Я стояла у окна и смотрела, как дождь размывает стёкла. Капли стекали вниз. Прямо как моя жизнь в последние два месяца.
— Ты мне больше не дочь! Ты нас опозорила!
Голос отца всё ещё звенел в ушах. Хотя прошло уже три дня с того момента, как я призналась. Три дня, как меня выставили из дома. Три дня в съёмной квартире на окраине, где обои отваливаются, а из крана капает вода.
Я провела рукой по животу. Там, внутри, билось крошечное сердечко.
Димка...
— Оль, ну подожди! — он бежал за мной тогда, месяц назад, по набережной. — Давай поженимся! Я серьёзно!
Я остановилась. Обернулась.
— Серьёзно? На что? На твою зарплату?
— Найду что-нибудь получше! Клянусь!
Он был таким искренним. Глаза горели. Он взял мои ладони.
— Я люблю тебя — выдохнул он. — И плевать мне на всех. На весь мир.
Я поверила. Дура.
Телефон завибрировал на столе. Я взглянула на экран — мама. Уже пятый раз за сегодня. Я не брала трубку. Не могла.
После того разговора с отцом мама молчала. Стояла у двери, прижав руки к груди, и плакала. Беззвучно. Только слёзы катились по щекам.
— Мам... — попыталась я.
— Уходи — выдохнула тихо она. — Пока он не вернулся. Уходи, Оля.
Я ушла. А теперь она звонит. Что она хочет сказать? Что я должна избавиться от ребёнка? Что должна вернуться и встать на колени перед отцом? Не дождётесь.
Я сбросила вызов.
Через минуту пришло сообщение: "Оля, пожалуйста. Поговорим. Приезжай."
Приехать. К ним. В тот дом, где меня назвали позором семьи. Нет уж.
Вечером постучали в дверь.
Я вздрогнула. Никто не знал этот адрес. Кроме Димки и мамы.
— Кто там? — крикнула я, не подходя к двери.
— Оль, это я — знакомый голос. Женский. Лена.
Моя двоюродная сестра.
Я открыла дверь. Лена стояла с пакетом продуктов в руках и виноватой улыбкой на лице.
— Привет — сказала она тихо. — Можно?
Я посторонилась. Мы молчали минут пять. Лена разложила на столе хлеб, молоко, яблоки. Я смотрела на неё и ждала.
— Твоя мама дала мне адрес — призналась она. — Попросила приехать. Проверить, как ты.
— Как мило — я усмехнулась. — Самой-то страшно, да?
— Оль...
— Не надо! — я резко встала. — Не надо мне говорить, что она переживает! Что отец на самом деле меня любит! Что всё образуется!
Лена вздохнула.
— Я не это хотела сказать.
— А что?
Она посмотрела мне в глаза.
— Что ты не одна. Что я на твоей стороне. Всегда была.
Что-то сжалось в груди. Я отвернулась к окну.
— Димка звонил? — спросила Лена осторожно.
Я кивнула.
— Вчера. Сказал, что нашёл работу. На стройке. Обещал через месяц снять нам квартиру получше.
— И ты веришь?
Я пожала плечами:
— А какой выбор?
Ночью мне приснился отец.
Мы сидели на кухне — как раньше, когда я была маленькой. Он наливал мне чай, добавлял три ложки сахара, и мы разговаривали о школе, о друзьях, о жизни.
— Папа — сказала я во сне. — Прости меня.
Он посмотрел на меня. Лицо каменное.
— Поздно — ответил он и встал из-за стола.
Я проснулась в холодном поту. За окном светало.
Телефон снова завибрировал. Димка.
"Оль, приеду вечером. Есть новости. Хорошие."
Хорошие новости. Интересно, что он придумал на этот раз?
Я встала, умылась ледяной водой, посмотрела на себя в зеркало. Круги под глазами. Бледная кожа. Растрёпанные волосы.
Красавица. Но главное... Я сама приняла это решение. Оставить ребёнка. Уйти из дома. Начать всё сначала.
Пусть отец считает меня позором. Пусть мама плачет по ночам. Я справлюсь.
Должна.
Димка пришёл в семь вечера. Взъерошенный, в грязных джинсах, но с горящими глазами.
— Оль! — он подхватил меня на руки и закружил. — У меня для тебя сюрприз!
— Какой? — я рассмеялась впервые за много дней.
— Я устроился! Нормально устроился! На производство! Зарплата значительно больше, чем на стройке!
— Правда?!
— Клянусь! — он поставил меня на пол и достал из кармана какую-то бумажку. — Вот, смотри. Трудовой договор.
Я взяла листок. Читала и не верила.
— Димка... это же...
— Да! — он сиял. — Через два месяца я накоплю на залог. Снимем нормальную квартиру. С ремонтом. С мебелью. И...
Он замолчал. Опустился на колено.
— Выходи за меня замуж, Оля. Прямо сейчас. Ну... в ближайшее время. Официально. Чтобы всё было по-настоящему.
Я смотрела на него. На этого худого парня с мозолями на руках и безумными мечтами в голове.
И поняла: я люблю его.
— Да — прошептала я. — Да, Дима. Выйду.
Он вскочил, обнял меня, закружил снова. А я думала: вот она, моя новая жизнь. Без родителей. Без их одобрения. Без их денег и связей.
Только я, Димка и наш будущий малыш. Страшно? Ужасно. Но я не сдамся.
Утром раздался звонок в дверь. Я открыла — и замерла. На пороге стояла мама. С чемоданом.
— Можно мне... — она запнулась. — Можно мне остаться у тебя? Ненадолго?
Я молчала, не понимая.
— Я ушла от него — сказала мама тихо. — От твоего отца. Вчера вечером высказала всё ему... — она подняла на меня глаза, полные слёз. — Сказала, что если он не примет тебя, то и меня больше нет.
Я разволновалась...
— Мам...
— Он выбрал — она улыбнулась горько. — Свою гордость. Своё "что люди скажут". Свой чёртов авторитет.
Она шагнула ко мне:
— А я выбрала тебя, доченька. Прости, что не сразу. Прости, что испугалась тогда. Но теперь... — голос её дрогнул. — Теперь я здесь. И никуда не уйду.
Я обняла её. Крепко-крепко.
И заплакала.
А за окном снова шёл дождь. Но теперь он казался мне не таким холодным.
Мы сидели на кухне — я, мама и Димка. Чайник закипал, а за окном сгущались сумерки.
— Вот так просто взяла и ушла? — Димка смотрел на маму с нескрываемым восхищением.
Мама кивнула, обхватив ладонями чашку.
— Двадцать три года я прожила с этим человеком. Двадцать три года слушала: "Что скажут соседи? Что подумают на работе? Что скажет моя мать?" — она усмехнулась. — А про то, что чувствую я, что хочу я? Ни слова.
Я молчала. Впервые в жизни слышала от мамы такие слова.
— Когда ты призналась, что беременна — продолжила она. — Я видела его лицо. Там не было ни капли переживания за тебя. Только злость. Только раздражение: "Как же так? Моя дочь? Опозорила меня?"
Она посмотрела на меня:
— И я поняла: если я и дальше буду молчать, то потеряю тебя навсегда. А его... его я потеряла много лет назад. Просто не хотела признавать.
Димка откашлялся.
— Лариса Ивановна, а... где вы сейчас планируете жить?
Мама растерялась.
— Я... ну... думала, у Оли какое-то время... Потом найду съёмную комнату...
— Мам — я взяла её за руку. — Оставайся здесь. Мы справимся.
Димка кивнул.
— Только... — он почесал затылок. — Тут одна кровать. И она не очень большая.
Мама вдруг рассмеялась. Впервые за много дней.
— Ничего. Я на полу могу. Не привыкать. Постелим что-нибудь…
Первую неделю мы жили втроём в этой маленькой квартире. Мама спала на раскладушке, которую притащила Лена. Димка приходил поздно вечером, уставший, падал на кровать и засыпал мгновенно. А я...
Я не могла уснуть.
Лежала и думала: что дальше? Как мы будем растить ребёнка? На какие деньги? В каких условиях?
— Оль, ты не спишь? — мамин шёпот в темноте.
— Не сплю.
Шорох. Она поднялась, подошла, села на край кровати.
— Страшно? — спросила она тихо.
Я кивнула, хотя в темноте она вряд ли видела.
— Очень.
— Знаешь — мама вздохнула. — Когда я была беременна тобой, мне тоже было страшно. Я не была готова. Мне было девятнадцать. Твой отец настоял на свадьбе, и я согласилась. Думала: ну ладно, любовь придёт.
Она замолчала.
— Не пришла?
— Пришло привыкание. Терпение. Смирение. — Голос её дрогнул. — Но не любовь. А теперь я смотрю на вас с Димой и вижу то, чего у меня никогда не было. Вы смотрите друг на друга... как будто больше никого на свете нет.
Я повернулась к ней.
— Мам, а ты... ты жалеешь, что вышла за папу?
Долгая пауза.
— Жалею, что не ушла раньше. Намного раньше. — Она провела рукой по моим волосам. — Но не жалею, что родила тебя. Ты — единственное, за что я благодарна той жизни.
Я обняла её.
Через две недели позвонила Лена.
— Оль, у меня новость! — голос её звучал взволнованно. — Твой отец... он заболел.
Сердце сжалось.
— Что с ним?
— Давление. Попал в больницу три дня назад. Я сегодня узнала от тёти Веры.
— И что?
— Он... — Лена помолчала. — Он спрашивал про тебя. Про вас с мамой.
Я закрыла глаза.
— Лена, я не поеду к нему.
— Я и не прошу. Просто... подумай, ладно? Он всё-таки твой отец.
После разговора я стояла у подоконника и смотрела во двор. Дети играли в футбол. Старушка выгуливала собаку. Обычный вечер обычного дня.
А где-то в больнице лежит человек, который меня породил. И который от меня отрёкся. Должна ли я что-то ему?
— Оль? — Димка вошёл в комнату. — Ты чего такая?
Я рассказала. Он сел рядом, обнял за плечи.
— Поедешь?
— Не знаю.
— А чего ты хочешь?
Я задумалась:
— Хочу... чтобы он извинился. Чтобы сказал: "Прости, дочь. Я был не прав". — Я рассмеялась горько. — Но это же невозможно. Он скорее язык проглотит.
— Тогда зачем тебе туда?
Я посмотрела на Димку:
— А если он умрёт? И я так и не увижу его больше?
— А если нет? — парировал он. — И снова назовёт тебя позором?
Вопрос повис в воздухе.
Я всё-таки поехала. Одна. Мама отказалась.
— Я своё отмучилась — сказала она жёстко. — Хватит. Но ты... ты решай сама. Это твой выбор.
Больница пахла хлоркой. Я поднялась на третий этаж, нашла нужную палату. В коридоре сидела тётя Вера — сестра отца.
— Оля! — она вскочила. — Господи, как ты похудела! Ты что, не ешь совсем?
— Ем — буркнула я. — Где он?
— В палате. Спит сейчас. Давление упало вчера, врачи еле откачали.
Я вошла. Отец лежал на кровати — серый, осунувшийся, с трубками в носу. Я почти не узнала его.
Где тот грозный мужчина, который орал на меня месяц назад? Где тот непреклонный судья, который вынес мне приговор? Остался только старик. Больной и одинокий.
Я села на стул рядом с кроватью.
— Пап — позвала я тихо.
Он открыл глаза. Уставился на меня. Моргнул несколько раз — как будто не веря.
— Оля? — голос хриплый.
— Я.
Молчание. Долгое. Тяжёлое.
— Как ты? — спросил он.
— Нормально.
Ещё пауза.
— А... мама?
— Тоже нормально.
Он отвернулся к окну.
— Она не придёт?
— Нет.
Кивок. Он понял.
— Совсем ушла — пробурчал он. — Совсем…
Я смотрела на его профиль. На дрожащие губы. На слёзы, которые он пытался скрыть.
И вдруг поняла: он не извинится. Никогда. Не потому, что не хочет. А потому что не умеет.
— Пап — сказала я, вставая. — Я приехала не за твоим прощением. И не для того, чтобы простить тебя.
Он повернулся ко мне.
— Тогда зачем?
Я улыбнулась.
— Чтобы повидаться... Чтобы отпустить тебя. И себя заодно.
Его лицо исказилось.
— Оля...
— Ты сделал свой выбор тогда, в той квартире. Выбрал гордость. Репутацию. Своё "что люди скажут".
Я шагнула к двери:
— А я выбрала жизнь. Свою жизнь. Со всеми её ошибками и последствиями.
— Подожди! — он попытался приподняться. — Не уходи!
Но я уже открыла дверь.
— Выздоравливай, пап.
И вышла.
В коридоре тётя Вера схватила меня за руку.
— Оля, ты куда? Он же хочет поговорить!
Я высвободилась.
— Говорить поздно. Надо было раньше.
Когда я вернулась домой, мама и Димка сидели на кухне. Один взгляд — и мама всё поняла.
— Не получилось?
— Получилось — ответила я. — Именно так, как надо было.
Димка обнял меня.
— Ты молодец.
Я прижалась к его плечу.
— Знаешь, что я поняла там, в больнице?
— Что?
— Что семья — это не те, кто тебя родил. Семья — это те, кто остался рядом, когда стало тяжело.
Мама тихо всхлипнула. А Димка крепче сжал мои руки.
— Тогда мы, это семья — произнёс он. — Самая настоящая.
Прошло три месяца
Мы переехали в другую квартиру — двушку. Димка получил прибавку. Мама устроилась на работу в библиотеку. Я... я готовилась стать матерью.
Лена приходила каждую неделю, таскала детские вещи, игрушки, советы.
— Слушай, а от отца твоего никаких вестей? — спросила она однажды.
Я покачала головой.
— И не надо.
— Он выписался из больницы, кстати. Живёт один. Тётя Вера говорит, ни с кем разговаривать не хочет.
Я промолчала. Мне не было его жалко. Он сам выбрал эту дорогу. А я свою.
Когда начались схватки, Димка метался по квартире как угорелый.
— Оля! Дыши! Вот так! Нет, не так! Или так?! — он совал мне какой-то листок с упражнениями.
Мама спокойно собирала сумку.
— Димочка, успокойся. Всё будет хорошо.
— Откуда вы знаете?! — взвыл он. — Может, что-то пойдёт не так! Может, скорая не приедет! Может...
— Дима — я схватила его за руку во время очередной схватки. — Заткнись. Пожалуйста.
Он замолчал. Скорая приехала через десять минут.
Роды длились восемь часов.
Долгих, мучительных, бесконечных часов. Но когда я услышала этот крик… Тонкий, требовательный, живой — всё остальное перестало иметь значение.
— Девочка! — объявила акушерка. — Три килограмма четыреста! Здоровенькая!
Мне положили её на грудь.
Крошечную. Сморщенную.
Прекрасную.
— Привет, малышка — прошептала я. — Я твоя мама.
И заплакала. От счастья. От облегчения. От всего сразу.
Димка ворвался в палату через час.
— Где?! Где она?! Покажите мне мою дочь!
Я улыбнулась.
— Вот она.
Он застыл у кроватки. Смотрел. Не дышал.
— Она... она... — голос его сорвался. — Она такая маленькая.
— Да, наша дочка...
Он опустился на колени рядом с кроватью, взял мою руку.
— Оль, я обещаю... клянусь тебе... я сделаю всё, чтобы вы ни в чём не нуждались. Я буду работать день и ночь. Я...
— Дим — перебила я. — Ты уже делаешь. Больше, чем кто-либо.
Он поцеловал мою руку.
А дочка спала. Спокойно. Доверчиво. Не зная ещё, что в её жизни не будет богатого дедушки. Не будет семейных праздников в большом доме.
Не будет "правильной" родословной.
Но будет любовь. Настоящая.
Безусловная. Та, ради которой стоит идти против всего мира.
Через неделю после выписки раздался звонок в дверь.
Я открыла и обомлела. На пороге стоял отец. Худой. Седой. С букетом цветов в руках.
— Можно... — он запнулся. — Можно войти?
Я молчала. Сердце колотилось.
— Зачем ты пришёл?
Он опустил глаза.
— Хочу... увидеть внучку.
— Внучку? — я усмехнулась. — Ту самую, из-за которой ты назвал меня позором?
Он вздрогнул.
— Оля, я...
— Нет — сказала я твёрдо. — Ты не поддержал. Выгнал из дома. Не извинился потом. А теперь что? Внучку захотелось посмотреть?
— Я был неправ — выдавил он.
— Был? — Я скрестила руки на груди. — Это всё, что ты можешь сказать?
Он поднял голову. В глазах слёзы.
— Прости меня, дочь. Прости глупого старого дурака. Я... я не знаю, как это исправить. Но я хочу... хотя бы попытаться.
Я смотрела на него. Этого человека, который дал мне жизнь. И который чуть её не сломал.
— Знаешь, пап — сказала я тихо. — Есть вещи, которые не исправить. Слова, которые не забыть. Ты сделал свой выбор. И я сделала свой.
— Оля...
— Но — продолжила я. — Если ты правда хочешь быть в нашей жизни... Если ты готов принять нас такими, какие мы есть, без упрёков и условий... тогда, может быть... когда-нибудь...
Я не договорила.
Он кивнул.
— Спасибо. Даже за это.
Развернулся и пошёл к лестнице.
— Пап — окликнула я.
Он остановился.
— Цветы забыл.
Он обернулся. Протянул мне букет.
— Передай... маме. Если она захочет принять.
Я взяла цветы. И закрыла дверь.
Той ночью я сидела у окна с дочкой на руках. Димка спал на диване. Мама в соседней комнате. А я качала свою девочку и думала: как же странно всё устроено в этой жизни.
Иногда нужно потерять всё, чтобы отыскать главное. Иногда нужно уйти, чтобы понять, куда ты на самом деле идёшь. Иногда нужно сказать "нет" родным, чтобы сказать "да" самой себе.
Моя дочка зевнула. Я улыбнулась.
— Знаешь, малышка — прошептала я. — У тебя будет семья. Без большого дома. Без денег на частную школу.
Она посмотрела на меня своими тёмными глазами.
— Но у тебя будут родители, которые любят друг друга. Бабушка, которая пожертвовала всем ради правды. Папа, который работает до седьмого пота, чтобы мы были счастливы.
Я поцеловала её лобик.
— И это, поверь мне, дороже любого наследства.
За окном зажигались огни.
Город засыпал.
А наша жизнь продолжалась.
Наша. Настоящая. Та, которую выбрали мы сами.
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
Пишите комментарии 👇, ставьте лайки 👍