Вика стояла у закрытой двери собственного дома и слушала, как за ней братья бьют кулаками по дереву. Они кричали уже час. Максим сидел на полу в прихожей, прижав колени к груди. Мальчику было двенадцать, и он отлично понимал: дяди хотят отобрать у них крышу над головой.
— Откройте, мы же семья! — надрывался Леонид.
Вика прислонилась лбом к косяку. Семья. Четыре года назад, когда диагноз «деменция» прозвучал как приговор, эта семья растворилась в воздухе.
Мама позвонила среди ночи. Голос дрожал:
— Вика, тут люди ходят. В доме. Я их не знаю.
— Мам, какие люди? Ты одна живёшь.
— Не одна! Они вещи забирают, я слышу!
Вика приехала через полчаса. Мать сидела на кухне с ножом в руке, в распахнутом халате. Окна настежь — зимой. По полу валялись фотографии из старого альбома.
— Мамочка, тут никого нет, — Вика осторожно забрала нож. — Давай я тебе чай сделаю.
Мать посмотрела на неё пустыми глазами:
— А ты кто?
Врач сказал: «Начальная стадия деменции. Прогрессировать будет быстро. Нужен постоянный уход».
Вика позвонила Леониду:
— Лён, маме плохо. Деменция. Надо что-то решать.
— Господи, Вик. Слушай, я сейчас не могу, мы с Анжелкой кредит взяли на машину, она только из декрета вышла. У вас там как, сложно?
— Одной не справиться.
— Понимаю. Давай на выходных созвонимся, подумаем.
Степан ответил похоже:
— Викуль, я бы рад помочь, но у нас ипотека на двушку в Подмосковье висит, плюс Маринка беременная. Ты же понимаешь...
Понимала. Все всегда понимали друг друга — до того момента, как нужно было действовать.
Вика перевезла мать к себе в Раменское. Старенький дом с восемью сотками земли, который достался матери от родителей. Крыша текла, обои отходили от стен, но места было достаточно. Муж Вики, Андрей, согласился неохотно:
— Ну давай попробуем. Но, Вик, я на работе до восьми, мне помогать некогда.
Помогать оказалось некогда никому.
Деменция пожирала мать по кускам. Сначала исчезла память — она забывала, что ела час назад, и требовала завтрак по пять раз на дню. Потом пропали имена. Вику называла Надей, Катей, Светой — кем угодно, только не дочерью.
— Надь, ты посуду помыла?
— Мам, я Вика.
— Какая Вика? Надя, не ври мне!
Просыпалась в три ночи и кричала, что её обокрали. Пыталась выйти на улицу в одной сорочке — на работу, которую покинула двадцать лет назад. Однажды Вика нашла её в сарае. Мать сидела на мешках с цементом, босая, в декабрьский мороз, и плакала:
— Меня здесь заперли. Пусти домой.
— Мамуль, это твой дом. Я тебя отведу в тёплую комнату.
— Ты чужая. Где моя Вика?
— Я Вика, мама.
Но матери эти слова уже ничего не значили.
Лекарства стоили тридцать тысяч в месяц. Мемантин, ривастигмин, антипсихотики для снятия агрессии. Андрей начал считать деньги вслух:
— Слушай, может, есть аналоги подешевле?
— Это и есть аналоги.
— Ну тогда... Это надолго?
«Надолго» — значит, до смерти. А смерть при деменции может растянуться на десять лет. Андрей продержался полтора года. Однажды вернулся домой к обеду, собрал вещи:
— Вик, прости. Я так больше не могу. Ты превратилась в зомби. Я пытался, правда. Но это невыносимо.
— Мне тоже невыносимо.
— Тогда отправь её в дом престарелых!
— Я не могу, Андрей. Это моя мать.
— А я твой муж. Был.
Он ушёл. Максиму тогда было девять. Мальчик спросил:
— Мам, папа из-за бабушки ушёл?
— Нет, солнце. Из-за меня.
Вика перешла на удалённую работу — бухгалтерия, тридцать пять тысяч в месяц. Московскую однушку сдавала за двадцать восемь тысяч. Итого шестьдесят три тысячи. Лекарства — тридцать. Еда, коммуналка, школа, одежда для Максима. Кончалось к двадцатому числу.
Вика взяла кредит. Триста сорок тысяч под восемнадцать процентов годовых. Чтобы хватало на памперсы для взрослых, на нового невролога, на ту самую передышку, которой не было вообще.
Братья приезжали раз в месяц. Максимум.
Леонид заходил на двадцать минут, смотрел на мать, качал головой:
— Эх, мамуля... Держись, Вик. Ты молодец.
И уезжал. Степан привозил килограмм яблок, садился на кухне с телефоном:
— Как вы тут? Всё нормально? Если что, звони, поможем.
Но «что» случалось каждый день. Вика не звонила.
В конце сентября 2024 года мать вдруг вернулась.
Не навсегда — на двадцать минут. Но эти минуты оказались последними, когда она была собой.
Вика меняла ей постельное бельё. Мать лежала, уставившись в потолок. Вдруг повернула голову. Посмотрела ясными, живыми глазами:
— Доченька.
Вика замерла.
— Мам?
— Я дом на тебя переписала. Два месяца назад. Помнишь?
— Что? Какой дом?
— Этот. Мы с тобой к нотариусу ездили. В июле. Я дарственную оформила. Документы в тумбочке, в конверте с синей резинкой.
Вика судорожно открыла тумбочку. Конверт. Внутри — договор дарения от 15 июля 2024 года. Даритель: Комарова Мария Фёдоровна. Одаряемый: Комарова Виктория Сергеевна. Объект: жилой дом с земельным участком, Раменский район.
— Мам, почему ты мне не сказала тогда?
— Так я же ничего не помню, доченька. — Слёзы потекли по впалым щекам. — Зинаида уговорила. Соседка. Говорит: «Маша, Вика одна тянет всё, а сыновья твои пропали. Оформи на неё дом, по справедливости».
Руки Вики дрожали.
— Я не знала...
— Теперь знаешь. Это правильно. Ты не бросила меня.
Через две минуты матери снова не стало. То есть она была — дышала, смотрела, — но внутри никого не осталось. Вика сидела рядом, держала её руку и плакала.
Документы спрятала в свои бумаги. Братьям ничего не сказала. Думала: «Разберусь потом».
Мать умирала три дня.
Лежала, хрипло дышала. Глаза открыты, но пусты. Вика вызвала братьев:
— Приезжайте. Врач говорит, осталось недолго.
Леонид приехал злой. Оторвали от дел, видите ли. Степан спросил про венки:
— Сколько скидываться будем?
— Рано ещё, — отрезала Вика.
Они сидели на кухне, пили чай. Вика держала мать за руку, гладила по седым волосам. Братья говорили о чём-то своём — про работу, про машину, про отпуск летом.
Потом Леонид подошёл к Вике:
— Слушай, нам надо обсудить вопрос.
— Сейчас?
— Ну да. Дом же придётся продавать. Делим на троих, выходит по миллиону шестьсот на каждого. Нормально, да?
Вика медленно подняла голову:
— Вы сейчас, пока мама умирает, делите деньги?
— Не ори. Мы просто планируем. Мне кредиты закрывать, Степану — ипотеку. Ты же понимаешь, нам очень нужны деньги.
— А мне не нужны? У меня триста сорок тысяч кредита! Четыре года я одна здесь! Где вы были?!
— Ну ты тут жила же, — пожал плечами Степан. — Тебе удобно было.
— Удобно?
Вика вытолкала их с кухни. Вернулась к матери. Села. И увидела, что та смотрит на неё. Смотрит — и плачет.
— Доченька... — выдохнула мать. — Правильно... я сделала... с домом...
Это были последние слова.
Она умерла через сорок минут.
На похоронах братья изображали горе. Леонид даже плакал — красиво, на виду у родственников. Степан причитал: «Мамочка, родная, как же так...»
Вика не плакала. У неё не осталось слёз.
Поминки устроили в доме. Вика готовила три дня — салаты, горячее, пироги. Братья сидели во главе стола, принимали соболезнования. Тётя Света гладила Степана по руке:
— Вы такие молодцы, так заботились о Маше...
Вика стиснула зубы.
Когда гости разошлись, братья остались.
— Давай по-семейному решим, — начал Леонид. — Продаём дом, делим деньги, все довольны.
— Дом мой, — сказала Вика.
Повисла тишина.
— Что?
— Мама переписала его на меня. Дарственная от июля этого года.
Степан вскочил:
— Ты обманула её! Втихаря всё забрала!
— Мама сама решила.
— Да у неё деменция была! Она не могла ничего решать! Это незаконно!
— Законно, — Вика достала документы. — Нотариус подтвердил дееспособность. Психиатрическая экспертиза проведена. Всё чисто.
— Ты... — Леонид задохнулся. — Ты специально изолировала её от нас!
— Изолировала? Вы сами приезжали раз в месяц на двадцать минут.
— Мы работали!
— Я тоже работала. И кредит выплачиваю. Один. За лекарства, которые вы ни разу не купили.
Братья ушли, хлопнув дверью.
Вика знала: это только начало.
Через три дня пришла эсэмэска от Леонида: «Мы оспорим дарственную. Ты обманула больного человека».
Вика пошла к юристу. Заплатила сорок восемь тысяч рублей — последние деньги. Юрист изучил документы:
— У них нет шансов. Экспертиза подтверждает дееспособность на момент сделки. Но готовьтесь — давить будут.
И начали.
Степан пришёл в дом с грузчиком, пока Вики не было. У него остались мамины ключи. Вынесли холодильник, микроволновку, два кресла, половину посуды.
Вика вызвала полицию. Степан заявил, что холодильник он сам маме покупал и теперь забирает. Полиция развела руками: «Разбирайтесь сами».
Тётя Света звонила каждый день:
— Викуль, мальчики так расстроены. Может, продашь дом, поделите, и всем хорошо?
— Не продам.
— Ну ты подумай. У них долги. Им очень нужны деньги.
— Мне тоже нужны.
— Так у тебя дом теперь! Богатая стала!
Позже Вика узнала: Степан обещал тёте Свете сто тысяч рублей, если она уговорит Вику на продажу.
Через две недели вечером позвонили в дверь. На пороге — Леонид с двумя накачанными мужчинами в кожаных куртках.
— Поговорить надо, — сказал брат.
Вика включила камеру на телефоне:
— Говорите. На видео.
Леонид скривился:
— Думаешь, дом твой останется? Мы в суд подадим, признают тебя мошенницей.
— Подавайте. А теперь уходите, или я вызываю полицию.
— Полиция не поможет, — усмехнулся один из мужиков.
Вика набрала 112 прямо при них. Мужчины развернулись и ушли.
Братья подали в суд. Требование: признать дарственную недействительной по причине недееспособности дарителя.
Судебное заседание назначили на февраль 2025 года.
Вика пришла в суд с адвокатом и папкой документов:
- Дарственная с печатями
- Заключение психиатра о дееспособности матери на июль 2024 года
- Показания нотариуса
- Показания соседки Зинаиды
- Чеки на лекарства — на триста сорок тысяч рублей
- Кредитный договор
Адвокат братьев заливал про изоляцию, про манипуляции, про то, что Вика не пускала родственников к матери.
— У вас есть доказательства изоляции? — спросил судья.
— Они редко приезжали, потому что она их не пускала!
— Это ложь, — спокойно сказал адвокат Вики. — Соседи подтвердят: истцы приезжали редко по собственной воле.
Зинаида Петровна, семидесятилетняя соседка, поднялась на трибуну:
— Я двадцать лет рядом с Машей живу. Сыновья её раз в месяц, не чаще, появлялись. А Вика — каждый день, каждую ночь. Маша мне сама говорила: «Зина, я Вике дом оставлю. Она одна меня не бросила». И я её к нотариусу возила, была свидетелем. Маша в тот день всё понимала.
Судья изучил документы. Посмотрел на братьев. Вынес решение:
— Отказать в удовлетворении иска. Дарственная признаётся законной.
Вика вышла из здания суда и села на лавочку. Ноги не держали. Максим сел рядом:
— Мам, всё. Кончилось.
— Да, солнце. Кончилось.
Вика продала дом в июле за четыре миллиона восемьсот тысяч рублей. Чуть ниже рынка, зато быстро — за три недели. Закрыла кредит. Купила двухкомнатную квартиру в Люберцах за три миллиона двести. Осталось на жизнь, на ремонт, на новую школу для Максима.
Номер телефона поменяла в марте. Братьев заблокировала везде. Они приезжали два раза — Вика не открыла дверь. Они стучали, кричали. Она сидела внутри с Максимом и ждала.
Через час уходили.
Больше не возвращались.
В сентябре написала тётя Света: «Викуль, Лёня в больнице, операцию делали. Может, проведаешь?»
Вика прочитала. И удалила сообщение. Потом удалила контакт.
Она шла по улице с Максимом. Несли продукты из магазина. Мальчик рассказывал про новую школу, про друзей, смеялся. Вика слушала его и думала: может, когда-нибудь она простит.
Но телефон братьям восстанавливать не стала.