Тишину спальни окончательно развеял свет экрана. Елена защурилась от яркости. Банковское приложение сообщало:
списание — 14 500 рублей. Супермаркет «Лента».
Транзакция, проведённая вчера поздно вечером, прошла обработку только сейчас.
Елена медленно выдохнула, чувствуя, как в груди разливается привычная тяжесть. Она снова посмотрела на мужа. Игорь спал, укрытый одеялом по самый подбородок, всем своим видом излучая безмятежность человека, у которого в жизни нет серьёзных проблем.
14500 рублей. Всего один поход в магазин. Один чек.
Елена мысленно перевела эту сумму в проценты. Почти двадцать процентов от месячной зарплаты Игоря. Пятая часть его трудовых усилий за месяц ушла на то, чтобы накрыть стол на один день. Но самое горькое было не в цифрах.
Самое горькое было в том, что проснувшись, Игорь снова наденет маску единственного кормильца, снисходительно похлопает её по плечу и будет уверен, что именно он содержит эту семью. А её вклад — так, на булавки. Елена отложила телефон и осторожно, стараясь не скрипнуть матрасом, спустила ноги на пол.
Холод паркета немного отрезвил. Часы показывали 6:30 утра. Суббота. День, который нормальные люди тратят на сон, прогулки или чтение книг, для неё уже давно превратился во вторую рабочую смену. На кухне было тихо и стерильно чисто. Елена любила этот порядок. Он давал ей иллюзию контроля над жизнью, которая казалась медленной, но верно утекала сквозь пальцы.
Она надела фартук, туго затянув завязки на талии, словно готовясь к битве, и достала из холодильника тяжёлую тушку фермерской утки. Тамара Петровна, свекровь, ещё во вторник позвонила с пожеланиями.
— Леночка, мы в субботу заедем, давно не виделись. Ты уж постарайся, Витюша так любит твою утку с антоновкой. И пирог тот с вишней, помнишь? Только тесто делай песочное, у меня от дрожжевого изжога.
Елена тогда только кивнула в трубку, хотя внутри всё сжалось.
Витюша любит.
А то, что Леночка всю неделю закрывала квартальный отчёт и возвращалась домой затемно, никого не волновало. Она начала с утки. Птица была жирной, тяжёлой, стоила, как крыло самолёта, но Тамара Петровна признавала только фермерские продукты. Елена методично натирала тушку смесью соли, перца и мёда, стараясь не думать о том, что этот мёд она покупала себе для масок, а теперь он уходит на глазировку для людей, которые даже спасибо не скажут.
Антоновку пришлось поискать — не сезон, — но Елена нашла. Кислый терпкий запах яблок ударил в нос, когда она разрезала первый плод. Следующим этапом был язык. Три огромных говяжьих языка, которые нужно было отварить, очистить от жёсткой шкуры, пока они горячие, обжигая пальцы, и нарезать тончайшими ломтиками для салата. Игорь обожал этот салат.
— Мужская еда, — говорил он гордо, накладывая себе двойную порцию.
Елена опустила языки в кипяток. Пар ударил в лицо.
К девяти утра кухня напоминала горячий цех ресторана в час пик. На плите шкворчало, булькало и парило. Духовка, разогретая до двухсот градусов, дышала жаром. Елена с раскрасневшимся лицом и выбившейся из пучка прядью волос месила тесто для пирога.
Замороженная вишня без косточек стоила дорого, поэтому Елена купила свежую на рынке и теперь вручную булавкой вынимала косточки, стараясь не забрызгать соком светлую столешницу. Руки окрасились в багровый цвет, словно она совершила преступление. Игорь проснулся около одиннадцати.
Он вошёл на кухню, почёсывая живот, сонный, в своих любимых вытянутых трениках.
— М-м-м, чем это так вкусно пахнет? — протянул он, заглядывая в духовку.
— Утка? Класс, мама будет довольна.
— Доброе утро, — сухо ответила Елена, не оборачиваясь. Она резала огурцы для третьего салата.
— Слушай, Лена, кофе есть? Сваришь, а то голова что-то чугунная.
Елена замерла с ножом в руке. Ей хотелось развернуться и сказать: кофемашина стоит перед тобой, нажми кнопку. Но она знала, что последует за этим. Обиженный взгляд, вздох о том, что жена его не любит, и испорченное настроение на весь день перед приездом гостей.
— Сейчас сварю, — выдохнула она.
К часу дня стол был накрыт. Белая скатерть, хрустальные бокалы — подарок на свадьбу, который доставали только для свекрови. Салфетки, сложенные веером. Елена переоделась в свежее платье, подкрасила ресницы, стараясь скрыть тёмные круги под глазами.
Она посмотрела на себя в зеркало. Статная, красивая женщина, но в глазах пустота.
- Тягловая лошадка с внешностью королевы, — как-то сказала ей подруга. Тогда они посмеялись.
Сейчас было не до смеха. Звонок в дверь прозвучал ровно в тринадцать ноль-ноль. Не деликатная трель, а требовательный долгий звонок, будто за дверью стояла полиция или коллекторы. Игорь бросился открывать. В прихожую ввалилась шумная, пахнущая улицей и дешёвыми духами толпа.
Тамара Петровна — в своём бархатном костюме. Виктор, брат мужа, сутулый и вечно недовольный. Его жена Оксана — худая, с цепким взглядом маленьких глаз. И дети. Двое мальчишек, которые с криком тут же пронеслись в гостиную, едва не сбив Елену с ног.
— Ой, здравствуйте, мои дорогие! — пропела Тамара Петровна, протягивая Елене щеку для поцелуя. — Как доехали? Пробки жуткие! Леночка, ты чего такая бледная? Не высыпаешься? Или опять на своих диетах сидишь?
— Здравствуйте, Тамара Петровна. Проходите, всё готово.
Оксана, снимая пальто, задержалась у большого зеркала в прихожей. Она провела пальцем по рамке, демонстративно осмотрела подушечку пальца.
— Ой, Лен, у тебя пыль на зеркале, прямо слой. Не успеваешь с работой? Может, тебе домработницу нанять, раз вы такие богатые? А то как-то неопрятно.
Елена сжала кулаки так, что ногти впились в ладони. Она встала сегодня в шесть утра. Она выдраила всю квартиру вчера вечером после работы. Пыль могла сесть за ночь.
— Я учту, Оксана. Мои руки и полотенце свежее висит.
Виктор, не дожидаясь приглашения, прошёл на кухню. Елена услышала звук открываемого холодильника.
— О, ништяк! — раздался его голос. — Игорёк, ты смотри, какое пиво! Крафтовое, тёмное! Можно я возьму? А то в горле пересохло.
Это было дорогое пиво, которое Елена купила Игорю в подарок, зная, что он хотел попробовать этот сорт. Одна бутылка стоила как полноценный обед в столовой.
— Бери, конечно, Витя, для брата не жалко, — крикнул с коридора Игорь.
Елена закрыла глаза на секунду. Для брата не жалко, конечно. Жалко только денег Елены. Застолье началось.
Шум, гам, звон вилок. Дети Виктора хватали куски руками, крошили хлеб на ковёр, проливали сок. Оксана делала вялые замечания, но не мешала им. Елена сидела во главе стола, чувствуя себя чужой на этом празднике жизни. Она смотрела, как исчезают труды её бессонного утра. Салат с языком, на который ушло три часа, был съеден за десять минут. Утку растерзали мгновенно.
— Ну, что я могу сказать, — провозгласила Тамара Петровна, отодвигая тарелку с обглоданной утиной ножкой.
Она промокнула губы салфеткой и посмотрела на Елену оценивающим взглядом судьи.
— Утка жестковата, Лена, передержала ты её в духовке. Сухая. В прошлый раз, помнишь, на Новый год, была нежнее. Сочнее была. А тут… жевать надо. Экономишь на нас, что ли? Утку старую купила.
Елена почувствовала, как краска приливает к щекам.
— Утка фермерская, свежая. Я делала всё по вашему рецепту, Тамара Петровна.
— Значит, с духовкой что-то? Или руки не то настроение имели? Еда, она ведь чувствует, когда её без души готовят.
Игорь, сидевший рядом, накладывал себе добавку картошки.
— Да, мамуль, есть такое. Суховато немного, но с голодухи пойдёт.
Он хохотнул, довольный своей шуткой, и подмигнул брату.
Внутри Елены что-то оборвалось. Тонкая, невидимая струна, на которой держалось её терпение все эти годы. Она ждала защиты, хотя бы слова: «Мама, Лена старалась, очень вкусно». Но нет. Он присоединился к стае.
Обед подходил к концу. Стол был завален грязной посудой, пятнами от соуса, корками хлеба. Сытые и довольные родственники откинулись на спинки стульев.
— Ох, хорошо посидели, — вздохнул Виктор, похлопывая себя по животу. — Но пора и честь знать.
Тамара Петровна засуетилась. Она полезла в свою необъятную сумку и к ужасу Елены начала доставать оттуда пластиковые контейнеры — огромные литровые бутылки. Она делала это деловито, привычно, как будто пришла в магазин самообслуживания.
— Так, — приговаривала она, придвигая к себе блюдо с остатками утки. — Это Витюше на работу, ему силы нужны. Это деткам в школу… Пирог… О, пирога ещё половина осталось. Замечательно.
Свекровь взяла вилку и бесцеремонно переложила в контейнер самую большую нетронутую часть утиной грудки. Самый сочный и дорогой кусок, который Елена специально отложила на край блюда, надеясь, что он останется на завтра для Игоря. Следом полетела большая часть буженины.
— Тамара Петровна, — голос Елены дрогнул, но прозвучал твёрдо. — Оставьте, пожалуйста, грудку. Игорь ещё не ел её, он крылышки грыз. Это ему на ужин.
В комнате повисла тишина. Оксана перестала копаться в телефоне, Виктор замер с зубочисткой во рту. Тамара Петровна медленно подняла глаза на невестку. В её взгляде читалось искреннее, неподдельное удивление, смешанное с брезгливостью.
— Ой, Лена, да что ты такое говоришь? — Она махнула рукой, продолжая утрамбовывать мясо в контейнер. — Вам-то двоим много надо? Господи, кусок мяса пожалела. Ты вечно на диетах своих, фигуру бережёшь, талию меряешь. А для кого беречь-то? Детей всё равно нет. Пустоцвет ты наш.
Слова упали в тишину, как тяжёлые камни в воду. Глухо, больно.
— А моим внукам, видимым деткам, расти надо, — продолжила свекровь, не замечая или не желая замечать эффекта своих слов. — Им витамины нужны, белок, они организм строят, а вы… вы себе ещё купите, вы богатые.
Елена почувствовала, как кровь отлила от лица, ноги стали ватными. Это было самое больное место. Тема детей была закрыта в их доме, это была рана, которую они с Игорем старались не трогать. И вот сейчас, при всех, свекровь расковыряла её грязным пальцем, просто чтобы оправдать кусок уворованной утки.
Она посмотрела на Игоря. Он слышал. Он всё слышал. Он сидел, опустив глаза в тарелку, и делал вид, что очень увлечённо сгребает крошки со скатерти. Он промолчал. Снова.
Елена медленно встала.
— Я принесу чай, — сказала она голосом, лишённым интонаций, и вышла на кухню.
Там она оперлась руками о столешницу и стояла так несколько минут, глубоко дыша, глядя на кафельную плитку, пока перед глазами не перестали плясать чёрные мушки. Не плакать, только не плакать, не доставлять им такого удовольствия.
Когда гости наконец ушли, унеся с собой три полных пакета еды, включая банку дорогого кофе, которую Виктор «случайно» прихватил со стола, в квартире воцарилась звенящая тишина. Квартира напоминала поле битвы после набега орды. Грязные следы в прихожей, пятно от вина на скатерти, гора посуды в раковине, которая уже не помещалась туда.
Елена вошла в гостиную и без сил опустилась в кресло. Ноги гудели так, будто она прошла марафон. Игорь лежал на диване, щёлкая пультом телевизора.
— Фух, ну и денёк, — сказал он, зевая. — Устали, конечно, но душевно посидели, да? Мама довольна, Витька тоже. Ты молодец, Лен.
Елена посмотрела на него долгим, немигающим взглядом.
— Игорь, — тихо сказала она, — помоги мне, пожалуйста. Загрузи посудомойку, я ног не чувствую. Там очень много посуды, я одна буду час возиться.
Игорь даже не повернул головы. Он переключил канал на спортивную трансляцию.
— Ой, Лен, ну ты чего начинаешь? Я устал. Я весь день гостей развлекал, общался, поддерживал атмосферу, у меня язык болит разговаривать. — И вообще, — он поудобнее взбил подушку. — Кухня — это твоя территория, это женская работа, милая. Давай сама, а? Ты у меня хозяюшка, быстро справишься.
Он прибавил звук телевизора, отгораживаясь от неё стеной шума футбольных трибун. Елена сидела неподвижно ещё минуту, смотрела на профиль мужа, на его расслабленную позу, на приоткрытый рот, который ещё утром казался ей родным, а теперь вызывал лишь глухое раздражение.
Внутри неё, где-то очень глубоко, в том месте, где раньше жила любовь и надежда, щёлкнул выключатель. Свет погас. Остался только холодный, расчётливый полумрак.
продолжение
👇👇👇