Чемодан на кровати лежал раскрытой пастью, словно хищник, собирающийся проглотить остатки их семейной жизни. Игорь, стараясь не смотреть жене в глаза, торопливо сбрасывал в него рубашки. Он даже не заботился о том, чтобы их аккуратно сложить, хотя раньше был педантом — каждая складочка на рукаве могла вывести его из себя. А теперь… Теперь ему было все равно. Главное — быстрее уйти, сбежать из этой квартиры, где каждая вещь кричала о пятнадцати годах брака.
Елена стояла в дверном проеме, скрестив руки на груди. Ей казалось, что это происходит не с ней, что она смотрит какое-то дурное, дешевое кино по телевизору. Пятнадцать лет. Пятнадцать лет они по кирпичику строили этот быт, растили сына, планировали отпуск в Геленджике этим летом, выбирали новые, светлые обои в коридор. А теперь все это перечеркнуто одной фразой, брошенной за ужином между просьбой передать соль и замечанием о погоде: «Я полюбил другую».
— Ты хотя бы объяснишь, почему так срочно? — голос Елены звучал глухо, словно из пустой бочки. В горле стоял комок, мешающий говорить. — Вчера мы ужинали, обсуждали оценки Пашки, смеялись над комедией, а сегодня ты сбегаешь, как вор. Что изменилось за ночь?
Игорь замер с носком в руке. Его плечи напряглись. Наконец он поднял на нее взгляд. В его глазах не было вины, только раздражение человека, которого отвлекают от важного дела глупыми, неуместными вопросами.
— Лена, не начинай. Мы это уже обсудили час назад. Я не сбегаю. Я ухожу строить новую жизнь. Кристина ждет. Мы не хотим терять времени. Жизнь одна, Лена, понимаешь? И я хочу прожить её счастливо, а не по привычке.
Кристина. Имя резануло слух, как скрежет металла по стеклу. Молоденькая коллега из планового отдела, о которой Игорь пару раз рассказывал за ужином. «Толковая девочка, перспективная», — говорил он, накладывая себе добавку пюре. Оказалось, не просто толковая, а очень даже хваткая.
— А как же Паша? — тихо спросила Елена. — Он через час вернется с тренировки. У него завтра контрольная по математике. Что я ему скажу? Что папа променял нас на «толковую девочку»? Что папа выбрал счастье, в котором нет места сыну?
Игорь поморщился, с силой захлопнул крышку чемодана. Замок не поддавался, заело молнию. Он дернул сильнее, выругался сквозь зубы.
— Паше я сам все объясню. Потом. Когда устроюсь. И не надо делать из меня монстра. Я не отказываюсь от сына. Алименты, встречи по выходным — все будет, как полагается по закону. Но жить с тобой я больше не могу. Мы стали чужими, Лена. Посмотри на себя, ты же… ты же совсем перестала быть женщиной. Превратилась в функцию. Только борщи, уроки, квитанции да разговоры про дачу твоих родителей. Скучно, Лена. Смертельно скучно.
Елена горько усмехнулась. Перестала быть женщиной? А кто, интересно, бегал по врачам с его больной спиной прошлой осенью, договариваясь со знакомыми массажистами? Кто экономил на себе, закрашивая седину дома дешевой краской, чтобы купить ему приличный итальянский костюм для повышения? Кто создавал этот уют, который он теперь называл «скукой» и «болотом»?
— Хорошо, — она отступила от двери, пропуская его. Сил спорить не было. Хотелось только одного — чтобы он ушел и этот фарс закончился. — Иди. Только ключи оставь.
Игорь замешкался. Он поставил чемодан на пол, выпрямился и поправил пиджак. Вид у него стал боевой, как перед совещанием у директора.
— Ключи я оставлю, но ненадолго. Нам нужно решить вопрос с квартирой.
— В смысле? — не поняла Елена. Сердце пропустило удар.
— В прямом. Квартира общая, нажитая в браке. Делить будем по закону. Пополам. Мне нужны деньги на первый взнос, мы с Кристиной хотим брать ипотеку в новостройке. Так что готовься к продаже. Или выкупай мою долю, если у тебя вдруг откуда-то появились миллионы. Но я сомневаюсь.
Елена почувствовала, как пол уходит из-под ног. Эта двушка была их крепостью. Они купили её в совершенно «убитом» состоянии десять лет назад, вложили туда все силы и средства. Каждая плитка в ванной, каждый плинтус были выбраны и приклеены с любовью. А главное — здесь была школа Павлика, его друзья, секция карате в соседнем дворе, до которой он мог дойти пешком за пять минут.
— Ты хочешь выгнать нас с сыном на улицу? — прошептала она, опираясь о косяк двери, чтобы не упасть. — Ради… ипотеки с любовницей?
— Не драматизируй. Разменяем на две однушки где-нибудь в Новой Москве. Или купишь себе комнату в коммуналке, а остаток на счет положишь. Вариантов масса, было бы желание. Мне нужна моя половина. Я имею на нее полное право.
Он подхватил чемодан и, не оглядываясь, вышел в прихожую. Хлопнула входная дверь, отрезая прошлое от настоящего. Елена осталась стоять в тишине, которая теперь казалась зловещей и плотной. Через час придет сын, а она даже не знает, как дышать, не то что объяснять, почему папины тапочки больше не стоят у порога, а его зубная щетка исчезла из стаканчика в ванной.
Дни потянулись липкой, серой чередой. Первое время Елена жила как в густом тумане. Автоматически вставала по будильнику, варила кофе, который забывала пить, ходила на работу, где перекладывала бумажки с места на место. Коллеги, заметив её состояние, шептались за спиной, но с расспросами не лезли, за что Елена была им благодарна.
Самым тяжелым было видеть Пашу. Сын воспринял уход отца на удивление замкнуто. Он не плакал, не кричал, не бил посуду. Он просто ушел в себя. Стал часами сидеть в своей комнате в наушниках, глядя в одну точку или бесконечно прокручивая ленту в телефоне. На попытки матери поговорить отвечал односложно: «нормально», «поел», «уроки сделал».
Только один раз, когда Елена зашла пожелать спокойной ночи и поправить одеяло, как в детстве, он спросил, глядя в стену, на которой висел постер с его любимой рок-группой:
— Это из-за меня?
Елена тогда разрыдалась, опустилась на колени перед его кроватью, обнимала его худые, колючие плечи.
— Нет, родной, нет! Ты самый лучший! Взрослые иногда совершают глупости, взрослые запутываются. Ты тут совершенно ни при чем. Папа тебя любит.
— Если бы любил, не выгонял бы нас из дома, — тихо, по-взрослому жестко ответил Паша и отвернулся к стене.
Елена поняла, что сын знает больше, чем она думала. Видимо, слышал тот последний разговор или догадывался по обрывкам её телефонных бесед с подругами.
А звонки от Игоря становились все настойчивее. Он не давал ей времени прийти в себя, зализать раны. Он звонил не чтобы узнать, как дела у сына в школе или как его здоровье, а чтобы спросить, когда она выставит квартиру на продажу.
— Лена, рынок сейчас нестабильный, надо продавать, пока цены держатся, — вещал он деловым, чужим тоном, будто обсуждал поставку партии канцтоваров, а не судьбу их единственного жилья. — Я уже нашел риелтора, завтра он придет фотографировать. Приберись там, убери лишние вещи с поверхностей, чтобы вид был товарный.
— Никакого риелтора я не пущу, — отрезала Елена в трубку, стоя посреди кухни с поварешкой в руке. Руки дрожали так, что суп чуть не выплеснулся на плиту. — Игорь, опомнись! У Пашки переходный возраст, самый сложный период, ему и так тяжело. Тут школа сильная, учителя его знают. Куда мы поедем? В тьмутаракань? Менять школу сейчас — это сломать парню психику окончательно.
— Это твои проблемы. Я предлагал варианты. Мне нужны деньги. Кристина беременна, нам нужно расширяться, ей нужен покой и комфорт, а не съемная халупа.
Эта новость ударила сильнее, чем сам развод. Беременна. Значит, пока Елена выбирала ему галстуки и лечила спину, он уже планировал новую семью. Значит, это началось не вчера и не месяц назад.
На следующий день Елена отпросилась с работы и пошла к юристу. Пожилой, усатый мужчина в потертом пиджаке долго листал их документы, хмурился, снимал и надевал очки, протирая их клетчатым платком.
— Ситуация непростая, голубушка, — наконец вынес он вердикт, отодвигая бумаги. — Имущество действительно совместное. Долей у ребенка нет, приватизации не было, покупали в браке по договору купли-продажи. По закону — пятьдесят на пятьдесят. Он имеет полное право требовать раздела. Суд, скорее всего, удовлетворит иск о принудительной продаже, если вы не договоритесь.
— И что, совсем ничего нельзя сделать? — Елена сжала сумочку так, что побелели костяшки пальцев. — У нас же ребенок! Опека не вмешается?
— Опека вмешивается, когда права ребенка нарушаются напрямую, то есть если ребенка выписывают «в никуда». А тут у мальчика собственности нет. Прописка — это лишь право пользования. Отец обязан обеспечить жильем, но не обязан оставлять именно эту квартиру. Разменяете, купите комнату — формально права соблюдены. Алименты платит?
— Пока не подавала, но обещал платить.
— Значит, формально он чист. Готовьтесь к суду, но шансов сохранить квартиру целиком мало, если нет денег на выкуп доли.
Елена вышла из конторы с ощущением, что её загнали в угол. Но вместе со страхом и отчаянием в ней начала просыпаться злость. Холодная, тяжелая злость матери, у которой хотят отобрать гнездо.
Вернувшись домой, она в бессилии начала перебирать вещи в шкафах, пытаясь навести хоть какой-то порядок — механическая работа успокаивала. Она вытаскивала старые коробки с антресолей, сортировала бумаги. В одной из папок, перевязанной выцветшей ленточкой, лежали старые грамоты Паши, какие-то чеки, гарантийные талоны на давно сломанный холодильник.
Елена хотела выбросить содержимое в мусорное ведро, но вдруг её взгляд зацепился за пожелтевший конверт с надписью «Родители». Руки сами потянулись к нему. Она совсем забыла про эту папку. Десять лет назад, когда они покупали квартиру, была суматоха, переезд, ремонт…
Она открыла конверт и достала сложенный вчетверо лист бумаги. Развернула. И замерла. В памяти всплыл тот день: кухня в доме её родителей в деревне, запах пирогов с капустой, серьезный отец, надевающий очки, и нотариус, которого они специально привезли из райцентра.
— Господи, — прошептала Елена. — Как же я могла забыть?
Она прижала лист к груди. Это был шанс. Призрачный, но шанс.
Первое заседание суда назначили через месяц. Игорь явился туда с адвокатом — молодым, лощеным типом в дорогом костюме, который смотрел на всех свысока. Сам Игорь выглядел похудевшим, но каким-то нервно-возбужденным, дерганым. На Елену он старался не смотреть, теребил пуговицу на пиджаке.
Судья, уставшая женщина с высокой прической, похожей на башню, монотонно зачитывала права и обязанности сторон. Казалось, ей абсолютно все равно, что здесь рушится чья-то жизнь. Для неё это был просто конвейер: иск, раздел, решение, следующий.
Когда дали слово Игорю, он заговорил заученными, казенными фразами, явно написанными его адвокатом:
— Ваша честь, дальнейшее совместное проживание невозможно. Я предлагал бывшей супруге варианты размена или выкупа моей доли, но она препятствует, ведет себя неконструктивно. Моя новая семья нуждается в улучшении жилищных условий, мы ожидаем пополнения. Прошу суд принять решение о продаже недвижимости с публичных торгов и разделе средств в равных долях.
Елена слушала и не верила своим ушам. «Бывшая супруга», «неконструктивно». Это говорил человек, который пятнадцать лет ел с ней из одной тарелки и клялся в вечной любви.
— Ответчик, вам есть что сказать? — судья посмотрела на Елену поверх очков.
Елена встала. Ноги были ватными, но голос прозвучал неожиданно твердо.
— Ваша честь, я категорически возражаю против продажи. Это единственное жилье для меня и нашего несовершеннолетнего сына. У сына здесь школа, поликлиника, вся социальная среда. Переезд нанесет ему серьезную психологическую травму, тем более на фоне развода родителей. Я не имею средств для выкупа доли истца прямо сейчас, но я готова рассмотреть вариант выплаты частями в течение нескольких лет.
— Рассрочка нас не устраивает! — вскочил адвокат Игоря, картинно всплеснув руками. — Моему доверителю средства нужны сейчас. Инфляция съедает накопления, цены на недвижимость растут. Почему мой клиент должен страдать?
Заседание перенесли — требовались дополнительные документы по оценке стоимости квартиры. Выходя из зала суда, Игорь придержал Елену за локоть.
— Лен, не упрямься. Ты же понимаешь, что проиграешь. Только нервы себе и мне вымотаешь. И денег на адвокатов потратишь кучу, которых у тебя и так нет. Соглашайся на продажу. Я даже готов уступить тебе сто тысяч сверху, на переезд и грузчиков.
— Щедрый какой, — процедила Елена, с отвращением вырывая руку. — А ты Пашке в глаза смотрел? Ты знаешь, что он вчера спросил? «Папа нас совсем не любит, раз хочет выгнать?»
Игорь поморщился, словно от зубной боли.
— Не манипулируй ребенком. Я для него стараюсь тоже. Ему нужны счастливые родители, а не грызущиеся собаки в одной клетке.
— Счастье за счет слез собственного сына не построишь, Игорь. Запомни это.
Следующие недели превратились в ад. Игорь начал действовать грязно, явно подстрекаемый кем-то со стороны. Однажды вечером, когда Елена с Пашей ужинали, в замке завозился ключ. Елена вздрогнула. Паша напрягся, отложил вилку.
Дверь распахнулась, и на пороге возник Игорь. Но не один. С ним были двое крепких, хмурых мужчин неопределенной наружности в кожаных куртках и та самая Кристина. Яркая помада, надменный взгляд, жует жвачку.
Елена вскочила, загораживая собой проход на кухню, где сидел сын.
— Что происходит? Кто это? Как вы посмели ворваться?
— Не ворваться, а войти в свою собственность, — ухмыльнулся Игорь, но улыбка вышла кривой. Он явно чувствовал себя неуютно, но Кристина ощутимо подтолкнула его локтем в бок, побуждая действовать жестче.
— Знакомься, Лена, — продолжил он, глядя куда-то мимо жены. — Это потенциальные покупатели моей доли. Раз ты не хочешь по-хорошему, я продам долю им. Или Кристине подарю. Она будет здесь жить. Имеет право, как собственник доли. Будем жить дружной шведской семьей.
Мужчины молча топтались у порога, не разуваясь, оценивающе оглядывая Елену и обстановку. От них пахло табаком и дешевым одеколоном.
— Осматривайтесь, ребята, — громко, с вызовом сказала Кристина. — Комната большая, светлая. Игорек, покажи им ванную.
Кристина прошла в квартиру, цокая каблуками, и с брезгливым интересом огляделась.
— Ну, ремонтик так себе, — протянула она, проводя пальцем с длинным маникюром по комоду. — Обои менять надо, старье какое-то. И кухню эту рухлядь выкинуть. Игорек, ты говорил, тут просторнее. Ну ничего, переделаем под детскую.
Елене стало страшно. По-настоящему страшно. Это был классический метод «черных риелторов» или просто подлого давления — создать невыносимые условия, чтобы она сама сбежала, продав квартиру за копейки, лишь бы не жить с чужими людьми.
— Убирайтесь, — тихо сказала Елена. — Я вызываю полицию.
— Вызывай, — пожала плечами Кристина, опережая Игоря. — У Игоря документы на право собственности. Он привел гостей. Имеет право. Да, котик?
Игорь кивнул, но глаза прятал.
Паша вдруг вскочил из-за стола, подбежал к отцу и с силой толкнул его в грудь. Силенок у двенадцатилетнего подростка было немного, но Игорь от неожиданности пошатнулся.
— Уходи! — крикнул мальчик, и в его голосе звенели слезы и ненависть. — Уходи и забери свою… эту! Не смей пугать маму! Я тебя ненавижу! Слышишь? Ненавижу!
В квартире повисла звенящая тишина. Кристина перестала жевать жвачку, мужчины у двери переглянулись. Игорь побледнел. Он смотрел на сына, на его сжатые кулачки, на перекошенное от ярости и боли лицо, и в его взгляде что-то дрогнуло. Может быть, остатки совести проснулись, а может, просто стало стыдно перед посторонними мужиками за эту сцену.
Кристина дернула его за рукав:
— Ну что ты стоишь? Скажи ему! Воспитай сына!
Игорь стряхнул ее руку.
— Пошли, — буркнул он глухо. — Все посмотрели. Пошли отсюда.
— Но мы же не договорили! — возмутилась Кристина.
— Я сказал — пошли! — рявкнул он неожиданно громко и первым выскочил за дверь.
Когда за ними захлопнулась дверь, Елена сползла по стене на пол, закрыв лицо руками. Паша подошел, неуклюже обнял ее и уткнулся носом в макушку. Так они и сидели в темном коридоре, мать и сын, два маленьких солдата, обороняющие свою крепость от предательства.
На следующее судебное заседание Елена пришла готовая к последнему бою. Она была спокойна тем страшным спокойствием человека, которому уже нечего терять.
В зале суда было душно, окна не открывались. Судья перебирала бумаги с еще более скучающим видом, чем в прошлый раз.
— Истец настаивает на своих требованиях?
— Да, ваша честь, — твердо сказал Игорь, хотя выглядел он еще хуже, чем раньше. Мешки под глазами, несвежая рубашка. Кристина осталась в коридоре, но её незримое присутствие давило на него. Ей нужны были деньги, и срочно.
— Ответчик?
Елена поднялась. Она посмотрела прямо в глаза бывшему мужу и увидела там страх.
— Ваша честь, я не могу согласиться на грабительские условия истца. Продажа квартиры невозможна без ущерба для ребенка.
— У истца тоже скоро будет ребенок, — привычно вставил адвокат Игоря.
— Но этот ребенок, мой сын, уже есть, и он уже страдает! — парировала Елена. — Однако, у меня появились новые обстоятельства по делу. Я ходатайствую о приобщении к материалам дела вот этого документа.
Она достала из папки тот самый пожелтевший лист, найденный на антресолях, и передала его секретарю.
— Ваша честь, — голос Елены звенел. — Десять лет назад, когда мы покупали эту квартиру, большую часть суммы — семьдесят процентов — дали мои родители. Они продали свой дом в деревне и гараж отца, чтобы мы могли купить жилье в городе. Мы тогда не стали оформлять квартиру на меня, потому что Игорь обижался, говорил, что мы семья и все должно быть общим. Но мой отец настоял на расписке. Вот нотариально заверенная расписка от Игоря Петровича Смирнова, в которой он подтверждает, что денежные средства в размере 70% от стоимости квартиры получены от моих родителей в качестве целевого дарения мне, Елене Викторовне Смирновой, для приобретения недвижимости.
В зале повисла тишина. Игорь округлил глаза, его рот приоткрылся.
— Какая расписка? — просипел он. — Ты же говорила… ты говорила, что потеряла её! Что выкинула!
— Я тоже так думала, Игорь. Но, к счастью, я просто забыла, куда её положила. А вот ты, оказывается, помнил, но надеялся на мою забывчивость.
Адвокат Игоря выхватил бумагу у секретаря, начал жадно её читать. Лицо его вытягивалось с каждой строчкой. Документ был составлен безупречно, с печатями и подписями.
— Это… это меняет дело, — пробормотал он растерянно. — Если суд примет это во внимание, то доля истца в совместно нажитом имуществе существенно сокращается. Речь идет уже не о половине квартиры, а о половине от оставшихся тридцати процентов.
— Это подделка! — закричал Игорь, вскакивая с места. — Лена, как тебе не стыдно?! Мы же договаривались тогда, что это просто формальность для твоего отца!
— Стыдно мне было, когда ты привел в наш дом бандитов пугать ребенка, — спокойно ответила Елена. — А документ подлинный. Можешь экспертизу заказывать, тратить деньги, которых у тебя нет. Давность чернил подтвердят.
Судья оживилась. В её глазах появился интерес. Дело перестало быть типовым и скучным.
— Суд приобщает документ к делу. Объявляется перерыв для ознакомления сторон с новыми доказательствами, — стукнула она молотком.
В коридоре Кристина устроила Игорю грандиозный скандал. Её визгливый голос разносился по всему этажу, заставляя прохожих оборачиваться.
— Ты говорил, что там половина твоя! Железно твоя! Что мы сразу возьмем трешку! А теперь что? Копейки получишь через три года? Зачем мне такой муж? У меня своих проблем хватает, мне ребенка поднимать надо! Нищий ты мне не нужен!
Игорь пытался её успокоить, что-то жалко объяснял, размахивал руками, но Кристина, фыркнув, развернулась и зацокала каблучками к лестнице, даже не оглянувшись. Игорь остался один посреди длинного коридора суда, растерянный, жалкий, похожий на побитую собаку.
Елена вышла из зала спокойно. Она подошла к нему.
— Квартиру мы не продадим — сыну нужно где-то жить, — твёрдо заявила она, глядя в лицо человека, которого когда-то любила больше жизни. — Суд, скорее всего, присудит тебе компенсацию только за ту часть, что мы платили из общего бюджета. Это около пятнадцати процентов от стоимости квартиры. Я возьму кредит, займу у друзей, но отдам тебе эти деньги. Сразу. Но больше ты сюда не сунешься. Забудь дорогу к нашему дому.
Игорь молчал. Он вдруг понял, что потерял не просто квадратные метры. Он потерял тыл. Кристина, с её молодостью и амбициями, была с ним, пока он был перспективным мужчиной с ресурсами. А проблемный алиментщик с долгами и скандальной бывшей женой ей не нужен.
— Лен… — начал он хрипло, пытаясь поймать её взгляд. — Может… может, не будем так? Ну, вспылил я. Ошибся. С кем не бывает? Кризис среднего возраста, бес попутал. Может, попробуем… ради Пашки? Я же отец все-таки.
Елена посмотрела на него как на пустое место, как на прозрачное стекло.
— Ради Пашки я сохранила ему дом. А отца он потерял в тот день, когда ты привел сюда чужих людей, чтобы выгнать нас на улицу.
Она развернулась и пошла к выходу, где её ждал сын. Паша стоял у окна, теребя лямку рюкзака. Увидев мать, он улыбнулся — впервые за эти страшные месяцы по-настоящему, светло и с облегчением.
— Ну что, мам? Победа?
— Победа, сынок. Пошли домой. Купим по дороге твой любимый «Наполеон» и отметим.
Суд длился еще полгода. Игорь пытался оспорить расписку, нанимал новых адвокатов, влезая в долги, но экспертиза подтвердила подлинность документа. Родители Елены действительно мудро подстраховались тогда, хоть она и обижалась на них в молодости за недоверие к любимому мужу. Как оказалось — мудрость стариков спасла будущее внука.
В итоге Игорю досталась сумма, которой едва хватило бы на подержанную иномарку. Кристина его бросила окончательно еще до решения суда. Слухи доносили, что он снимает комнату где-то в промзоне на окраине и начал выпивать.
Елена выплатила ему компенсацию, взяв большую ссуду на работе. Было тяжело, приходилось экономить на всем, но зато вечерами они с Пашей пили чай на своей кухне, и никто в мире не мог указать им на дверь.
Однажды, спустя год, в дождливый осенний вечер раздался звонок в дверь. Елена посмотрела в глазок — там стоял Игорь. С букетом повядших гвоздик и маленькой коробкой торта. Выглядел он неважно: старая, потертая куртка, серый цвет лица, бегающие, виноватые глаза.
— Лен, открой, — попросил он через дверь. Голос был просящим. — Я к сыну. Поздравить хотел, у него же день рождения на прошлой неделе был. Тринадцать лет парню.
Елена на секунду задумалась. Сердце предательски сжалось — все-таки пятнадцать лет жизни не вычеркнешь ластиком. Жалко его было, по-человечески жалко. Но потом она вспомнила тот вечер, наглую ухмылку Кристины, испуганные глаза сына и то, как Игорь готов был продать их покой за квадратные метры.
— Паша на тренировке, — ответила она твердо, не открывая замка. — Оставь торт у двери, я передам.
— Лен, ну поговорить давай. Плохо мне одному. Я все осознал. Я дурак был. Прости, а? Я вернусь, буду помогать, кредит помогу гасить...
— Бог простит, Игорь. А нам пора уроки делать. У нас новая жизнь.
Она отошла от двери и вернулась на кухню. Там вкусно пахло ванилью от свежей выпечки и дождевой свежестью, тянущей из приоткрытой форточки. На плите уютно шумел чайник.
Вечером пришел Паша. Он повзрослел за этот год, вытянулся, раздался в плечах. Увидел коробку с магазинным тортом у порога, вопросительно посмотрел на мать.
— Отец заходил, — просто сказала Елена, расставляя чашки.
Паша кивнул, взял коробку, повертел в руках.
— Передавал что-нибудь?
— Поздравлял. Просился обратно.
Мальчик помолчал, глядя на дешевый торт. Потом решительно отложил его в сторону.
— Мам, давай наш есть? Твой, с вишней. А этот… пусть лежит. Нам чужого не надо. И знаешь, мам, ты не грусти. Нам и вдвоем отлично. Спокойно.
— Отлично, сынок, — улыбнулась Елена, взъерошив ему волосы, которые пахли дождем и ветром. — Самое главное, что мы дома.
За окном шел дождь, смывая пыль с городских улиц, а в квартире с новыми обоями, которые они поклеили сами в прошлые выходные, было тепло, светло и безопасно. Квартиру они не продали. И совесть свою не продали тоже.
