру отпуск на две недели.
Сорокин едва заметно кивнул, удовлетворенно.
— Мудрое решение. Даст всем остыть.
— Но не потому, что я признаю свою неправоту, — продолжила она, и ее голос зазвучал холодно и отчетливо. Она положила сверху на заявление второй, исписанный лист. — А потому, что мне понадобится время. Чтобы найти адвоката. Чтобы подать в суд на Николая Игнатьева за клевету и оказание давления на свидетеля. Чтобы обратиться в региональные СМИ с этим. — Она постучала пальцем по своему письму. — Я подробно описала здесь, как представитель отдела образования предлагает мне закрыть глаза на страдания ребенка в обмен на мое молчание. И как родственник этого ребенка, пользуясь связями, фактически похитил его у матери под предлогом «помощи». Думаю, это будет интересно не только вашим вышестоящим начальникам.
Лицо Сорокина не дрогнуло, но его пальцы, лежавшие на столе, слегка подрагивали.
— Вы играете с огнем. Вы разрушите свою жизнь окончательно.
— Моя жизнь уже разрушена, — парировала она. — С того момента, как я увидела, во что превратили жизнь семилетнего мальчика. А вот ваша спокойная жизнь в кабинете и репутация отдела… Они кажутся более хрупкими. Две недели, Алексей Петрович. За это время я хочу увидеть Васю Петрова в школе. Живым, здоровым и не запуганным. И хочу получить официальное, письменное опровержение ваших вчерашних намеков на мою «неадекватность». В противном случае — я иду до конца. Даже если мне придется продать квартиру, чтобы оплатить адвоката.
Она встала, не дожидаясь ответа.
— Жду вашего звонка. Когда найдете ребенка. До свидания.
Она вышла, оставив его одного с двумя документами, один из которых был капитуляцией, а второй — объявлением войны.
Первые два дня отпуска прошли в лихорадочной активности. Она обзвонила всех знакомых юристов, нашла одного молодого и голодного, согласившегося взяться за дело «против системы» за умеренный гонорар и процент от возможного морального ущерба (его оптимизм казался ей почти трогательным). Они направили запросы в опеку и полицию о необходимости проверить условия содержания Василия у Николая Игнатьева, учитывая «добровольно-принудительный» характер его изъятия. Ответа, конечно, не было.
Она пыталась дозвониться до Лидии — безуспешно. Та либо не брала трубку, либо телефон был выключен. Дядя Коля тоже не отвечал.
На третий день, ближе к вечеру, когда Маргарита Сергеевна в пятый раз перечитывала черновик заявления в прокуратуру, раздался звонок в дверь. Неожиданный, резкий. Она подошла, посмотрела в глазок. На площадке стоял незнакомый мужчина в куртке и кепке.
— Кто?
— Откройте, по делу вашего ученика.
Голос был грубым, не обещающим ничего хорошего. Она не открыла.
— Назовите имя и организацию.
— Откройте, говорю! — дверь дернули с той стороны.
Сердце заколотилось. Она отступила, схватила телефон, чтобы набрать 102. В этот момент ее мобильный зазвонил. Неизвестный номер. Дрожащими руками она приняла вызов.
— Алло?!
— Маргарита Сергеевна? — это был голос Васи. Тихий, испуганный, но это был он.
— Василий! Где ты? Что с тобой?
— Я у дяди Коли. В большой квартире. Здесь… здесь все чисто и новое. Но… — он понизил голос до шепота, — но я боюсь. Он не пускает меня в школу. Говорит, там плохо учат. И говорит, что вы… что вы плохая. Что вы хотели меня украсть. Это правда?
— Нет, Василий, это неправда! Я хотела тебе помочь. Ты должен это помнить. Ты где сейчас? Один?
— В комнате. Дядя Коля в другом… Слушайте, я не могу долго. Я взял телефон, когда он в душе. Я… я хочу домой. К маме. Или к вам. Только не сюда. Он странно смотрит.
— Василий, слушай внимательно. Ты запомнил адрес? Номер квартиры?
— Это… это дом большой, новый. Двадцать какой-то этаж. Квартира 310. Я видел на двери. А улицы не знаю. Из окна видно большой синий магазин с буквой «М»…
Внезапно на заднем плане послышались шаги и гневный окрик: «Ты что тут делаешь?!» Связь прервалась.
Маргарита Сергеевна стояла, прижав телефон к груди, пытаясь перевести дыхание. У нее был ключ. Район с новыми высотками. Синий магазин с буквой «М» — скорее всего, «Магнит». Этаж 20+. Квартира 310. Это было что-то.
Звонок в дверь прекратился. «Гонец» дяди Коли, видимо, ушел, поняв, что она не откроет. Она действовала быстро: открыла карты на ноутбуке, стала искать новые жилые комплексы с синим «Магнитом» в пешей доступности. Вариантов оказалось не так много. Три.
Она позвонила своему юристу, Дмитрию.
— Дмитрий, у меня есть информация, где ребенок. Но она неофициальная. Как мы можем действовать?
— Срочно в полицию! С заявлением о возможном незаконном удержании! Со ссылкой на звонок ребенка, в котором он выразил страх! — голос юриста зазвучал энергично.
— Но у дяди есть бумага от матери…
— Это не имеет значения, если есть основания полагать, что ребенку угрожает опасность или он удерживается против его воли! Пишите заявление, я встречу вас в отделе. Сейчас же!
Через сорок минут они были в полицейском участке. Дежурный лейтенант, молодой и уставший, выслушал их скептически.
— Так, мать подписала временную доверенность. Ребенок у родного дяди в хороших условиях. Какое тут удержание? Семейные разборки.
— Ребенок семи лет позвонил мне и сказал, что боится, что его не пускают в школу, что он хочет уйти, — настаивала Маргарита Сергеевна. — Это психологическое насилие. И вы обязаны проверить условия и поговорить с ним лично, без опекуна.
— Оснований для спецоперации нет, гражданочка. Мы можем направить участкового для беседы. В течение трех дней.
— Через три дня его могут увезти куда угодно! — не выдержала она.
Дмитрий положил руку ей на локоть, успокаивая.
— Уважаемый, мы просим внести наше заявление в журнал и присвоить ему номер. И просим как можно скорее провести проверку по указанным адресам. В противном случае мы будем вынуждены обжаловать бездействие в вышестоящие органы и прокуратуру, приложив аудиозапись звонка ребенка. — Он сделал паузу. — А у вас, как я понимаю, сейчас в городе проводится проверка по линии ювенальной юстиции. Лишний скандал никому не нужен, верно?
Лейтенант мрачно посмотрел на них, что-то взвешивая. Наконец, крякнул.
— Ладно. Заявление пишите. Участкового попробую найти завтра утром. Но ничего не обещаю.
Это была крошечная победа. Ничтожная. Но это был шанс.
На обратном пути Дмитрий сказал:
— Завтра, если участковый не поедет, мы сами поедем по этим адресам. Посмотрим. Снимок на телефон дверь с номером 310 — уже доказательство, что он там был. А там… будем действовать по обстановке.
Маргарита Сергеевна кивнула. Она смотрела в темное окно такси. Где-то там, в одной из высоток, за бетонными стенами и бронированной дверью, сидел перепуганный мальчик, который позвонил ей. Он позвал на помощь. И теперь, даже если весь мир будет против, она обязана эту помощь принести. Вопрос был только в том, успеет ли она.
На следующий день участковый так и не появился. Дмитрий, выдержав до полудня, позвонил в отдел. Лейтенант бурчал что-то про «занятость по горящим делам» и обещал «в течение дня». Ожидание превращалось в пытку. Каждая минута тянулась бесконечно.
— Ждать больше нельзя, — заявила Маргарита Сергеевна в три часа дня. — Они могут его вывезти, спрятать. У них есть на это ресурсы.
— Куда мы пойдем? У нас три адреса, — напомнил Дмитрий.
— Проверим все. Начнем с самого вероятного.
Первый адрес оказался тупиковым: новостройка была сдана только наполовину, и магазин «Магнит» был не синим, а красным. Второй комплекс, «Европейский», выглядел подходяще: высотки, панорамные окна, у подъезда — синий супермаркет. Но консьерж в парадном, куда они попытались войти вслед за жильцом, вежливо, но твердо остановил их.
— К кому?
— В 310 квартиру, — сказала Маргарита Сергеевна, стараясь звучать уверенно.
— К Игнатьеву? Их нет. Уехали вчера вечером. На дачу, кажется.
Это был удар. Уехали. Значит, дядя Коля почуял неладное. Или просто решил сменить обстановку.
— На какую дачу? Вы не знаете?
Консьерж пожал плечами.
— Не в моей компетенции. Простите.
Отчаяние начало подбираться к горлу. Они вышли на улицу. Третий адрес был на другом конце города. Ехать — час.
— Поедем, — без тени сомнения сказала Маргарита Сергеевна. — У нас нет другого выбора.
Третий жилой комплекс, «Северная долина», оказался еще более пафосным. За высоким забором, КПП. Их машину, конечно, не пропустили.
— Пешком можно? К гостям.
— К кому именно? — охранник в форме смотрел на них без интереса.
Маргарита Сергеевна выдохнула. Она не знала, под каким именем там может быть прописан дядя Коля. Игнатьев? Или на другую фамилию?
— Мы… ищем ребенка. Нашего родственника. Он мог оказаться здесь.
— Без фамилии и номера квартиры — нет, — охранник был непреклонен.
Они отошли от КПП, чувствуя полное бессилие. Высотки возвышались над ними, как гладкие, неприступные скалы. Где-то там, за одним из тысяч окон, мог быть Вася. Или его уже там не было.
— Что делать? — спросила она, и в ее голосе впервые зазвучала трещина.
— Ждать участкового. Больше ничего, — развел руками Дмитрий. — Или… попробовать выйти на мать еще раз. Она — ключ. Только она может отозвать эту доверенность.
Мать. Лидия. Загнанная в угол, запуганная, сломленная. Как до нее достучаться?
Вечером она снова попробовала позвонить. На этот раз Лидия взяла трубку. Сразу, будто ждала.
— Маргарита Сергеевна? — ее голос был пьяным, заплаканным и злым одновременно. — Довольны? Коля говорит, из-за вас теперь и у него проблемы. Полиция звонила. Он говорит, что вы сводите с ума его и меня. Что вы психически нездорова. И что если я еще раз с вами свяжусь, он отдаст Васю в интернат навсегда. И меня в психушку упрячет. Вы слышите? Навсегда!
— Лидия, он лжет! Он запугивает вас! Вася звонил мне. Он сказал, что боится. Что хочет домой. Ваш брат против его воли держит его!
— Врет! — крикнула Лидия. — Мой брат дает ему все! Новую одежду, игрушки! А вы что дали? Суп? Стыд? Скандал? Оставьте нас в покое! Оставьте! Не звоните больше!
Связь оборвалась. Маргарита Сергеевна опустила телефон. Это был полный провал. Дядя Коля выиграл. Он выстроил вокруг Васи и Лидии непробиваемую стену из страха, лжи и чувства вины.
Она сидела в темноте своей гостиной. Та самая тишина, которой она когда-то так добивалась, теперь давила на уши, гудела в висках. Она проиграла. Система, деньги, цинизм — все оказалось сильнее ее правоты и желания помочь. Она закрыла глаза и представила Васино лицо — испуганное, когда он звонил. Она подвела его. Дала надежду и не смогла ее осуществить.
Вдруг ее осенило. Последняя, отчаянная, безумная мысль. Она вскочила, нашла в ящике стола старую записную книжку. Там были телефоны родителей ее учеников за много лет. Она листала страницы, пока не нашла то, что искала. Фамилия — не Игнатьева. Девичья фамилия Лидии. И рядом — старая, зачеркнутая, но все еще читаемая запись: «Анна, сестра, д. Михайловка». Бабушка? Тетя? Сестра? Она никогда об этом не слышала. Лидия говорила, что родных почти нет.
Михайловка. Деревня в ста километрах от города. Она посмотрела на часы. Было почти девять вечера. Она набрала номер. Долгие гудки. Наконец, женский голос, старческий, но бодрый:
— Алло? Кто говорит?
— Здравствуйте. Меня зовут Маргарита Сергеевна. Я учительница… вашей племянницы, Лидии Игнатьевой. Извините за беспокойство, это очень важно.
— Лидка? — в голосе женщины послышалась настороженность и боль. — Что с ней? Опять?
— Не только с ней. С ее сыном. С Васей. Ему грозит опасность.
Она коротко, без эмоций, изложила суть: алкоголь, бедность, брат-тиран, забравший ребенка. Она умолчала о своем участии, представившись просто обеспокоенным педагогом.
— Этот Коля… всегда был жадным до власти, — прошептала женщина, Анна. — Отец ихний ему все прощал, а Лидку забивал. И теперь… бедная девка, бедный мальчонка. Но что я могу? Я старая, в деревне.
— Вы можете дать мне письменное свидетельство. О том, что знаете о проблемах Лидии, о характере Николая. Что как родственница обеспокоены судьбой племянника. Это может помочь в суде. Чтобы вернуть Васю матери, а матери — помочь вылечиться.
На другом конце провода наступила тишина.
— Приезжайте, — неожиданно сказала Анна. — Завтра. Поговорим. Только… тихо. Чтобы Коля не узнал. Он и ко мне может приехать с угрозами.
Это была соломинка. Хрупкая, но единственная.
На следующее утро Маргарита Сергеевна ехала по щербатой дороге в Михайловку. Деревня оказалась маленькой, умирающей. Дом Анны — старым, но ухоженным. Сама она, худая, в платочке, с умными, печальными глазами, впустила ее в горницу, где пахло травами и печным теплом.
— Рассказывайте все, как есть, — сказала она, усадив за стол с чаем.
И Маргарита Сергеевна рассказала. Все. С самого начала. Про грязь и тараканы. Про страх Васи. Про свою попытку помочь. Про давление брата. Про угрозы от системы образования. Про звонок Васи. Про свое бессилие.
Анна слушала, не перебивая, и качала головой.
— Господи, Господи… Лидочка моя… — она вытерла слезу уголком платка. — Я писала ей, звала к себе, после мужа-то. Она гордая была. Не поехала. А потом… пропала. Я думала, жизнь наладила. А оно вон как…
Она встала, подошла к старинному комоду, вынула из него потрепанную тетрадь в клеенчатой обложке.
— Вот. Я уже написала. Как есть. Что Лидия после смерти мужа спилась. Что брат ее не помогал, а только унижал. Что сейчас он забрал ребенка силой, пользуясь ее слабостью. И что я, как тетка, прошу власти разобраться и вернуть ребенка матери, а матери помочь встать на ноги. И что готова взять их обоих к себе, пока Лидка лечится. Подписала. Печать сельсовета могу поставить.
Маргарита Сергеевна взяла тетрадный листок, исписанный аккуратным, старческим почерком. Это была не юридическая бумага. Но это было живое свидетельство. Голос семьи. Против голоса денег и связей.
— Спасибо вам, — прошептала она, чувствуя, как комок подступает к горлу.
— Не мне спасибо. Вы — ангел, что за чужого ребенка так боретесь. Мне стыдно, что я раньше не нашла сил вмешаться.
Когда Маргарита Сергеевна выезжала из деревни, в ее сумке лежало заявление Анны и несколько старых фотографий — Лидия молодой, улыбающейся, с маленьким Васей на руках. Свидетельство другой, нормальной жизни, которая когда-то была возможна.
Она ехала обратно в город, и впервые за много дней у нее появилось нечеткое, смутное ощущение плана. Не сломленная мать, но другая родственница, готовая помочь. Неофициальное свидетельство о характере дяди Коли. И ее собственное, уже готовое, досье на эту историю.
Она позвонила Дмитрию.
— У меня есть новые свидетельства. И потенциальный союзник в лице родной тетки. Она готова взять опеку временно.
— Это меняет дело, — задумчиво сказал юрист. — Особенно если тетка официально обратится в опеку с заявлением о неправомерных действиях брата. Создает альтернативу. Но нам нужен сам ребенок. Надо выяснить, где он.
— Значит, будем искать. — В ее голосе снова зазвучала твердость. Дорога из Михайловки вернула ей не надежду даже, а упрямство. Она прошла слишком далеко, чтобы сдаться сейчас. У нее появилось оружие — правда, записанная рукой старой женщины. И это было больше, чем ничего.
Она смотрела на убегающую за окном темную полосу леса. Где-то в этом городе, за высокими заборами или уже за его пределами, был мальчик, который боялся. И она поклялась себе, что найдет его. Не как учительница, которой приказали отступить. А как человек, который однажды взял на себя ответственность и теперь не имел морального права ее сбросить. Игра была далека от завершения.
***
Возвращение в город было похоже на въезд в крепость врага. Каждый высотный дом казался теперь потенциальной клеткой, каждый шумный проспект — ширмой, за которой можно спрятать ребенка. В голове у Маргариты Сергеевны стучала одна мысль: «Синий Магнит, двадцатый этаж, 310». Это был единственный якорь.
Она встретилась с Дмитрием в кафе недалеко от «Европейского» комплекса.
— Участковый, — начал юрист без предисловий, — прислал формальный ответ: «Проверка по указанным адресам проведена. В квартире 310 жилого комплекса «Европейский» на момент проверки проживает гражданин Игнатьев Н.В. с несовершеннолетним племянником. Жалоб от ребенка не поступало, условий, опасных для жизни и здоровья, не выявлено». Все. Дело закрыто.
— Он даже не попытался поговорить с Васей наедине! — вырвалось у Маргариты Сергеевны.
— По его словам, ребенок «спал». А дядя предъявил все документы: доверенность, свидетельство о рождении, даже справку от педиатра о здоровье. Система отработала, Маргарита Сергеевна. Ребенок легально находится у родственника в идеальных условиях.
Она сжала стакан с водой так, что пластик затрещал.
— Значит, официальные пути кончились. — Это была не констатация, а вывод.
Дмитрий насторожился.
— Что вы имеете в виду?
— Я имею в виду, что надо действовать неофициально. Мы знаем, где он был. Надо выяснить, там ли он сейчас. И если там — найти способ с ним связаться. Убедиться, что с ним все в порядке, что его не увезли.
— Это риск. Вас могут обвинить в преследовании, во вмешательстве в частную жизнь.
— Меня уже во всем обвинили. Мне нечего терять, кроме него.
Она рассказала ему про Анну, про ее письмо. Дмитрий просветлел.
— Это хорошо. Это очень хорошо. Но сначала — ребенок. Без него все это теория.
Они разработали простой и безумный план. Наблюдение. Маргарита Сергеевна проводила остаток дня, сидя в машине в разных точках с видом на парадный вход «Европейского». Она видела, как жители входят и выходят, как подъезжают дорогие автомобили. Но ни Васи, ни дяди Коли.
На следующий день она сменила тактику. Оделась в простую куртку, надела шапку, взяла сумку-торбу, будто случайная прохожая. Она дежурила у подъезда, делая вид, что разговаривает по телефону, когда кто-то выходил или заходил. Она ждала возможности проскользнуть внутрь за кем-нибудь из жильцов. Удача улыбнулась ей ближе к вечеру, когда вышла молодая женщина с таксой на поводке. Держа дверь для собаки, она на секунду отвлеклась. Маргарита Сергеевна быстро прошла внутрь.
В холле пахло дорогим освежителем и холодным мрамором. Она нашла лифты. 20 этаж. Сердце бешено колотилось. Выйдя из лифта, она очутилась в длинном, пустом, бесшумном коридоре с тремя дверями. Квартира 310 была в торце. На двери — глазок и стильная, металлическая табличка с номером. Никаких следов жизни. Она прислушалась. Тишина. Она уже собиралась, отчаявшись, уходить, когда услышала за дверью слабый, приглушенный звук. Не речь, не плач. Монотонное, повторяющееся: «тук-тук-тук… тук-тук-тук…».
Она замерла. Это могло быть чем угодно. Но ее сердце подсказывало: это он. Она быстро достала из сумки блокнот и ручку, на скорую руку написала на чистом листе: «ВАСЯ, ЭТО МАРГАРИТА СЕРГЕЕВНА. ТЫ В ПОРЯДКЕ? ОТВЕТЬ ЗНАКОМ. ПРОТКНИ ЗАПИСКУ В ЩЕЛЬ ПОД ДВЕРЬЮ». Она аккуратно сложила листок в плотный маленький треугольник и просунула его в щель между дверью и полом. Там был небольшой зазор.
Стук за дверью прекратился. Прошла минута, вторая. Потом из щели медленно, миллиметр за миллиметром, показался обратный конец ее же записки. Она подняла его. На обороте ее же слов, детским, корявым почерком было выведено: «Я ДОМА. СКУЧНО. БОЮСЬ. ДЯДЯ СЕЙЧАС ПРИДЕТ С РАБОТЫ. УЙДИТЕ».
Она схватила ручку, писала почти не глядя, дрожащими пальцами: «ДЕРЖИСЬ. МЫ ИЩЕМ СПОСОБ ТЕБЕ ПОМОЧЬ. ТЕТЯ АНЯ ИЗ ДЕРЕВНИ ЗА ТЕБЯ. СКОРО ВСЕ ИЗМЕНИТСЯ. ТЫ СИЛЬНЫЙ. Я РЯДОМ».
Снова просунула записку. На этот раз ответа не было. Но она услышала за дверью тихий, сдавленный всхлип. Потом шаги, удаляющиеся вглубь квартиры.
Она быстро, бесшумно спустилась по лестнице, не пользуясь лифтом. Выйдя на улицу, она едва сдерживала слезы облегчения и ярости. Он там. Жив. Напуган, но жив. И он знает, что за него борются.
Дмитрий, выслушав ее, был мрачен.
— Теперь у нас есть подтверждение, что он там. Но это же и доказательство вашего незаконного проникновения в жилое помещение! Если Коля обнаружит эти записки…
— Он их не обнаружит. Вася спрячет.
— Вы надеетесь на семилетнего ребенка!
— Да! — выкрикнула она. — Я надеюсь на него! Он уже проявил больше мужества, чем многие взрослые!
Они сидели в ее квартире. Заявление Анны лежало на столе, как козырь, который нельзя было разыгрывать без стратегии.
— Хорошо, — вздохнул Дмитрий. — У нас есть три факта: ребенок боится и не хочет там находиться (звонок и записка), есть альтернативный родственник, готовый взять опеку (Анна), и есть сомнения в законности доверенности, учитывая состояние матери на момент подписания. Этого… может хватить для суда. Но суд — это время. А у нас его нет. Коля может в любой момент увезти его куда-то дальше.
— Что, если… — Маргарита Сергеевна говорила медленно, обдумывая каждое слово, — что, если обратиться не в суд по опеке, а с заявлением о похищении? В тот же отдел полиции. Но уже с новыми данными: свидетельство тетки о характере брата, копия записки Васи, где он пишет «боюсь» и «уйдите». Мы требуем провести психологическую экспертизу ребенка в присутствии независимого детского психолога. Чтобы выяснить его реальные желания и состояние.
— Это агрессивно, — сказал Дмитрий, но в его глазах загорелся азарт. — Это заявка на войну. Полиция будет сопротивляться, Коля придет в бешенство.
— Он уже в бешенстве. И полиция уже против нас. Меняются только ставки.
Они составляли заявление всю ночь. Текст был жестким, обвинительным, с отсылками к статьям о незаконном лишении свободы и психологическом насилии. Прикладывали копию письма Анны, распечатку расшифровки звонка Васи (сделанную со слов Маргариты Сергеевны и заверенную юристом как «пояснение»), и фотографию той самой записки с корявым «боюсь».
Утром они снова пришли в отдел. К тому же лейтенанту. Тот, увидев их, поморщился.
— Опять? Я же сказал…
— Мы подаем новое заявление, — перебил Дмитрий, кладя на стол толстую папку. — О возможном совершении преступления, предусмотренного статьей 127 УК РФ (незаконное лишение свободы). С новыми доказательствами. Мы требуем немедленного изъятия ребенка для проведения психолого-педагогической экспертизы, учитывая выявленные признаки психологического давления и страх ребенка, выраженный им письменно.
Лейтенант молча начал читать. Его лицо стало серьезным. Письмо деревенской тетки, возможно, не произвело бы впечатления. Но детская записка, эта кричащая «боюсь» корявыми буквами, — это был другой уровень.
— Откуда это? — ткнул он пальцем в фотографию записки.
— Ребенок сумел передать это на волю, — уклончиво сказала Маргарита Сергеевна. — Мы не можем раскрыть источник, чтобы не подвергать его опасности.
Лейтенант откинулся на стул, потер лицо.
— Вы понимаете, что вызываете огонь на себя? И на нас.
— Мы понимаем, что исполняем свой гражданский долг по защите ребенка, — парировал Дмитрий. — И если отдел откажет в возбуждении, наше следующее обращение — в Следственный комитет и прокуратуру, с копиями всех наших предыдущих заявлений, включая то, где вам предлагали подождать «три дня».
Это был шантаж. Чистой воды. Но эффективный. Лейтенант ненадолго вышел, посовещался с кем-то. Вернувшись, он был еще мрачнее.
— Хорошо. Мы направим группу для беседы с ребенком. Сегодня. С участием штатного психолога. Но если ребенок ничего не подтвердит, если его дядя снова предъявит все документы, и если психолог не увидит признаков насилия — это конец. И мы больше не примем от вас ни одного заявления по этому поводу. Вы меня поняли?
— Вполне, — кивнул Дмитрий.
Их выпроводили. Ожидание началось снова. Самые долгие часы в жизни Маргариты Сергеевны. Она не могла сидеть на месте. Она ходила по квартире, пыталась читать, но буквы плясали перед глазами. Все зависело от Васи. Сможет ли он, под давлением взрослых, в чужой, пугающей обстановке, рассказать правду? Или страх перед дядей окажется сильнее?
В шесть вечера позвонил Дмитрий. Его голос звучал устало, но с отблеском чего-то похожего на торжество.
— Они съездили. Психолог поговорила с ним один на один минут двадцать. Ребенок подтвердил, что звонил вам. Сказал, что боится дядю, что хочет к маме или к вам. Что ему не разрешают ходить в школу и звонить маме. Дядя, конечно, все отрицал, говорил, что мальчик фантазирует, что вы его настроили. Но… детский психолог написал заключение: «Выявлены признаки повышенной тревожности, страха перед опекуном, выраженное желание сменить обстановку проживания». Этого… этого достаточно. Полиция забрала ребенка. Сейчас он в больнице, на обследовании. Временно. Опека экстренно собирает комиссию на завтра. Будут решать, куда его определить. Мать вызывают. И вашу тетю Анну тоже.
Маргарита Сергеевна опустилась на стул. Слезы текли по ее лицу, но это были слезы не боли, а дикого, всепоглощающего облегчения.
— Он… он в безопасности?
— Пока да. В детском отделении, под наблюдением. К нему уже не пустят дядю. Завтра решат его судьбу. Готовьтесь, Маргарита Сергеевна. Завтра будет главная битва.
***
Заседание комиссии по делам несовершеннолетних проходило в тесном, душном кабинете районной администрации. В комнате пахло старыми бумагами, дешевым кофе и человеческим напряжением.
За столом президиума сидели трое: представитель опеки, уставшая женщина с кислым выражением лица, инспектор ПДН в полицейской форме и психолог из больницы, молодой парень с умными, усталыми глазами. Напротив них — стороны.
Слева, как обвиняемые на скамье подсудимых: Николай Игнатьев, в дорогом костюме, но с тенью бешеной злобы в глазах, и Лидия. Та сидела сгорбившись, в стареньком платье, лицо опухшее от слез и, вероятно, вчерашней выпивки. Она не смотрела ни на кого, уставившись в сцепленные на коленях руки.
Справа — Маргарита Сергеевна, Дмитрий и, вызванная на срочный автобус, Анна. Старушка сидела прямо, в своем скромном, но чистеньком пальто, и ее взгляд, спокойный и печальный, был устремлен на племянницу.
Вася находился в соседней комнате с социальным работником. Его судьбу решали без него.
Представитель опеки открыла заседание монотонным голосом:
— Рассматривается вопрос об определении места жительства несовершеннолетнего Петрова Василия. Имеются заявления от родного дяди, Николая Игнатьева, о временной опеке, от тети, Анны Игнатьевой, также о готовности принять ребенка, и от классного руководителя, Маргариты Котовой, с выраженной обеспокоенностью. Ребенок временно помещен в больницу. Начнем с вас, Николай Владимирович.
Дядя Коля откашлялся, его голос зазвучал гладко и убедительно:
— Я предпринял меры, чтобы вытащить племянника из социального болота, куда его завела родная мать. Я предоставил ему достойные условия, собирался устроить в частную школу. Все мои действия — исключительно в его интересах. А то, что он что-то там написал или сказал под влиянием этой… — он бросил ядовитый взгляд на Маргариту Сергеевну, — этой маньячки, которая месяцами преследовала его и нашу семью, внушая ребенку бред, так это следствие психологического насилия с ее стороны! Я требую провести психиатрическую экспертизу не ребенку, а ей!
— Обвинения голословны, — парировал Дмитрий, прежде чем опека успела что-то сказать. — Имеется заключение детского психолога о страхе ребенка перед Николаем Игнатьевым. Имеются свидетельские показания тети Анны о характере взаимоотношений в семье. Имеется акт обследования жилья матери, где ребенок проживал в опасных условиях, на которые дядя, по его же словам, «обращал внимание», но реальной помощи не оказал, предпочтя забрать ребенка, когда ситуацией начала заниматься школа.
— Я оказывал материальную помощь! — выкрикнул Николай.
— Деньги на алкоголь — это не помощь, это соучастие, — тихо, но четко сказала Анна. Все взгляды обратились к ней. — Я знаю своего племянника. Он с детства любил все контролировать. Лидочку он всегда унижал. А сейчас решил поиграть в благодетеля, когда его репутации что-то стало угрожать. Отдайте мне мальчика. Я подниму его. И Лидочку заберу. Вылечу. У меня дом свой, огород. Воздух чистый. И любви хватит на обоих.
Лидия вздрогнула и впервые подняла глаза на тетку. В них было недоумение, стыд и какая-то искорка, давно забытая.
— Тетя Аня… — прошептала она.
— Молчи! — шикнул на нее Николай. — Ты еще здесь свое слово вставишь! Ты уже все испортила!
— Не кричите на мою племянницу в присутствии комиссии, — холодно сказала Анна, и в ее старческом голосе вдруг зазвенела сталь. — Она — мать ребенка. И она имеет право голоса.
Представитель опеки посмотрела на Лидию.
— Лидия Ивановна, что вы сами скажете? Где, по-вашему, должен жить ваш сын?
Все замерли. Это был ключевой момент. Если Лидия поддержит брата, чаша весов качнется в его пользу, несмотря ни на что. Она смотрела на свои руки, потом подняла взгляд. Он метнулся от злого лица брата к суровому, но не злому лицу тетки, и наконец остановился на Маргарите Сергеевне. Та смотрела на нее без упрека, без надежды даже. Просто смотрела.
— Я… — голос Лидии сорвался. Она сглотнула. — Я плохая мать. Я это знаю. Я все испортила. И Коля… Коля прав, он давал деньги. Но он… он никогда не помогал по-человечески. Только указывал. Унижал. А когда Вася ушел к Маргарите Сергеевне… мне стало так страшно. Не за него. А за себя. Что я останусь совсем одна. — Она закрыла лицо руками, ее плечи затряслись. — Но когда он забрал Васю к себе… и я осталась одна в той квартире… я поняла, что это и есть самое страшное. Не быть одной. А знать, что твоего ребенка забрали, потому что ты — ничто. Пустое место. — Она отняла руки от лица, и по нем текли слезы. — Пусть он будет у тети Ани. Пока я… пока я попробую прийти в себя. Если смогу. Только… только пусть он не забывает меня. Совсем.
В комнате повисла тишина. Даже Николай, казалось, был ошеломлен этой тихой капитуляцией сестры, которая в итоге оказалась не в его пользу.
— Вы подтверждаете, что добровольно передаете сына под временную опеку Анне Игнатьевой? — уточнила женщина из опеки.
Лидия кивнула, не в силах вымолвить слово.
— Тогда, учитывая мнение матери, заключение психолога и готовность родственницы обеспечить уход, комиссия принимает следующее решение, — представитель опеки откашлялась. — Несовершеннолетний Петров Василий временно, до стабилизации обстановки, передается под опеку его тете, Анне Игнатьевой Игнатьевой, с правом совместного проживания в ее доме в деревне Михайловка. Лидия Игнатьева направляется на принудительное лечение в наркологический диспансер. После прохождения курса и положительного заключения соцслужб вопрос о ее воссоединении с сыном будет рассмотрен вновь. Николаю Игнатьеву рекомендуется воздержаться от контактов с ребенком во избежание психологической травмы. Все.
Николай вскочил.
— Это беззаконие! Я подам апелляцию! Я…
— Вы можете обжаловать решение в суде в установленном порядке, — сухо сказал инспектор ПДН. — А сейчас прошу сохранять спокойствие.
Николай, багровея, швырнул стул об пол и вышел, хлопнув дверью так, что задрожали стекла.
Маргарита Сергеевна не чувствовала триумфа. Только глубочайшую, леденящую усталость. Она посмотрела на Анну. Та кивнула ей, и в этом кивке была благодарность.
Васию впустили в кабинет. Он выглядел маленьким и потерянным в своем больничном халатике. Увидев тетку Анну, он нахмурился, не узнавая. Потом его взгляд нашел Маргариту Сергеевну, и в его глазах мелькнуло облегчение.
— Здравствуй, Василий, — тихо сказала Анна. — Я — тетя Аня. Ты поедешь ко мне в деревню. Будем жить вместе. Хорошо?
Он неуверенно кивнул, не отрывая глаз от учительницы.
— Маргарита Сергеевна… вы тоже поедете?
Ее сердце сжалось.
— Нет, Василий. Я останусь здесь. Но я буду приезжать к тебе. Проверять твои уроки. И ты всегда сможешь мне позвонить.
— Обещаете?
— Обещаю.
Через час все формальности были завершены. Васю вместе с Анной повезли в больницу за вещами, а оттуда — на автобусную станцию. Лидию под наблюдением соцработника отправили в диспансер.
Маргарита Сергеевна вышла на крыльцо администрации. Был промозглый, серый день. Она стояла, глядя на пустую улицу, и не знала, что чувствовать. Победа? Слишком горькая и слишком хрупкая. Поражение? Нет. Ребенок спасен от немедленной опасности. Он будет в безопасности, в чистоте, с человеком, который, как она верила, полюбит его.
Дмитрий вышел следом, закуривая.
— Ну вот. Забрали у циника, отдали старушке. Не знаю, что лучше.
— Пока лучше, — сказала она. — А там… посмотрим.
Она села в машину и поехала не домой. Она ехала за город, вслед за автобусом, который уже, наверное, ушел. Она доехала до поворота на Михайловку и остановилась. Дальше была грунтовая дорога. Она не поехала по ней. Она просто стояла у обочины и смотрела на убегающую вдаль, в серые поля, дорогу. Туда, где теперь была его жизнь. Другая. Не та, о которой она мечтала, когда брала его к себе. Но хотя бы безопасная.
Ее телефон завибрировал. СМС от Галины Петровны: «Отдел образования просит вас выйти на работу послезавтра. Ситуация считается исчерпанной. Но, Маргарита… будьте осторожнее».
Она убрала телефон. «Исчерпанной». Для них — да. Для нее — нет. В ее квартире останется тишина, но теперь это будет тишина, в которой живет эхо его смеха (редкого) и память о его страхе. Она спасла одного ребенка. Но система, которая позволила этому случиться, осталась. Дядя Коли остался. И тысячи других Васиных, возможно, продолжали жить в таких же квартирах с тараканами.
Она завела двигатель и медленно поехала обратно в город. Война за одного маленького солдата была выиграна. Ценой, которую она еще до конца не осознавала. Но она знала одно: если завтра в ее классе появится другой такой же испуганный, грязный взгляд — она уже не сможет просто отвести глаза и списать в журнале: «неуд.». Она снова пойдет в бой. Потому что тишина в ее квартире отныне была для нее не спасением, а приговором. А впереди была длинная дорога и долгая, трудная работа по возвращению себя к жизни, в которой больше не было Васи, но навсегда осталась ответственность за него.
Конец!
Понравился рассказ? В таком случае вы можете отблагодарить автора за труд ДОНАТОМ. Для этого нажмите на черный баннер ниже:
Первая часть есть по ссылке:
Это не трудно: оставьте хотя бы пару слов нашему автору в комментариях и нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить и дальше. Виктория будет вне себя от счастья и внимания!