Ключ в замке повернулся с трудом, словно механизм сопротивлялся, не желая пускать меня в собственную квартиру. Я устало прислонилась лбом к холодной металлической двери. Смена в больнице выдалась адской: три экстренных операции, бесконечные капризы пациентов и заведующий, который решил, что именно сегодня — лучший день для проверки документации. Единственное, о чем я мечтала последние четыре часа, — это тишина, горячий душ и чашка чая с мятой.
Я купила эту «двушку» десять лет назад, еще до встречи с Пашей. Выгрызла её у судьбы, работая на двух ставках, отказывая себе в отпусках и новых сапогах. Это была моя крепость, моя нора, мое убежище. Паша, мой муж, пришел сюда, когда здесь уже висели мои шторы и стояла моя мебель. Он был человеком мягким, покладистым, звезд с неба не хватал, но и проблем особых не создавал. Мы жили тихо, мирно, пока горизонт не затянули тучи в лице его многочисленной родни.
Войдя в прихожую, я сразу почувствовала неладное. Вместо привычного аромата чистоты и легкого запаха кондиционера для белья в нос ударил резкий, приторный дух дешевого парфюма вперемешку с табаком. На вешалке висело чужое ярко-розовое пальто, а на полу, прямо посреди коврика, валялись грязные сапоги, вокруг которых уже расплылась мутная темная лужа.
Сердце пропустило удар. Я разулась, стараясь не наступить в грязь, и прошла в гостиную.
Телевизор работал на полную громкость. На моем любимом велюровом диване, закинув ноги на журнальный столик, лежала Света — младшая сестра Павла. Она грызла яблоко, и огрызки уже живописно украшали столешницу рядом с моей хрустальной вазой.
— Света? — мой голос прозвучал хрипло. — Что ты здесь делаешь? И где Паша?
Золовка лениво повернула голову. Ей было тридцать пять, но вела она себя как капризный подросток, которому все должны. Личная жизнь у Светы не складывалась: три развода, двое детей, оставленных на воспитание бабушке (свекрови), и вечные поиски «настоящего мужчины» и легких денег.
Она не спеша прожевала кусок яблока, окинула меня оценивающим взглядом и усмехнулась.
— О, явилась хозяйка медной горы. Привет, Ленка. А Пашка в магазин побежал, отметить надо новоселье.
— Какое еще новоселье? — я почувствовала, как внутри начинает закипать холодная ярость. — Ты в гости? Почему не предупредили?
Света села, поправила растрепанные волосы и выдала фразу, от которой у меня потемнело в глазах.
— Что, не знала? Твоя квартира теперь на двоих. Павлик меня прописал, — усмехнулась сестра мужа, устроившись на моём диване, будто у себя дома. — Так что я теперь тут живу. По закону. Мама сказала, негоже сестре по съемным углам мыкаться, когда у брата хоромы простаивают.
Я застыла. Слова падали в сознание тяжелыми камнями. Прописал? Как? Квартира куплена до брака, я единственная собственница. Без моего согласия он не мог никого зарегистрировать. Или мог? В голове пронеслись мысли о поддельных доверенностях, взятках в паспортном столе и прочих кошмарах.
— Этого не может быть, — сказала я твердо, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Квартира моя. Паша здесь даже доли не имеет, он просто зарегистрирован.
— Ой, да не кипятись ты, — Света махнула рукой. — У нас все схвачено. Паша муж? Муж. Имеет право прописать близкого родственника. Так что смирись, подвинься. Я, кстати, займу ту комнату, что поменьше. Мне много не надо, главное, чтобы телевизор был.
В этот момент входная дверь хлопнула, и в коридоре послышалось шуршание пакетов. Вошел Паша. Вид у него был, мягко говоря, виноватый. Он втянул голову в плечи, увидев меня, стоящую посреди гостиной с перекошенным от гнева лицом.
— Паша, — я повернулась к мужу. — Что происходит? Света говорит, что ты её прописал. Это правда?
Павел поставил пакеты на пол, нервно потер руки. Он не смотрел мне в глаза.
— Лена, ну... давай поговорим спокойно. Мама звонила, плакала. Светку хозяин со съемной квартиры выгнал, ей идти некуда. Не на вокзал же...
— Я спросила: ты её прописал? — я чеканила каждое слово.
— Ну... временно. На пять лет всего. Мама сказала, ей нужна московская регистрация, чтобы на работу нормальную устроиться. А без твоего ведома... ну, я думал, ты будешь против, скандал устроишь. А так — дело сделано. Мы же семья, Лен. Должны помогать друг другу.
Я смотрела на него и не узнавала. Пять лет брака. Я считала его порядочным человеком. Слабым, да, зависимым от мнения мамы, но порядочным. А сейчас передо мной стоял предатель.
— Ты не мог её прописать без моего заявления, — сказала я тихо. — Как ты это сделал?
Паша покраснел. Света вмешалась, громко хрустя яблоком:
— Да какая разница, как? Связи у нас есть, Ленка. Тетка в МФЦ работает, помогла по-родственному. Ты лучше скажи, где у тебя постельное белье? А то я с дороги устала, прилечь хочу.
Меня накрыло. Усталость после смены как рукой сняло. Остался только адреналин.
— Значит так, — я подошла к столу и смахнула ноги Светы на пол. — Никакой регистрации у тебя нет и быть не может. Это уголовное преступление, если вы подделали мою подпись. А если это просто ваши фантазии — тем более. Вон отсюда. Оба.
— Ты чего, больная? — взвизгнула Света, вскакивая. — Паша, ты слышишь, как она с твоей сестрой разговаривает?! Утихомирь свою мегеру!
Павел попытался обнять меня за плечи, но я отшатнулась.
— Леночка, ну не начинай. Ну куда она пойдет на ночь глядя? Пусть перекантуется пару дней, а там решим. Мы же люди...
— Люди спрашивают разрешения, прежде чем вваливаться в чужой дом, — отрезала я. — Паша, ты, кажется, не понял. Ты предал меня. Ты за моей спиной, в моем доме, распоряжаешься моим имуществом. Это финиш.
— Ой, трагедия! — закатила глаза Света. — Имущество у неё! Да если бы не Пашка, ты бы тут плесенью покрылась от одиночества. Кому ты нужна, старая дева с амбициями? Радуйся, что в доме живые люди появились. Веселее будет.
Она прошла на кухню и начала по-хозяйски открывать шкафчики.
— Та-а-ак, а пожрать есть что? Паш, ты колбасу купил? А то у твоей жены в холодильнике мышь повесилась, одни йогурты да трава.
Я пошла в спальню, нашла свою сумку, достала телефон. Руки дрожали. Мне нужно было успокоиться и действовать холодно. Я набрала номер своего знакомого юриста. Он не ответил — вечер пятницы. Тогда я позвонила в полицию.
— Девушка, у нас бытовой конфликт, убийства нет? Тогда ждите, наряд освободится — приедет, — равнодушно ответил дежурный.
Я вернулась в гостиную. Света уже разложила на столе колбасу, сыр, хлеб. Паша открывал бутылку коньяка.
— Лена, садись, выпьем, — заискивающе улыбнулся он. — Ну правда, чего ты? Светка — баба простая, ну, ляпнула лишнего. Характер у неё такой. Зато она добрая.
— Добрая? — я посмотрела на грязные следы на ковре. — Паша, покажи мне её паспорт.
— Зачем? — напрягся он.
— Хочу увидеть штамп о регистрации. Если он там есть, я завтра же иду в прокуратуру писать заявление на тебя, на твою сестру и на ту самую «тетку из МФЦ». Это подделка документов и мошенничество.
В комнате повисла тишина. Света перестала жевать. Паша побледнел.
— Лен, ты чего... Родного мужа посадить хочешь? — прошептал он.
— Хочу узнать правду. Паспорт, быстро!
Света фыркнула, полезла в сумочку и швырнула мне паспорт на стол.
— На, подавись!
Я открыла страницу с пропиской. Там стоял штамп. Свежий, сегодняшний. Адрес мой. Но что-то в нем было не так. Я пригляделась. Штамп был немного смазан, и подпись... подпись начальника паспортного стола выглядела как каракуля первоклассника. Но главное — я знала, что сейчас все делается через электронные базы.
— Это липа, — сказала я, поднимая глаза. — Вы купили этот штамп в переходе или сами нарисовали?
— Ты дура? Настоящий он! — взвизгнула Света, но в глазах её мелькнул страх.
— Отлично. Тогда полиция разберется.
— Какая полиция? — Паша вскочил. — Лен, не надо полиции!
— Надо, Паша. Надо. Вы решили поиграть со мной в бандитов? Будем играть по взрослым правилам.
Следующий час превратился в сюрреалистический кошмар. Света орала, что я ведьма и стерва. Паша бегал между нами, пытаясь то угомонить сестру, то разжалобить меня. Он плакал, вставал на колени, говорил, что мама его заставила, что Света угрожала покончить с собой, если он не поможет.
Оказалось, никакой «тетки в МФЦ» не было. Штамп Свете поставил какой-то знакомый аферист за пять тысяч рублей, чтобы она могла пугать арендодателей или вот таких дурочек, как я. Юридической силы он не имел, но нервы попортить мог знатно.
— Убирайтесь, — сказала я, когда поток откровений иссяк. — Оба.
— Лен, ну я-то куда? — Паша смотрел на меня глазами побитой собаки. — Это же мой дом...
— Это мой дом, Паша. Твой дом там, где твоя мама и твоя сестра. Ты свой выбор сделал. Ты не меня защищал от них, а их притащил ко мне на голову. Ты позволил своей сестре унижать меня в моей же квартире. Ты врал мне в лицо.
— Но я люблю тебя!
— Нет, Паша. Ты любишь удобство. Тебе было удобно жить здесь, на всем готовом. А теперь тебе стало неудобно отказать маме. Собирай вещи.
Света, поняв, что нахрапом взять не получилось, сменила тактику. Она начала демонстративно собирать свои баулы, громко комментируя:
— Пошли, Пашка. Нечего нам у этой грымзы делать. Я же говорила — она тебя не любит. Нормальная баба мужа бы поняла, пожалела. А эта... Тьфу! Жадность тебя сгубит, Лена! Подохнешь одна в своих стенах!
Они уходили долго, шумно. Паша пытался забрать телевизор («мы же его вместе смотрели!»), но я напомнила, что чек на него выписан на мое имя. Света прихватила со стола недоеденную палку колбасы и, проходя мимо меня, специально задела плечом.
— Бог тебе судья, — бросила она напоследок. — Оставила мужика без крыши над головой.
Когда дверь за ними наконец захлопнулась, я закрыла все замки. Потом придвинула к двери тяжелую тумбочку. Я знала, что у Паши есть ключи, и завтра мне придется менять личинку замка.
Тишина, о которой я так мечтала, наступила. Но она не принесла облегчения. Квартира казалась оскверненной. В воздухе висел запах перегара и дешевых духов. На ковре чернели следы грязи.
Я сползла по стене и заплакала. Не от любви к Паше — любви, как оказалось, уже не было. Была обида за потерянное время. Пять лет я строила семью, заботилась, прощала его инфантильность, надеялась, что мы — команда. А оказалась просто ресурсной базой, которую можно использовать, когда прижмет.
Телефон разрывался от звонков. Звонила свекровь. Я знала, что я там услышу: проклятия, обвинения в черствости, требования вернуть Пашу. Я выключила телефон.
Всю ночь я драила квартиру. Я мыла полы с хлоркой, стирала шторы, протирала все поверхности, к которым прикасалась Света. Мне хотелось смыть не только грязь, но и память об этом вечере. Я выкинула яблочные огрызки, собрала в мешок Пашины вещи, которые он не успел забрать — носки, футболки, зубную щетку.
К утру квартира сияла. Я сидела на кухне с чашкой остывшего чая и смотрела в окно, где занимался серый рассвет.
Утро не принесло раскаяния Паши. Наоборот, он пришел в девять утра с мамой. Галина Сергеевна, женщина грузная и громогласная, начала барабанить в дверь кулаками.
— Лена! Открывай! Ты не имеешь права удерживать вещи моего сына! Мы полицию вызовем!
Я открыла дверь, но оставила её на цепочке.
— Вещи я выставила в тамбур, — сказала я спокойно. — Забирайте. И ключи в почтовый ящик киньте. Если попробуете ломать дверь — вызову наряд. У меня все разговоры записаны.
— Ты пожалеешь! — кричала свекровь. — Кому ты нужна, разведенка! Ах да, у тебя и детей-то нет, пустая баба! Пашка найдет себе молодую, покладистую, а ты будешь локти кусать!
— Пусть ищет, — ответила я и захлопнула дверь.
Через неделю я подала на развод. Паша на суд не пришел, прислал согласие. Видимо, мама уже нашла ему новую «жертву» или просто решила, что с меня больше нечего взять.
Прошло полгода. Жизнь вошла в колею. Я сделала перестановку, купила новый диван (старый напоминал о Свете), завела кота — огромного рыжего мейн-куна, который встречает меня с работы мурлыканьем, а не претензиями.
Иногда накатывает тоска, конечно. Женщине хочется тепла, плеча рядом. Но потом я вспоминаю тот вечер, наглую улыбку Светы и её: «Что, не знала? Твоя квартира теперь на двоих». И понимаю: лучше одной, чем с такими «родственниками». Мой дом — это действительно моя крепость, и впускать туда троянского коня я больше не намерена.
Слышала от общих знакомых, что Паша живет с мамой и Светой в их тесной «трешке». Света так и не работает, а Паша взял кредит, чтобы закрыть её долги. Галина Сергеевна всем рассказывает, какая я стерва, обобрала сына до нитки (хотя я не взяла ни копейки из их денег, даже свадебные подарки им вернула).
Знаете, я часто думаю о том, как мы, женщины, позволяем садиться себе на шею. Мы боимся показаться грубыми, негостеприимными, жадными. Мы терпим родню мужа, которая нас ни во что не ставит, ради «худого мира». А стоит ли оно того?
Дорогие читатели, скажите честно: я поступила слишком жестоко? Может, нужно было дать им шанс, позволить Свете пожить пару недель, поговорить с мужем мягче? Все-таки семья разрушилась. Или предательство не имеет срока давности и степени тяжести? Как бы вы поступили на моем месте, если бы пришли домой и увидели на своем диване наглую золовку, утверждающую, что она теперь тут хозяйка? Очень жду ваших мнений в комментариях.