Ира всегда считала, что хуже Людмилы Семеновны в ее жизни быть ничего не может. Ошибалась. Ошибалась катастрофически.
— Ты не мать, ты так, тряпка! — это было любимое, фирменное, свекровь швыряла это слово, как грязную тряпку, прямо ей в лицо. — Витя, мой сын голодный сидит! Почему ты позволяешь себе кормить ребенка этими отвратительными макаронами!
Витя? А что Витя. Витя стоял, втянув голову в плечи, и бормотал что-то вроде:
— Мам, ну перестань, ну Ира старалась...
Старалась. Ира старалась пять лет. Пять лет старалась быть идеальной женой, невесткой, старалась не раздражать, не спорить, угождать этому семейному божеству, которое жило в квартире напротив и считало, что ее сын, Алеша, не принадлежит Ире. Он — их кровь, их продолжение, а Ира — всего лишь «контейнер». Устала. Страшно, до скрежета зубов.
В тот вечер она решила уйти. Чемодан, старый, синий, стоял у двери, набитый вещами Алеши и ее самой. Внутри все заледенело. Ни слез, ни эмоций. Только опустошение.
— Я не могу так больше, Витя, — сказала она ему утром, когда он, как обычно, прятался за газетой. — Я ухожу. С Алешей.
— Куда ты денешься? — он даже не поднял глаз, что самое мерзкое. — Мама сейчас придет, все обсудим. Ты просто устала.
— Нет, Витя, я не устала. Я закончилась.
И вот, пока Витя уехал «по делам», а точнее — прятаться от грядущего скандала у своего друга, Ира дособирала мелочи. Залезла на стул, чтобы достать с антресолей коробку с зимними вещами, и наткнулась на что-то тяжелое и чужое.
Это был старый диктофон. Потертый, кассетный. Витя такими никогда не пользовался.
Сначала она подумала: «Наверное, мамин». Людмила Семеновна была из тех, кто ничего не выбрасывал. Но любопытство — это такая змея, заползает и шепчет: «Нажми Play, Ира».
Она нажала. И в комнату хлынул холод.
Голос Людмилы Семеновны (тихий, вкрадчивый, страшный): — ...Понимаешь, Витя, она его угробит. В нем же наша кровь! А она ему эти свои... веганские штучки сует! Это яд для ребенка!
Голос Вити (еле слышно, заикается): — Мам, ну что ты, она же просто кабачки тушит...
Людмила Семеновна: — Тихо! Ты будешь меня слушать? У нас план. Завтра же иди к нотариусу, подписываешь дарственную на квартиру на Алешу. А потом — заявление в опеку. Скажешь, что она неадекватна. Что у нее приступы, что она запирает Алешу.
Витя (уже покорно): — А если она... ну, если она уйдет с ним, мам?
Людмила Семеновна: — Сына пусть оставляет нам, а сама катится куда хочет! Для этого и нужна дарственная! Она ничего не получит! А как только она уйдет — опека сразу к нам, мы докажем, что она не обеспечивает!
Бам!
У Иры перед глазами поплыло. Это было не просто нытье свекрови. Это был ПЛАН. Четкий, юридически подкованный, предательский план, в котором ее муж, ее Витя, был не просто пассивным наблюдателем. Он был соучастником.
— Неадекватна?! — Ира схватилась за диктофон, как за единственную правду. — Он знал! Знал и согласился!
Это была не боль. Это была ЯРОСТЬ — чистая, кипящая ярость. Она поняла, что в их семейной драме нет третьей стороны. Есть только враг и она. И враг — не только свекровь.
Ира отложила синий чемодан. Теперь ей не нужно было уходить. Теперь ей нужно было сражаться. Но не на их условиях.
Ира положила диктофон на стол. Холодный, тяжелый пластик.
— Предатель, — это слово она произнесла тихо, почти шепотом, но оно прозвучало в пустой квартире, как выстрел.
Она больше не плакала. Слезы высохли, превратившись в сталь в позвоночнике. Людмила Семеновна и Витя ждали «тряпку», которая уйдет в слезах, оставив им любимого Алешу. Они ждали драму, где женщина просто сломается.
Они не знали Иру.
Все эти пять лет, пока Витя убеждал ее, что «денег нет», а свекровь контролировала каждую копейку, Ира жила, как на войне. Она знала: чтобы не стать заложницей в этом браке, нужна подушка безопасности. Витя думал, что ее скромные заработки фрилансом уходят на детские игрушки и его любимые гаджеты.
Он был неправ.
Ира встала, подошла к старому шкафу и достала оттуда... нет, не чемодан. Достала старую, потрепанную книгу стихов Цветаевой. Внутри, в аккуратно вырезанной полости, лежал маленький, но толстенький конверт. И банковская карточка.
— Пять лет, — прошептала Ира, вспоминая, как отказывала себе в новой куртке, в походе в кино, в каждой мелочи. — Пять лет я копила на свою свободу.
На счету было 650 тысяч рублей. Не миллионы, но достаточно. Достаточно, чтобы нанять Адвоката.
В юридической среде его звали «Акула». Геннадий Олегович. Он специализировался на сложных, громких разводах и, главное, на случаях, когда нужно было юридически доказать моральное насилие и манипуляции. Его гонорары были космическими, но Ира поняла: дело не в деньгах. Дело в том, чтобы победить этот семейный клан с разгромом.
Звонок. Первый раз в жизни Ира говорила с таким холодным, прагматичным человеком.
— У меня есть аудиозапись, где муж с матерью планируют лишить меня родительских прав. И доказать, что я якобы «неадекватна». Я хочу подать на ограничение его прав, — сказала Ира.
— Интересно, — голос Геннадия Олеговича был, как лед. — Домашнее насилие может быть не только физическим, но и психологическим, финансовым. Запись — отличное начало. У вас есть еще доказательства финансового контроля?
— Все выписки со счетов, где он забирал мою зарплату «на общие нужды», — ответила Ира. — И еще... дарственная на сына, которую они использовали для шантажа.
— Вы готовы к публичному скандалу? — спросил адвокат. — Потому что мы ударим сильно.
Ира посмотрела на диктофон, на котором был записан голос предателя Вити.
— Готова. Я больше не позволю им называть меня тряпкой.
***
Когда Витя вернулся, он был напряжен. Ждал, что Ира будет рыдать, что бросится ему на шею, умоляя простить и понять его маму.
— Ира, ну ты чего? — он попытался обнять ее. — Ну, не дури. Мама погорячилась, ну что с нее взять. Она же любит Алешу.
— Любит? — Ира подняла голову. В ее глазах был незнакомый свет. — А ты, Витя, ты его любишь? Или тебе просто удобно, когда мама решает, за чей счет вы живете?
Она не стала скандалить. Это было бы слишком просто.
— Ты можешь забрать свои вещи, Витя, — она протянула ему документы. — Здесь повестка в суд. Исковое заявление об ограничении родительских прав. На основании сговора и морального насилия.
Витя посмотрел на листок, как на привидение. Его лицо побледнело.
— Это... это что такое?! Ты... ты с ума сошла!
— Я предусмотрела, Витя, — тихо сказала Ира. — И вот это, — она положила диктофон на документы, — твоя мама погорячилась.
Паника. Сначала непонимание, потом ярость. Витя побежал к маме. А Ира впервые за долгое время почувствовала себя в безопасности. Война началась. И у Иры был план.
***
Суд. Атмосфера была душной, как в преисподней. С одной стороны — Людмила Семеновна, в бархате, с идеальной прической, играющая роль пострадавшей бабушки. Рядом Витя — бледный, потный, неспособный связать двух слов, потому что ложь всегда требует больше усилий, чем правда.
С другой — Ира. В простом, но строгом платье, с холодной решимостью в глазах. С ней Геннадий Олегович, «Акула», который не говорил, а резал фактами.
— Мы прослушали аудиозапись, — сухо заявила судья. — Где четко прослеживается сговор и план по лишению матери родительских прав.
— Ваша честь! — Людмила Семеновна вскочила, как ужаленная. — Это провокация! Я просто волновалась за внука! Эта женщина (она показала пальцем на Иру) — неадекватна! Она запирала его, у нее истерики!
Ира сжала кулаки под столом. Вот он, запланированный удар! Витя кивнул, подтверждая мамины слова:
— Да, у нее случались срывы.
Геннадий Олегович даже не дрогнул.
— Ваша честь, защита вызывает последнего свидетеля. Он поможет нам установить системность поведения ответчицы, Людмилы Семеновны.
В зал вошел пожилой мужчина. Опрятный, но в глазах — горькая усталость.
«Это кто?» — лицо Людмилы Семеновны перекосило. Оно стало зеленым. Оно стало чужим. Витя оцепенел.
— Прошу представить свидетеля, — сказала судья.
Геннадий Олегович встал.
— Николай Петрович. Бывший супруг Людмилы Семеновны и отец Виктора.
Удар! Как гром среди ясного неба. Людмила Семеновна уронила папку с документами. Этого она не предусмотрела!
Николай Петрович сел и заговорил — тихо, но его слова были тяжелее молота.
— Да, мы развелись двадцать лет назад. Я бежал от нее, спасая свою психику. Она использовала те же методы! — он кивнул на диктофон. — Она постоянно говорила, что я не справляюсь с воспитанием Вити. Что я плохой отец. Она шантажировала меня отъездом и лишением прав, если я не перепишу на нее нашу квартиру. Ей нужен был тотальный контроль и имущество. И, как видите, она не изменилась. Она запрограммировала сына, Витю, на пассивность и послушание. Он жертва своего воспитания, как и я когда-то.
Повисла тишина. Витя, услышав, как отец называет его жертвой, вдруг поднял глаза на маму. И в этот момент что-то в нем сломалось.
— Мам... — прошептал он, и это был первый раз за пять лет, когда он не добавил: «Ну, перестань». — Ты... ты и папу так же...
Ира поняла: Системность зла доказана. Это не конфликт двух женщин. Это наследственный метод манипуляции, который должен был уничтожить всех, кто посмеет пойти против Людмилы Семеновны.
***
Решение суда было ожидаемым, но от этого не менее триумфальным.
- Брак расторгнут.
- Алеша остается с матерью.
- Виктору назначаются часы общения, но строго под контролем органов опеки в рамках ограничения его родительских прав.
- Свекровь обязана возместить Ирине моральный ущерб.
Ира вышла из зала суда. Свободная. Абсолютно свободная. Она увидела сына, который ждал ее в коридоре с Николаем Петровичем.
— Мама! — Алеша бросился к ней.
— Мы победили, сынок, — она крепко обняла его.
Она взглянула в последний раз на Витю и Людмилу Семеновну, которые стояли в углу, одни, разбитые и опозоренные. Людмила Семеновна, привыкшая доминировать, теперь была лишь пожилой женщиной, чьи интриги провалились.
Ира забрала сына. Она нашла себе новую работу. Купила небольшую, но свою квартиру. Без свекрови, без пассивного мужа.
Счастье? Нет, это было не само счастье, а фундамент для него: право, которое Ира отвоевала у семейного клана. Женщина больше не была тряпкой. Теперь она стала Мамой, которая предусмотрела все.