Она узнала её по рукам.
Женщина в тёмно-синем костюме стояла в дверях ресторана, и Галина Петровна смотрела не на лицо — на пальцы. Длинные, с аккуратным маникюром, они теребили ремешок сумочки точно так же, как тридцать пять лет назад теребили бусины на задней парте.
— Верка? — прошептала она. — Сорокина?
Всё началось с сообщения в общем чате.
«Ну что, девочки, все помнят, во сколько завтра собираемся? Столик забронирован на семь, опаздывать не советую, ресторан приличный».
Светка Миронова, бессменный организатор всех встреч, не изменилась. В школе старостой была, теперь главный бухгалтер на заводе. Командовать — её призвание.
«Ты точно придёшь?» — написала она Галине в личку. — «А то вечно отнекиваешься».
«Приду. Обещаю».
На самом деле идти не хотелось. Слушать, как все хвастаются детьми и внуками? Смотреть на постаревших одноклассниц и понимать, что сама выглядишь не лучше?
Но что-то подтолкнуло согласиться.
Может, захотелось узнать, что стало с Веркой Сорокиной.
Верка сидела на предпоследней парте у окна и вечно что-то мастерила. Бусины нанизывала, проволоку гнула, нитки мулине переплетала. Учителя её за это терпеть не могли.
— Сорокина, ты меня слышишь? К доске!
Верка поднималась медленно, будто со дна всплывала. Шла, опустив голову, прятала руки за спину. Руки у неё вечно были в чём-то — в клее, в краске, исколотые иголкой.
— Реши уравнение.
Молчание. Минута, две. Класс начинал хихикать.
— Я... я не... — Верка заикалась, когда нервничала. А нервничала всегда, когда вызывали к доске.
— Садись, два. Сорокина, тебе пятнадцать лет, а ты как первоклассница.
Верка плелась обратно, а Галка — тогда ещё просто Галка, отличница — смотрела на неё со смесью жалости и неловкости.
— Она странная, — говорила Светка. — Вечно в своих фенечках копается.
— Жалко её. Мать одна растит, бабка лежачая. Им на хлеб не хватает.
— Пусть учится нормально, тогда и жизнь наладится, — пожимала плечами Светка.
Галка один раз заходила к Сорокиным — тетрадку занести, которую Верка забыла в школе.
Коммуналка на окраине. Комната восемнадцать метров. Бабка после инсульта на диване, Веркина раскладушка в углу, матери — узкая койка у стены.
Галка вошла и замерла.
Вся комната была увешана рукоделием: вышитые картины, плетёные панно, украшения из бисера. На подоконнике — коробки с нитками и пуговицами. На столе — старая швейная машинка «Подольск» с ножным приводом.
— Это ты сама? — вырвалось у Галки.
Верка покраснела, кивнула.
— Красиво...
— Д-да ерунда. Т-так, от нечего делать.
Бабка застонала, Верка метнулась к ней — перевернуть, подушку поправить, воды дать. Пятнадцатилетняя девочка управлялась с лежачей больной так, будто всю жизнь этим занималась.
— Мне п-пора. М-мама скоро придёт, надо ужин готовить.
Галка ушла и долго вспоминала эту комнату. Нищету, запах лекарств. И странную красоту на стенах — словно кто-то пытался украсить больничную палату цветами.
После восьмого класса Верка ушла в училище. Швейное дело. Галка поступила в институт, про Верку все забыли.
Потом началась взрослая жизнь. Галина Петровна стала учительницей начальных классов, больше тридцати лет отработала в школе. Вырастила двоих детей, дождалась внуков. Муж умер пять лет назад, теперь жила одна в двухкомнатной квартире на проспекте Революции в Воронеже.
Жизнь удалась — не хуже, чем у других.
А про Верку никто ничего не знал. На встречи не приходила, адреса не оставила. Пропала.
— Может, и нет её давно, — предполагала Светка. — С её здоровьем и нищетой — немудрено.
И вот — встреча. Тридцать пять лет.
Ресторан в центре. Светка расстаралась: отдельный зал, согласованное меню. С каждого скинулись по четыре тысячи.
Галина Петровна пришла пораньше, заняла место в углу. Смотрела, как подтягиваются бывшие одноклассники — располневшие, поседевшие, чужие. Узнавала с трудом.
— Галка! Пришла!
Светка раздалась в талии, волосы выкрасила в медный, губы — яркой помадой. Командовала официантами как подчинёнными.
— Так, перекличка! Миронова — я. Соколова?
— Здесь.
— Кузнецова?
— Тут.
Галина Петровна слушала вполуха. Время — безжалостная штука.
— Сорокина? — по привычке выкрикнула Светка и сама засмеялась. — Ой, это я машинально. Она же даже не выпускница, после восьмого ушла.
— Почему не выпускница? — раздался голос от двери. — Я в этом классе семь лет проучилась. Или не считается?
Все обернулись.
Женщина была стройной, подтянутой. Седые волосы уложены в аккуратное каре. На шее — украшение: серебро с молочно-голубым камнем.
— Здравствуйте, — сказала она. — Простите за опоздание, рейс задержали.
Галина Петровна узнала её по глазам — серым, внимательным. Только осанка другая, прямая. И голос — ровный, без запинки.
— Вера Александровна, — представилась гостья. — Но для вас — просто Вера.
Тишина. Потом — гул голосов.
— Ты откуда?
— А мы думали...
— Ты так изменилась!
Вера прошла к столу, села рядом с Галиной Петровной. Пахло от неё чем-то свежим, цветочным. Руки ухоженные, но Галина Петровна заметила: на указательном пальце правой руки — еле видный мозоль. Рабочий.
— Рассказывай! — потребовала Светка. — Где была все эти годы?
Вера помолчала.
— После училища работала швеёй на фабрике. Потом фабрика закрылась, сами помните, как в девяностых было. Шила на дому — шторы, платья, всё подряд. Потом вернулась к украшениям, как в детстве. Сначала на рынке продавала, потом через интернет. Сейчас у меня мастерская в Москве, филиал в Питере. Двадцать человек работают.
— Серьёзно? — не поверил кто-то.
— Серьёзно. Мои украшения в нескольких магазинах продаются. И на заказ делаю.
Галина Петровна посмотрела на украшение у неё на шее:
— Твоя работа?
— Да. Серебро, лунный камень, авторская техника.
— Сколько стоит? — спросила Светка.
— Это — сорок восемь тысяч.
Светка закашлялась.
— За украшение?
— За ручную работу. Каждое — единственное.
Вечер шёл своим чередом. Салаты, горячее, вино, воспоминания. Но разговор возвращался к Вере.
— А помнишь, как тебя к доске вызывали? — не унималась Светка. — Стояла и молчала!
— Помню, — кивнула Вера. — Социальная тревожность. Сейчас так это называют. Тогда просто считали... ну, вы понимаете.
Светка замолчала.
Галина Петровна спросила тихо:
— А заикание?
— Логопед. Пять лет занятий. — Вера чуть улыбнулась. — Иногда до сих пор, когда сильно волнуюсь. Но научилась с этим жить.
— Семья?
— Муж умер. Десять лет уже. Детей не случилось. — Она сказала это просто, без надрыва. — Но есть племянники, есть мастерская, есть ученицы. Есть ради чего вставать по утрам.
Галина Петровна вспомнила комнату в коммуналке. Запах лекарств. Девочку, которая плела браслеты, потому что это было единственное, что принадлежало только ей.
— Ты молодец, — сказала она. — Правда.
Вера сжала её руку:
— Спасибо. Ты тогда единственная сказала, что мои работы красивые. Я запомнила.
— Я просто тетрадку занесла...
— Ты сказала — красиво. Этого хватило.
Вера уходила первой — утренний рейс.
У выхода её догнала Светка:
— Слушай, а скидку не сделаешь? По старой памяти? Хочу серёжки, но сорок восемь тысяч...
Вера посмотрела на неё спокойно:
— На сайте есть работы до пяти тысяч. Выбирай.
— А скидка?
— После третьей покупки — десять процентов. Для всех одинаково.
Светка поджала губы, но промолчала.
Галина Петровна вышла проводить.
Декабрь, снег, фонари. Такси ждало у входа.
— Я долго думала, ехать ли, — сказала Вера, застёгивая пальто. — Тридцать пять лет. Чужие люди. А потом решила — надо. Закрыть гештальт, как сейчас говорят.
— Закрыла?
Вера помолчала. Посмотрела на заснеженную улицу.
— Знаешь, я ведь не на них хотела посмотреть. На себя. Убедиться, что та девочка с бусинами — это тоже я. Что я её не предала.
Такси мигнуло фарами.
— Мне пора.
Они обнялись — коротко, как люди, которые могли бы стать подругами, но не стали.
Галина Петровна смотрела вслед красным огонькам, пока они не растворились в снегопаде.
Она вернулась в зал. Светка о чём-то спорила с официантом, одноклассники листали фотографии в телефонах, играла музыка из восьмидесятых.
Галина Петровна села на своё место, взяла остывший чай.
Думала о девочке, которая сидела у окна и делала красоту из ничего — из бусин, ниток, проволоки. Из того, что другие выбрасывали.
О комнате, где пахло болезнью, а на стенах цвели вышитые маки.
О том, как легко не заметить человека.
Через неделю пришла посылка.
Маленькая коробочка, а в ней — серьги. Серебряные, с голубыми камешками. Простые и красивые.
Записка: «Галя, спасибо за то слово. Оно было важнее, чем ты думаешь. Вера».
Галина Петровна надела серьги.
Посмотрела в зеркало на своё немолодое лицо, на голубые капли в ушах.
Подумала: сколько раз мы проходим мимо? Сколько слов не говорим, потому что — зачем, какая разница, ерунда же?
А для кого-то это — не ерунда.
Для кого-то это — всё.