Елена смотрела на него, и в её глазах происходила трансформация. Удивление сменилось недоумением, а потом… потом там появился лёд. Вечная мерзлота.
— Тебя достало… меня… содержать? — медленно, разделяя слова, переспросила она.
— Да! — уже не так уверенно, но по инерции крикнул Игорь. — Я вкалываю, а денег не вижу. Всё уходит в твою чёрную дыру. Я хочу видеть свои деньги. Я хочу сам ими распоряжаться. С этого дня раздельный бюджет, каждый платит за себя.
Он выпалил это и замер, тяжело дыша, ожидая слёз, оправданий, мольбы. Ожидая, что она испугается и побежит искать деньги на кресло. Но Елена не заплакала. Она выпрямилась. Её лицо разгладилось, став похожим на мраморную маску.
— Хорошо, — сказала она тихо.
Игорь моргнул.
— Что?
— Я сказала «хорошо». Раздельный бюджет, прямо сейчас.
Она развернулась и пошла к своему столу, где лежал ноутбук.
— Я пересчитаю коммунальные платежи и выделю твою долю. Продукты с сегодняшнего дня покупаем раздельно. Готовим раздельно. Твоя мама — твоя ответственность. Моя премия — мои деньги.
Она открыла крышку ноутбука. Экран осветил её лицо, лишённое всяких эмоций.
— Ты этого хотел. Ты это получил.
Игорь стоял посреди комнаты, чувствуя, как эйфория скандала сменяется липким, холодным страхом. Он победил? Или только что собственноручно подписал себе приговор? Но отступать было поздно. Гордость не позволяла.
— Вот и отлично! — бросил он и вышел из комнаты, хлопнув дверью так, что задрожали стёкла в серванте.
За дверью послышался звук включённого телевизора. Елена смотрела на пустую таблицу Excel. Её пальцы зависли над клавиатурой. Сердце, которое минуту назад готово было выпрыгнуть из груди от боли, теперь билось ровно и глухо. Она не плакала. Время слёз ещё не пришло. Сейчас пришло время расчётов.
Вторник начался не с запаха кофе, как это было последние пять лет, а с резкого скрипучего звука. Это Елена отрывала клейкую ленту от рулона малярного скотча. В утренней тишине кухни звук казался оглушительно громким, почти провокационным.
Игорь, заспанный и помятый, вышел из спальни, почёсывая грудь через растянутую футболку. Он замер в дверном проёме, наблюдая за странными манипуляциями жены. Елена стояла перед распахнутым холодильником. В руках у неё был чёрный перманентный маркер и рулон ярко-розовых стикеров. Она действовала методично, без суеты, словно работник склада, проводящий инвентаризацию.
— Ты что делаешь? — спросил Игорь, щурясь от света лампы. Голос был хриплым со сна.
— Маркирую, — коротко ответила Елена, не оборачиваясь.
Она налепила яркий квадрат на пакет молока, размашисто написала на нём букву «Е» и поставила пакет на верхнюю полку. Следом туда же отправились кусок пармезана, упаковка слабосолёной форели, баночка греческого йогурта и контейнер с вчерашним рагу.
Игорь подошёл ближе, заглядывая через её плечо. Холодильник преобразился. Две верхние полки пестрели розовыми метками, словно минное поле. Нижняя полка, сиротливо пустая, зияла белизной пластика. На ней лежал только сморщенный лимон и початая пачка майонеза, купленная бог знает когда.
— Это что за цирк? — Игорь усмехнулся, но в смехе проскользнула неуверенность.
— Мы в детском саду? Моё, твоё…
Елена наконец повернулась. Её лицо было спокойным, даже будничным. Никакой злости, только деловой подход.
— Это бухгалтерия, Игорь. Раздельный бюджет подразумевает раздельное хозяйство. Я не хочу путаницы. Верхние полки — мои продукты, купленные на мои деньги. Нижняя полка и овощной ящик — твои. Пользуйся на здоровье.
Она захлопнула дверцу, отрезав его от содержимого, и прошла к столу. Игорь фыркнул. Ситуация казалась ему нелепой, фарсом, который вот-вот закончится. Сейчас она посмеётся, скажет, что проучила его, и достанет нормальную еду. Ну-ну.
Он открыл холодильник, демонстративно игнорируя стикеры, и потянулся к молоку с буквой «Е».
— Не советую.
Голос Елены прозвучал мягко, но в нём был стальной стержень.
— Если ты возьмёшь мои продукты, я вычту их стоимость из твоей доли за коммуналку в тройном размере. Как штраф за воровство.
Рука Игоря замерла в воздухе. Слово «воровство» резануло слух. Он резко дёрнул руку, словно пакет был горячим.
— Ты больная? Какое воровство? Я твой муж!
— Ты мой сосед по квартире с раздельным бюджетом. Таковы правила, которые ты установил. Хочешь молока — купи. Магазин в соседнем доме, работает с восьми.
Игорь с грохотом захлопнул холодильник.
— Подавись своим молоком, больно надо.
Он полез в кухонный шкаф. Там, в глубине, за банками с элитным чаем, тоже, кстати, купленным Еленой, он нашёл старую полузабытую пачку овсяных хлопьев «Геркулес» — самых дешёвых, требующих варки, которые они покупали года полтора назад для какой-то маски или скраба.
— Вот, — он потряс пачкой, — у меня есть своя еда.
— Прекрасно. Газ оплачен пополам, можешь варить.
Утро превратилось в поле битвы двух реальностей. На одной половине стола Елена разложила красивую салфетку. На тарелке из тёмного стекла лежал поджаренный тост из цельнозернового хлеба, щедро укрытый ломтиками авокадо и нежно-розовой форелью. Рядом дымилась чашка свежесваренного кофе. Аромат арабики заполнял кухню, дразня рецепторы. Елена ела неспешно, с прямой спиной просматривая новости на планшете.
Напротив сидел Игорь. Перед ним стояла тарелка с серой клейкой массой. Овсянка на воде, без соли. Соли он не нашёл, а спрашивать гордость не позволила.
И без масла.
Выглядело это как строительный раствор. Он зачерпнул ложку, отправил в рот и скривился. Пресно.
Елена подняла глаза от планшета, сделала глоток ароматного кофе и, заметив его гримасу, вежливо улыбнулась уголками губ.
— Приятного аппетита, дорогой. Здоровое питание — залог долголетия.
— Сама не подавись, — буркнул Игорь, с ненавистью глядя на её бутерброд с рыбой.
Желудок предательски заурчал, требуя нормальной еды.
— Очень вкусно, спасибо за заботу, — парировала она, отправляя в рот кусочек рыбы. — Кстати, сахар у нас тоже раздельный. То, что в сахарнице, — мой. Твой закончился ещё в воскресенье.
Игорь швырнул ложку на стол. Брызги серой каши разлетелись по скатерти.
— Да пошла ты со своим сахаром, я на работе поем!
Он вскочил, схватил куртку и вылетел из кухни, даже не убрав за собой тарелку. Елена проводила его взглядом. Как только хлопнула входная дверь, её плечи поникли. Она посмотрела на недоеденный тост. Аппетит пропал. Вкусная еда казалась картоном. Но она заставила себя доесть. Каждый кусочек. Потому что силы ей понадобятся. Война только началась.
Среда выдалась промозглой. Небо висело над городом грязной, мокрой тряпкой, периодически выжимая из себя ледяной дождь. Игорь вернулся домой поздно. Он промок до нитки, пока бежал от метро. Зонт он забыл утром, вылетая из дома в ярости. Он вошёл в квартиру, шмыгая носом. Лицо было бледным, глаза лихорадочно блестели.
— Лен… — позвал он из коридора. Голос был жалким. — Я, по ходу, заболел. Знобит всего.
Елена вышла из спальни. На ней был облегающий фитнес-костюм цвета марсала, волосы собраны в тугой хвост, в руках — спортивная сумка. Она выглядела как реклама здорового образа жизни — подтянутая, энергичная, полная сил. Она окинула мужа взглядом. Мокрые волосы, красные пятна на щеках, дрожащие руки.
— Градусник в аптечке, в верхнем ящике, — спокойно сказала она, застегивая молнию на сумке.
Игорь, пошатываясь, прошёл в комнату, нашёл градусник, сунул подмышку и рухнул на диван, не раздеваясь. Через пять минут он достал прибор и посмотрел на шкалу так, словно там был смертный приговор.
— Тридцать семь и две, — прошептал он трагически. — Всё. Я горю. Лен, меня ломает всего, кости крутит.
Это был он, тот самый мужской грипп, о котором слагают легенды и анекдоты. Состояние, когда лёгкое недомогание превращается в предсмертную агонию, требующую присутствия нотариуса и священника. Раньше при любой простуде Игоря Елена включала режим «на сетку». Она варила морсы, бегала за лекарствами, меняла холодные компрессы на лбу и читала ему вслух, пока он страдал. Игорь привык к этому. Он ждал этого сейчас.
Он откинул голову на подушку и прикрыл глаза, приняв позу мученика.
— Клянусь, сделай чай с малиной, а? И лимончика туда побольше. И этот бульончику бы куриного горячего, а то я весь день ничего не ел, тошнит. И в аптеку сходи, терафлю возьми, или что там у нас от гриппа. Сил нет вообще.
Тишина. Он приоткрыл один глаз. Елена стояла посреди комнаты и надевала кроссовки.
— Лен, ты чего? Ты не слышишь? Я умираю!
Елена выпрямилась, поправила сумку на плече.
— Слышу, Игорь. 37,2 — это субфибрильная температура, организм борется.
— Ты куда собралась?
- На йогу. У меня занятия через сорок минут.
Игорь сел на диване, забыв про ломоту в костях. Глаза его округлились.
— Какая йога? У тебя муж при смерти!
— У меня жар, ты меня бросишь одну?
Елена посмотрела на него сверху вниз. В её взгляде не было жалости, только холодный расчёт.
— Игорь, давай проясним ситуацию. У нас раздельный бюджет и раздельное хозяйство.
— Причём тут бюджет? Я болею!
— Притом. Малина для чая — это мои запасы, банка стоит четыреста рублей. Лимоны — сто пятьдесят рублей. Курица для бульона — триста пятьдесят рублей. Лекарства, которые ты просишь, — около тысячи, плюс услуга доставки и приготовления.
— Ты… ты мне счёт выставляешь? — Он задохнулся от возмущения. — Жена мужу!
— Я выставляю счёт соседу по квартире, который отказался от общего котла.
Чеканила она каждое слово.
— Услуги сиделки и курьера в нашем городе стоят от пятисот рублей в час. Я ценю своё время дороже, но для тебя сделаю скидку.
Она достала телефон.
— Переводи три тысячи рублей на карту. Я пропущу йогу, схожу в магазин, в аптеку, сварю тебе бульон и заварю чай. Нет перевода — нет бульона. Вставай и вари себе пельмени.
Игорь смотрел на неё, открыв рот. Он не узнавал эту женщину. Где его мягкая и уступчивая Лена? Кто эта расчётливая стерва?
— Ты… ты чудовище, — просипел он. — Три тысячи? За бульон? У тебя вместо сердца калькулятор?
— У меня вместо сердца самоуважение, Игорь. Ты хотел независимости? Наслаждайся. Ты взрослый мужчина, а не беспомощный младенец. Не можешь сам — плати специалисту.
— Пошла ты! — рявкнул он, отворачиваясь к спинке дивана. — Ни копейки не получишь, меркантильная. Я сам справлюсь.
— Как пожелаешь, — спокойно ответила Елена. — Выздоравливай.
Она развернулась и вышла из квартиры. В коридоре она услышала, как Игорь начал демонстративно, громко и надрывно кашлять, надеясь вызвать у неё чувство вины на последней секунде.
Но дверь захлопнулась.
продолжение