Глава 4(2)
Циклы: "Курсант Империи" и "Адмирал Империи" здесь
Матка издавала звуки — не рев, не визг, а что-то среднее между писком и стоном. Высокий, пронзительный звук, от которого закладывало уши даже через остаточную глухоту от контузии. Звук страха, боли и ярости одновременно.
Следом показались люди. Капеллан, весь в зеленой жиже и каменной пыли. Кроха, чей эндоскафандр чуть ли не дымился от перегрузки. Мэри с винтовкой наперевес, как всегда по привычке прикрывающая тылы. И Сашка — усталый, грязный, но с улыбкой и горящими глазами человека, которому в голову пришла гениальная идея.
Или полное безумие. Что в данном случае было почти одно и то же.
Толик уже бежал обратно, на ходу выпытывая у Капеллана подробности. К тому времени, как матку полностью вытащили на поверхность, он уже знал всю историю и теперь, запыхавшись, пересказывал Яне:
— Представляете, наш Санек уговорил не убивать эту тварь! Они вчетвером тащили эту тушу от самой камеры! Волоком! Бронескафандры чуть не сдохли от перегрузки! А эта мамаша все время пыталась укусить, хоть и была без клешней! А визжала так, что...
— Хватит! — Яна выпрыгнула из кабины, подошла ко мне. Я же стоял у извивающейся матки с видом человека, созерцающего свой шедевр.
— Васильков, какого черта? Зачем ты ее сюда выволок?
Она даже забыла, что сердится. Изумление перевесило обиду.
Я повернулся к ней, и на моем лице играла та самая улыбка — наполовину уверенная, наполовину безумная, которая обычно предшествовала либо гениальным решениям, либо эпическим катастрофам.
— Затем, чтобы спасти тех, кого мы еще можем спасти, — сказал я, и в моем голосе звучала странная уверенность человека, который либо абсолютно прав, либо окончательно спятил.
— Что? — Яна покачала головой. — Как эта... эта гора мяса может кого-то спасти?
Вместо ответа я подошел к аэролету, забрался в кабину, начал переключать тумблеры на консоли связи.
— Настрой общую частоту с базой, — бросил я через плечо. — И включи усилитель звука на максимум.
— Зачем? — но руки капитан Бекетовой уже сами выполняли команды. Годы службы научили — когда кто-то говорит таким тоном, сначала делаешь, потом спрашиваешь.
— Сейчас увидишь. Точнее, услышишь.
Общая частота ожила какофонией голосов — крики, команды, звуки выстрелов, взрывы. База была в огне. Яна различила голос кого-то из офицеров, кричащего о прорыве в секторе. Потом чей-то предсмертный вопль. Потом мат — густой, отборный, с тем особым чувством, которое вкладывают в ругань обреченные люди.
Я взял микрофон, поднес его к пульсирующему брюху матки, нажал кнопку передачи:
— А теперь, мамаша, спой нам свою песню.
И ударил прикладом винтовки по обожженному боку твари.
Матка взвыла.
Но это был не просто вой — это был ультразвуковой вопль, усиленный динамиками аэролета и переданный на все частоты одновременно. Крик боли, страха, отчаяния. Крик матери, зовущей своих детей. Крик, который должен был пронестись через километры эфира и достичь каждого богомола в радиусе действия передатчика...
***
В это же самое время, в тридцати километрах от карстовых пещер, полковник Кнутов стоял на крыше Цитадели — центральной башни штаба батальона — и наблюдал конец света.
Единственный глаз полковника методично сканировал поле боя, профессионально оценивая масштаб катастрофы. Периметр был прорван в шести местах. Шесть дыр в стене, через которые лилась черная река хитина и когтей. Десятки тысяч богомолов — уже не организованные волны, а хаотичная лавина голодной ярости — заливали базу, сметая все на своем пути.
С высоты Цитадели картина была особенно апокалиптичной. Горели склады — столбы черного дыма поднимались к небу, закрывая солнце. Горела техника — брошенные грузовики и багги пылали как погребальные костры. Горели здания — барачная застройка занималась как спички, деревянные конструкции не могли противостоять огню.
И среди этого ада метались люди. Крошечные фигурки в бронескафандрах и без, военные и гражданские, мужчины и женщины — все слились в одну массу, пытающуюся выжить. Некоторые еще сражались, выстраивая импровизированные линии обороны за перевернутыми грузовиками. Другие просто бежали — к транспортникам, к бункерам, куда угодно, лишь бы подальше от щелкающих челюстей.
Кнутов видел, как группа солдат на стене сгрудилась у последней уцелевшей турели. Видел, как богомолы накрыли их, разорвав на куски. Видел, как взвод штрафников — его штрафников — растянувшись в шеренгу, не давая тварям добраться до жилого модуля гражданского персонала. Тридцать человек против сотен богомолов. Неравный бой с предсказуемым концом.
На северной стене еще держался участок обороны. Кнутов узнал коренастую фигуру старшего сержанта Рычкова — даже с такой высоты Папа был узнаваем по одной манере двигаться. Сержант стоял на разрушенной башне, из пулемета поливая свинцом наступающую орду тварей.
— ДЕРЖАТЬ СТРОЙ, ЩЕНКИ! — его рев долетал даже до Цитадели. — КТО ПОБЕЖИТ — ЛИЧНО ДОГОНЮ И ПРИСТРЕЛЮ! А ПОТОМ ОТКОПАЮ И ЕЩЁ РАЗ ПРИСТРЕЛЮ!
Вокруг него сгрудились остатки второго взвода — человек десять, не больше. Они отстреливались из всего, что могло стрелять — винтовки, пистолеты, бросали гранаты. Но патроны кончались, а богомолы все шли и шли, карабкаясь по трупам своих сородичей, используя мертвых как мосты и лестницы.
— ГДЕ, БЛ..., ПОДКРЕПЛЕНИЕ?! — орал Папа, расстреливая очередную волну.
Богомол прорвался сзади, прыгнул на сержанта. Папа, не оборачиваясь, ударил назад прикладом, сломал твари челюсть, развернулся и всадил в голову половину обоймы.
— РУССКИЕ НЕ СДАЮТСЯ, СУКА!
Кнутов отвернулся от этой сцены. Странно, но гибель Рычкова — а она была неизбежна — задевала его больше, чем следовало. Они служили вместе с тех пор, как Кнутова сослали командовать 13-ым батальоном. Папа был груб, жесток с подчиненными, но он был настоящим солдатом. Из тех, что умирают стоя.
Механическая рука полковника скрипнула, сжимаясь в кулак. Протез, заменивший потерянную конечность, реагировал на эмоции не хуже настоящей. Сейчас он выражал бессильную ярость.
Друзья, на сайте ЛитРес подпишитесь на автора, чтобы не пропустить выхода новых книг серий.
Подпишитесь на мой канал и поставьте лайк, если вам понравилось.