«Мы не банк, мама».
Эти слова крутились в голове Галины Петровны уже третий час. Она сидела на кухне, машинально перекладывая квитанции за коммунальные услуги, хотя давно пересчитала содержимое конверта. Сорок семь тысяч. Ровно столько не хватало на ремонт газели, на которой Витя возил продукты по магазинам. Без этой газели всё посыплется — пенсия у неё одна, а на одну пенсию не разбежишься.
— Галь, ну чего ты опять сидишь считаешь, — Виктор заглянул на кухню. — Толку-то.
— Да вот думаю, может, у Лёшки попросить, — она отложила конверт. — Он же нормально зарабатывает. И Наташа его недавно наследство получила.
— Попроси, — Виктор пожал плечами. — Только я бы на твоём месте не рассчитывал особо.
— Почему это?
— Потому что дети — они такие. Пока им надо было, так мама-мама, а теперь у них своя жизнь.
Галина Петровна нахмурилась. Не любила она, когда Витя так говорил про Лёшу и Свету. Всё-таки не его дети, пасынки, хоть и вырастил их как своих с тех пор, как они поженились восемнадцать лет назад. Первый муж Галины, отец детей, ушёл, когда Лёше было четырнадцать, а Свете семнадцать. Ушёл красиво — к секретарше своего начальника, да так и остался там навсегда.
— Они хорошие дети, — сказала она. — Просто занятые.
— Ага, занятые, — хмыкнул Виктор и ушёл в комнату.
Звонить Галина Петровна решила сначала Свете. Всё-таки дочь, должна понять материнское сердце. Тем более что Светка всегда была ближе, всегда звонила чаще, приезжала на праздники.
— Мам, привет, — голос дочери звучал рассеянно. — Ты чего звонишь? Случилось что?
Вот так всегда. Если мать звонит — значит, обязательно что-то случилось. Как будто просто поговорить уже нельзя.
— Да нет, всё нормально, — соврала Галина Петровна. — Как вы там?
— Нормально. Дашка в школе, Серёжа на работе. Я тут полы мою, думала, ты быстро.
Быстро. Ну конечно. Мать должна быстро.
— Свет, тут такое дело, — Галина Петровна набрала воздуха. — Витина газель сломалась, нужен ремонт. Серьёзный.
— Угу, — в трубке зашумела вода.
— Нам бы занять на время. Тысяч пятьдесят. Мы бы потом вернули, частями.
Вода в трубке перестала шуметь.
— Мам, ну ты же знаешь, как сейчас с деньгами. У нас ипотека, за Дашкины кружки платим, Серёжа хочет машину поменять. Мы сами в кредитах по уши.
— Я понимаю, — Галина Петровна почувствовала, как горло сжимается. — Но это же не насовсем. Взаймы.
— Мам, ну мы же не банк. Откуда я тебе возьму пятьдесят тысяч?
Не банк.
Эти два слова как-то особенно врезались в сердце. Восемнадцать лет назад, когда Светка выходила замуж, Галина продала мамино золото — серьги и кольцо — чтобы оплатить ресторан. Банком тогда она тоже не была.
— Ладно, я поняла, — сказала Галина Петровна. — Извини, что отвлекла от полов.
— Мам, ну не обижайся. Просто реально нечем помочь.
— Да я и не обижаюсь. Мой полы, пока Дашка не пришла.
Положила трубку и ещё минуту сидела, глядя в стену. На стене висела фотография со Светкиной свадьбы. Молодые, красивые, счастливые. Галина в новом платье, которое купила в кредит, потому что на свадьбу дочери в старом не придёшь.
С Лёшей разговор вышел ещё короче. Сын вообще не любил разговаривать по телефону, предпочитал переписку.
— Мам, я на совещании, — сказал он вместо приветствия. — Можно в двух словах?
В двух словах получилось даже в одном.
— Нам нужны деньги на ремонт Витиной машины. Взаймы.
— Сколько?
— Тысяч пятьдесят.
— Мам, — Лёша вздохнул в трубку, и Галина Петровна уже знала, что сейчас услышит. — Мы только машину новую взяли, в отпуск ездили, ремонт в квартире делаем. Откуда?
— Лёш, я слышала, Наташа наследство получила. От бабушки.
Пауза. Потом голос сына стал каким-то другим. Не злым, нет. Скорее, отстранённым.
— Мам, это Наташины деньги. Не мои. И потом, это её бабушка, она решает, куда тратить.
— А ты что, не можешь с женой поговорить?
— Могу. Но не буду. Это её деньги, мам.
Галина Петровна вспомнила, как три года назад дала Лёше триста тысяч на первый взнос за квартиру. Откладывала пять лет, в отпуск не ездила, в театр ходила раз в году. Накопила — и отдала, потому что сын без квартиры, как это вообще возможно. Тогда она не спрашивала, чьи это деньги — мамины или Витины. Просто отдала.
— Ладно, — сказала она. — Иди на своё совещание.
— Мам, не обижайся. Мы просто сами в сложной ситуации.
— Я не обижаюсь.
— Точно?
— Точно. Работай.
Виктор пришёл с работы злой. Газель пока ещё ездила, но каждый день мог стать последним — так сказали в сервисе.
— Ну что, позвонила своим?
— Позвонила.
— И что?
Галина Петровна молча резала овощи для рагу. Виктор подошёл, обнял её сзади.
— Не дали, да?
— Они не банк, Вить.
Он хмыкнул, но промолчал. Сел за стол, достал телефон.
— Буду у своих занимать. У Серёги, у Петровича. Наскребём.
Галина Петровна поставила сковородку на плиту и села напротив.
— Вить, может, не надо? Может, я ещё у кого-нибудь попрошу?
— У кого? У соседки Клавдии? Она сама еле концы с концами сводит.
— Ну не знаю. Подруги есть.
— Галь, — он посмотрел на неё. — Хватит. Не твоё это дело — побираться. Я мужик, я разберусь.
— Так это же из-за меня. Это мои дети.
— Это наши дети, — поправил Виктор. — Только они, похоже, об этом забыли.
Вечером позвонила Света. Голос бодрый, словно утреннего разговора и не было.
— Мам, а вы на Новый год к нам приедете? Дашка скучает по бабушке.
Галина Петровна чуть не выронила телефон. Вот так. Сначала «мы не банк», а через пять часов — «приезжайте на Новый год».
— Посмотрим, — ответила она.
— В смысле посмотрим? Ты же всегда приезжаешь.
— Свет, сейчас декабрь. До Нового года ещё дожить надо.
— Мам, ты чего такая? Из-за денег, да? Ну я же объяснила, реально нет возможности.
— Я всё поняла.
— Тогда чего голос такой?
— Какой?
— Обиженный.
— Свет, я не обижена. Просто устала за день.
— Ладно, тогда отдыхай. Целую.
— Целую.
Положила трубку и посмотрела на Виктора. Он читал что-то в телефоне, хмурился.
— Это Светка. На Новый год нас приглашает.
— Угу. С подарками, наверное, надо будет приехать.
— А как же. Дашке на платье, Серёже на удочку какую-нибудь, самой Светке что-нибудь полезное в хозяйство.
— Это ты ещё Лёшкиных не посчитала.
— А Лёшка не приглашал.
— Позовёт ещё. Куда денется.
Ночью Галина Петровна не спала. Лежала и думала про свою жизнь. Как двадцать лет назад осталась одна с двумя подростками. Как выкручивалась, подрабатывала, экономила на всём. Как появился Витя — добрый, надёжный, пусть и небогатый. Как вместе поднимали детей, которые звали его «дядя Витя», потом просто «Витя», а «папой» так и не стали звать никогда.
Витя не обижался. Говорил: «Главное, чтобы люди хорошие выросли». Вроде бы и выросли. Света — бухгалтер, замужем, дочку родила. Лёша — начальник отдела, жена красивая, квартира трёхкомнатная. Всё у них хорошо.
А триста тысяч на первый взнос Лёше она отдавала, когда самой было на что жить. Тоже ведь не банк была. Просто мать. И на свадьбу Светке деньги нашла — мамино золото продала. И на первую машину Лёше скидывалась. И на репетиторов обоим, когда ещё в школе учились.
А когда сама попросила — «мы не банк, мама».
Рядом заворочался Виктор.
— Не спишь?
— Не сплю.
— Из-за денег?
— Из-за всего.
— Брось. Найдём деньги. Серёга сказал, двадцатку даст. Петрович ещё пятнадцать обещал. Остальное у Михалыча попрошу, он мне должен ещё с прошлого года.
— Вить, а тебе не обидно?
— За что?
— Ну вот. Восемнадцать лет растил, а они...
— Галь, да какая разница. Мои друзья помогут — и ладно. А дети твои — они молодые ещё, глупые. Когда-нибудь поймут.
— А если не поймут?
— Тогда это их проблема, не твоя.
Через три дня позвонил Лёша. Сам.
— Мам, это я. Как дела?
— Нормально, — осторожно ответила Галина Петровна.
— Слушай, мы тут с Наташей подумали. Может, вам всё-таки помочь надо?
— В смысле?
— Ну, деньги там, на ремонт. Мы могли бы тысяч двадцать дать.
Галина Петровна помолчала. Двадцать тысяч из пятидесяти. Три дня назад — ноль. Что изменилось?
— Лёш, а почему вдруг?
— В смысле почему? Ты же просила.
— Я просила три дня назад. И ты сказал, что не можете.
— Мам, ну я подумал. Поговорил с Наташей. Она согласилась.
Она согласилась. Не он решил — она согласилась. Её деньги, её решение.
— Спасибо, конечно. Но мы уже нашли.
— Как нашли?
— Витя у друзей занял.
— А, — Лёша замолчал. — Ну ладно тогда.
— Ладно.
— Мам, ты обижена?
— Нет, сынок. Просто задумалась кое о чём.
— О чём?
— Да так. Неважно. Работай.
Виктор вернулся из сервиса довольный. Газель забрал, всё сделали, деньги заплатил.
— Серёга вообще молодец, — рассказывал он за ужином. — Говорит: «Вить, какой возврат, ты мне когда крышу перекрывал, три дня бесплатно работал». Отказался деньги обратно брать. Хоть убей, говорит, не возьму.
— Хорошие у тебя друзья.
— Хорошие. Ещё со школы дружим.
— Лёша сегодня звонил.
Виктор перестал жевать.
— И чего?
— Предлагал двадцать тысяч дать.
— Так это же хорошо. Можно Серёге часть вернуть.
— Я отказалась.
Виктор отложил вилку.
— Это ещё почему?
— Потому что это не его деньги были. Это Наташа согласилась. А он только передал.
— Галь, ну какая разница. Деньги есть деньги.
— Есть разница, Вить. Большая.
— Какая?
Галина Петровна помолчала. Как объяснить то, что сама с трудом могла выразить словами? Что дело не в деньгах. Что дело в том, как её сын не смог сам принять решение. Как дочь даже не задумалась, что мать никогда ничего просто так не просила. Как восемнадцать лет заботы, экономии, отказа от собственных желаний обнулились в одной фразе — «мы не банк».
— Когда я им деньги давала, я не спрашивала твоего разрешения, — сказала она наконец. — Просто давала. Потому что они мои дети, и я хотела им помочь. А когда мне нужна была помощь, мой сын пошёл спрашивать разрешения у жены.
Виктор ничего не ответил. Только взял её руку и сжал.
На следующей неделе приехала Света. Без предупреждения.
— Мам, я тут мимо проезжала.
Мимо. Три часа от их города — это «мимо». Ну-ну.
— Мам, я тебя обидела, да? — спросила Света, усевшись на диван.
— С чего ты взяла?
— Голос у тебя такой. И смотришь по-другому.
Галина Петровна села рядом.
— Свет, ты помнишь, как я на твою свадьбу деньги искала?
— Ты что-то занимала, да?
— Бабушкино золото продала. Серьги с кольцом.
— Я не знала...
— Конечно, не знала. Я не говорила. Зачем портить праздник.
— Мам, у нас реально денег не было. Я не врала.
— Знаю, что не врала. Просто когда у меня не было денег, я их находила. Для вас. Продавала, занимала, откладывала годами. А когда мне нужна была помощь — «мы не банк». Вот и вся разница.
На глазах у Светы блеснули слёзы.
— Мам, прости.
— Да не за что прощать. Я просто поняла одну вещь. Нельзя всю жизнь быть спасательным кругом. Потому что когда сам начинаешь тонуть, оказывается — круг это ты и есть. И никто тебя вытаскивать не собирается.
Света молчала, вытирая глаза.
— Но ничего, — продолжила Галина Петровна. — Витины друзья помогли. Они не думали, банк они или нет.
Света уехала через час. Галина Петровна смотрела вслед её машине с балкона.
— Галь, ты чего застыла? — окликнул её из комнаты Виктор.
— Думаю.
— О чём опять?
— О том, что правильно я за тебя замуж вышла.
— Ого. Через восемнадцать лет такое признание?
— Лучше поздно, чем никогда.
— Заходи тогда. Ужин стынет.
Через неделю позвонили оба. Сначала Лёша, потом Света. Предлагали скинуться и подарить родителям на Новый год путёвку в санаторий. Галина Петровна слушала и думала: надо же, как интересно устроена жизнь. Деньги на ремонт — не нашлись. А на путёвку — пожалуйста.
— Мы хотели как лучше, — сказал Лёша.
— Я знаю, сынок. Все всегда хотят как лучше.
Виктор, когда узнал, только хмыкнул:
— Совесть заела, что ли?
— Может, и заела. А может, правда хотят порадовать.
— Галь, дети — они всегда дети. Глупые иногда, эгоистичные. Но свои. Соглашайся на путёвку. Может, хоть на старости лет поживём для себя.
Галина Петровна прислонилась к его плечу.
— Вить, как думаешь, они когда-нибудь поймут?
— Когда сами детей вырастят — поймут. Раньше — вряд ли.
Она кивнула и подумала: а ведь Дашке уже десять. Пройдёт лет двадцать — и Светка, может быть, услышит от неё то же самое. «Мы не банк, мама». И тогда вспомнит этот разговор. И поймёт наконец.
Только вот зачем ждать так долго?