Я стояла посреди коридора, вдыхая запах свежей виниловой обойной крошки и дорогого ламината. Этот запах кружил голову почище шампанского. Двушка моей покойной тёти Нины. Моя крепость. Мой пенсионный фонд, мои новые зубы, первый взнос по ипотеке для дочери — всё это материализовалось в сорока шести квадратных метрах, которые я последние полгода вылизывала по выходным, сдирая старую советскую краску до кровавых мозолей.
Рядом, тяжело опираясь на трость, стояла Тамара Захаровна. Моя свекровь. Она медленно водила глазами по новым межкомнатным дверям, по натяжному потолку, в котором отражался тусклый свет лампочки-переноски. Я ждала похвалы. Ну, или хотя бы сдержанного «неплохо». Ведь я, в конце концов, не просила у них с Андреем ни копейки на этот ремонт. Всё сама. Премии, подработки, бессонные ночи над балансами.
Тамара Захаровна шумно втянула воздух, поправила пуховый платок на плечах и повернулась ко мне. В её водянистых глазах не было ни радости, ни благодарности. Там был холодный, расчётливый блеск.
— Светло получилось, Лена. Чистенько, — произнесла она скрипучим голосом. — Виталику понравится.
Я моргнула, решив, что ослышалась. Виталик — это мой деверь, младший брат мужа. Человек-катастрофа, которому вечно сорок, и который вечно в поиске «достойной работы».
— При чём тут Виталик? — я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла жалкой. — Тамара Захаровна, я же говорила: в понедельник придут риелторы, мы квартиру сдавать будем. Даше нужно помогать, да и у меня...
Свекровь перебила меня жестом, словно отмахнулась от назойливой мухи. Она подошла к окну, проверила, не дует ли, и, не оборачиваясь, бросила фразу, которая разделила мою жизнь на «до» и «после». Фразу, от которой у меня внутри всё похолодело.
— Эта квартира хоть и ваша, но жить в ней будет мой младший сын. Ему нужнее, — отрезала она. — Жена его, стерва, выгнала, идти ему некуда. А у вас с Андреем трёшка, дача, машина. Не обеднеете. Семья должна помогать слабым.
Она повернулась и посмотрела на меня так, будто я была не хозяйкой, а прислугой, которая посмела возразить барыне. В кармане моего пальто тяжелым грузом лежали ключи. Мои ключи. Но воздух в квартире вдруг стал спёртым и чужим.
Часть 1. Синдром старшего брата
Знаете, есть такая категория людей, которые уверены, что доброта — это ресурс неисчерпаемый, как нефть в недрах, и качать её можно бесплатно. И самое страшное, когда такой вышкой становишься ты сам.
Я смотрела на свекровь и пыталась поймать ртом воздух. Сердце колотилось где-то в горле.
— Тамара Захаровна, подождите, — начала я, стараясь говорить спокойно, хотя голос предательски дрожал. — Это не обсуждается. У нас с Андреем свои планы. Виталик взрослый мужик, ему сорок лет! Пусть снимает комнату, пусть идёт в общежитие. Почему мои планы должны рушиться из-за того, что он снова поссорился с женой?
Свекровь поджала губы, и её лицо превратилось в печеное яблоко — скорбное и обиженное. Это была её коронная маска: «Святая мученица, которую обижают неблагодарные дети».
— Вот как ты заговорила, Леночка, — протянула она ядовито. — «Мои планы», «моя квартира». А я думала, мы одна семья. Виталик сейчас в беде. Его Марина выставила с одним чемоданом! На улицу! Зимой! А ты про деньги думаешь? У гроба карманов нет, Лена.
Она умела бить по больному. Мастерски. Вся эта риторика про «семью» и «гроб» работала безотказно последние тридцать лет. Но сегодня что-то во мне надломилось. Может, потому что я слишком хорошо помнила, как мы с тётей Ниной, Царствие ей Небесное, мечтали, что эта квартирка станет моим спасательным кругом. Тётя Нина, умирая, шептала: «Ленка, не продавай. Сдавай, копи. Мужья приходят и уходят, а стены — они твои». Как в воду глядела.
— Где Андрей? — спросила я, игнорируя её манипуляции.
— Андрей в машине, вещи Виталика выгружает, — просто сказала свекровь.
У меня подкосились ноги. Я бросилась к окну. Внизу, у подъезда, стоял наш старенький «Форд». Багажник был открыт. Мой муж, мой Андрей, с которым мы прожили двадцать семь лет, ссутулившись, тащил огромную клетчатую сумку — такую, с какими в девяностые челноки ездили в Турцию. Рядом стоял Виталик. Руки в карманах, сигарета в зубах, шапка набекрень. Он что-то указывал Андрею, кивая на подъезд. Руководил процессом.
Я вылетела из квартиры, даже не заперев дверь, и помчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Лифт, как назло, застрял где-то на верхних этажах. В голове пульсировала одна мысль: «Он не мог. Он не мог так поступить со мной без спроса».
Выбежав на мороз, я чуть не поскользнулась на наледи.
— Андрей! — крикнула я.
Муж вздрогнул и чуть не выронил сумку. Он поднял на меня глаза. В них я увидела то, что ненавидела больше всего — виноватую покорность. Взгляд побитой собаки, которая знает, что нагадила на ковер, но ничего не может с собой поделать.
— Лена, ты чего раздетая? Простынешь, — пробормотал он, отводя взгляд.
— Ты что делаешь? — я подошла к нему вплотную, не обращая внимания на холод, пробирающий до костей. — Андрей, мы же договаривались. Риелтор. Понедельник. Ипотека Даши. Ты забыл?
Андрей поставил сумку в грязный снег. Он выглядел измученным.
— Лен, ну мама просила... Ну куда ему сейчас? Марина замки сменила, на звонки не отвечает. Ну поживет братишка месяц-другой, пока на ноги встанет. Работу найдёт. Что нам, жалко? Квартира всё равно пустая стоит.
— Она не пустая! — закричала я, чувствуя, как слёзы подступают к горлу. — Она после ремонта! Я там полы руками мыла, чтобы чисто было! А он...
Я кивнула в сторону Виталика. Тот, увидев меня, расплылся в широкой, нагловатой улыбке. Подошел, разводя руки для объятий, будто мы встречались на пикнике.
— О, Ленусик! Привет! — от него пахло дешевым табаком и вчерашним перегаром. — Ты не кипишуй. Я аккуратно. Мне только перекантоваться, пока эта истеричка не успокоится. Мать сказала, у вас тут хоромы царские. Спасибо, выручили. С меня причитается!
Он подмигнул и, не дожидаясь моего ответа, подхватил вторую сумку из багажника.
— Андрюха, давай, не тяни резину, там ещё коробки с приставкой и телек.
— Какой телек? — прошептала я. — Андрей, скажи ему. Скажи ему сейчас же, что нет!
Андрей мучительно поморщился.
— Лен, ну не начинай при людях. Мама там, наверное, уже волнуется. Ну правда, не на вокзал же ему идти. Это же брат. Родная кровь.
«Родная кровь». Как я ненавидела эти слова. В исполнении семьи Андрея «родная кровь» означала, что Андрей должен пахать, а Виталик — страдать и потреблять. Андрей всю жизнь был «старшим», «ответственным», «нашим добытчиком». А Виталик — «маленьким», «неприкаянным», «творческой натурой». Творческая натура к сорока годам успела пропить две машины, подаренные мамой, развалить три брака и ни дня не проработать официально дольше полугода.
— Если он сейчас занесёт вещи, я подам на развод, — тихо сказала я. Это вырвалось само собой. Я даже сама испугалась своих слов.
Андрей посмотрел на меня с испугом, а потом... потом он слабо улыбнулся, будто я пошутила.
— Ну что ты, Ленусь. Какой развод? Из-за ерунды такой. Пойдем домой, чайку попьем. Мама пирожков напекла.
Он не поверил мне. Он просто не воспринял меня всерьёз. Для него мой бунт был просто «бабской истерикой», которую нужно переждать. Он поднял сумку и пошёл к подъезду. Виталик весело насвистывал, шагая следом.
Я осталась стоять у машины. Мороз щипал щеки, но мне было жарко от бешенства. Я подняла голову. В окне третьего этажа — моего третьего этажа! — мелькнул силуэт Тамары Захаровны. Она смотрела вниз. Мне показалось, или она торжествующе кивнула?
Я медленно пошла обратно в подъезд. Не потому что смирилась. А потому что поняла: криком тут не поможешь. Они уже всё решили за меня. Они считают это своим правом. Что ж.
Поднявшись на этаж, я увидела, что дверь в квартиру распахнута настежь. В прихожей, прямо на новеньком ламинате, стояли грязные сумки. Снег с них таял, образуя мутные лужи. Виталик уже ходил по кухне в уличных ботинках.
— Слышь, Лен, — крикнул он, открывая створку кухонного гарнитура. — А чё, стаканов нет? Мы с Андрюхой за новоселье бы дёрнули.
— Разуйся, — сказала я тихо.
— А?
— Разуйся, я сказала! — рявкнула я так, что Андрей, вносивший коробку, споткнулся о порог. — И сумки уберите с прохода.
Тамара Захаровна вышла из комнаты, поджав губы.
— Не кричи, Лена. У человека стресс, жизнь рухнула, а ты за чистоту трясешься. Вещи — дело наживное. Главное — душа.
— Вот именно, — я прошла в комнату, стараясь не наступать на грязь. — Только душа у меня болит, Тамара Захаровна. За то, что вы моим трудом свой «стресс» лечите.
— Мы договорились так, — твердо сказала свекровь, садясь на единственный стул, который я привезла для показов. — Виталик живет здесь. Коммуналку платит... ну, когда сможет. А ты, Лена, будь мудрее. Ты женщина. Твоя задача — сглаживать углы, а не создавать их.
Я посмотрела на мужа. Он старательно отводил глаза, делая вид, что очень занят распутыванием провода от телевизора.
— Андрей, — позвала я. — Ключи дай.
Он похлопал по карманам и протянул мне связку.
— Я дубликат сделал, — пробормотал он. — Маме и Виталику. Ну, чтоб тебя не дёргать каждый раз.
У меня потемнело в глазах. Он сделал дубликаты. Заранее. То есть они всё это спланировали ещё неделю назад, пока я выбирала шторы? Они обсуждали это за моей спиной, смеялись, наверное, над моими планами, зная, что всё равно сделают по-своему?
— Хорошо, — сказала я неестественно спокойным голосом. — Хорошо. Пусть живет.
Виталик радостно гоготнул:
— Во! Другой разговор! Я ж говорил, мамуль, Ленка — мировая баба, побурчит и успокоится.
Я достала телефон и открыла календарь.
— Сегодня первое число. Я даю тебе ровно месяц, Виталик. Тридцать дней. Если первого числа следующего месяца тебя здесь не будет — пеняй на себя.
— Ой, да ладно тебе, — отмахнулся он, доставая из куртки пачку сигарет.
— И не курить в квартире! — гаркнула я.
— На балконе буду, чё ты, — буркнул он, направляясь к лоджии.
Я вышла из квартиры, чувствуя себя оплеванной. Спускаясь по лестнице, я слышала, как за моей спиной захлопнулась дверь. Моя дверь. Но звук замка был чужим. Я села в свою машину (слава богу, я приехала отдельно, прямо с работы) и положила голову на руль.
Меня трясло. Не от страха. От осознания того, в какой глубокой яме я оказалась. Я понимала: через месяц он не съедет. И через два не съедет. Они оккупировали территорию. И самое страшное — муж был на их стороне.
Телефон пискнул. Сообщение от дочери, Даши: «Мам, привет! Мы нашли вариант квартиры, риелтор просит залог на следующей неделе. У нас всё в силе с арендой тёти Нининой двушки? Мы на эти деньги очень рассчитываем!»
Я смотрела на экран и не знала, что ответить. Сказать правду? Что папа и бабушка решили отдать наши деньги дяде Виталику, потому что он неудачник?
В этот момент я поняла: войны не избежать. И если я хочу сохранить себя, мне придётся стать той самой «стервой», которой меня назвала свекровь.
Я завела мотор. В зеркале заднего вида я увидела, как на балконе моей квартиры загорелся огонек зажигалки. Виталик курил. Пепел он стряхивал прямо вниз, на свежепокрашенный фасад.
— Ну, погодите, — прошептала я. — Родная кровь, говорите? Посмотрим, какого она цвета.
Часть 2. Метод вареной лягушки
Первая неделя прошла в тишине. Гнетущей, липкой тишине, какая бывает перед грозой. Я не звонила Виталику, Андрей тоже молчал, стараясь дома ходить на цыпочках и лишний раз не попадаться мне на глаза. Он, видимо, выбрал тактику страуса: если не обсуждать проблему, то её как бы и нет.
Я пыталась себя успокоить. Говорила себе: «Лена, ты умная женщина. Месяц пролетит быстро. Не надо рушить семью из-за квадратных метров». Но каждый вечер, возвращаясь с работы, я проезжала мимо дома тёти Нины. Окна моей квартиры горели ярким, наглым светом. Штор там не было — я не успела их повесить, — и с улицы было видно, как по кухне мечется силуэт Виталика. Иногда там мелькали и другие тени. Гости.
На десятый день мне позвонила соседка снизу, Лидия Петровна.
— Леночка, здравствуй, — её голос сочился ядом. — А ты что, квартиру сдала?
— Родственник пожил временно, Лидия Петровна. А что случилось?
— Да ничего особенного, — вздохнула она. — Просто музыка до двух ночи. И окурки на мой балкон летят. У меня там бельё сохнет, Лена. Если прожгут простыни, я участковому заявление напишу. Ты меня знаешь.
Вечером я устроила Андрею допрос.
— Ты говорил с братом? Ты объяснил ему правила?
Андрей сидел на диване, уткнувшись в телевизор.
— Лен, ну говорил. Ну, сорвался парень, выпил с горя. У него развод, ты же понимаешь. Я ему позвоню, скажу, чтоб тише был.
— Ты не позвонишь, Андрей. Ты поедешь и проверишь, что там происходит.
— Зачем ехать? Он трубку берёт. Сказал, что всё нормально, работу ищет. На собеседование ходил.
— Кем?
— Охранником вроде. Или водителем.
Я знала, что он врет. Или Виталик врет ему.
В выходные я не выдержала. Сказала Андрею, что еду на рынок, а сама свернула к тётиной квартире. У меня не было цели устраивать скандал, я просто хотела проверить состояние жилья.
Дверь открыли не сразу. За замком слышалась возня, какой-то шёпот. Наконец, дверь распахнулась. На пороге стояла незнакомая девица лет двадцати пяти, в одной майке и трусах.
— Вам кого? — лениво спросила она, жуя жвачку.
Я остолбенела.
— Мне — хозяина. Точнее, жильца. Виталика.
— Виталя! — крикнула она вглубь коридора. — Тут к тебе какая-то тётка пришла!
Из кухни выплыл Виталик. Вид у него был помятый, глаза красные. Увидев меня, он даже не смутился.
— О, Ленка! А ты чего без звонка? Мы тут... это... отдыхаем.
Я переступила порог, отодвинув девицу плечом. В нос ударил тяжёлый запах застарелого табака, пива и чего-то кислого.
Мой ремонт. Мой идеальный, выстраданный ремонт.
На новом ламинате в прихожей красовалась глубокая царапина, будто тащили что-то тяжёлое волоком. На вешалке висела гора чужих курток. Я прошла на кухню. На столешнице — круги от мокрых кружек, гора немытой посуды в раковине, на полу — липкое пятно.
— Это кто? — спросила я, кивнув на девицу, которая прислонилась к косяку и с интересом наблюдала за сценой.
— Это Кристина. Подруга. Помогает мне... психологически.
— Виталик, — сказала я очень тихо. — У тебя две недели. Если к первому числу здесь будет хоть дух этой Кристины или твой, я вызываю полицию. Ты понял?
— Да понял я, понял, — он скривился. — Чё ты начинаешь? Уберу я всё. И царапину замажу. Ты чего такая мелочная, Лен? Мы же свои.
В этот момент на столе зажужжал его телефон. На экране высветилось: «Мамуля».
Он схватил трубку.
— Да, мам. Да всё норм. Да вот Ленка приехала, проверяет. Ага... Ага... Даёт трубку.
Он протянул мне телефон с ехидной ухмылкой.
— На, поговори с главным акционером.
Я взяла трубку.
— Лена? — голос Тамары Захаровны звучал стально. — Ты зачем мальчика терроризируешь? Он мне звонил, говорит, работу нашел, жизнь налаживается. А ты приезжаешь и нервы мотаешь? Ему покой нужен.
— Тамара Захаровна, он превратил квартиру в притон. Там посторонняя женщина.
— Дело молодое, — отрезала свекровь. — Он мужчина свободный. А тебе стыдно должно быть, подглядывать за чужой личной жизнью. Уходи оттуда и не позорься.
Я сбросила вызов. Посмотрела на Виталика, на ухмыляющуюся Кристину, на пятно на полу. И поняла: они не уйдут. Они варят меня, как лягушку, постепенно повышая градус наглости, надеясь, что я свыкнусь.
Часть 3. Сэндвич-поколение
К концу месяца моя жизнь превратилась в ад. Я оказалась зажата между двух огней.
С одной стороны — дочь Даша. Она звонила каждый день:
— Мам, риелтор торопит. Квартира мечты уйдёт. Мы уже задаток почти собрали, не хватает только тех денег, что ты обещала с аренды. Когда сдадите?
Я врала. Врала собственной дочери. Говорила, что рынок стоит, что клиенты капризные, что нужно доделать сантехнику. Мне было стыдно признаться, что я, взрослая женщина, позволила свекрови и деверю сесть мне на шею.
С другой стороны — Андрей. Он превратился в тень. Приходил с работы, ел молча, прятал глаза. Любые попытки поговорить о Виталике заканчивались скандалом.
— Ты меркантильная! — кричал он, чего раньше никогда себе не позволял. — Тебе лишь бы деньги! А у матери давление двести! Ты хочешь, чтобы она умерла? Она звонит мне и плачет, что ты её со свету сживаешь своими претензиями!
Оказалось, Тамара Захаровна развернула настоящую информационную войну. Она обзванивала всех родственников и рассказывала, как «невестка-богачка» выгоняет бедного Виталика на мороз. Мне даже позвонила троюродная сестра Андрея из Саратова с вопросом: «Лен, ну неужели вам угла жалко?».
Первого числа, в день «Икс», я пришла домой с работы решительная.
— Андрей, собирайся. Мы едем выселять Виталика. Срок вышел.
Андрей сидел за кухонным столом, обхватив голову руками. Перед ним стояла начатая бутылка водки. Он не пил уже лет пять, с тех пор как у него нашли язву.
— Мы никуда не поедем, Лен.
— Что значит не поедем?
— Мать в больнице.
Меня словно обухом по голове ударили.
— Что случилось?
— Сердце. Гипертонический криз. Скорая забрала час назад. Виталик позвонил. Он... он плакал, Лен. Говорит, это из-за того, что она переволновалась. Из-за нас. Из-за тебя.
Я села на стул. Чувство вины — липкое, мерзкое — тут же охватило меня. Может, я и правда перегнула? Может, ну её, эту квартиру? Жизнь человека дороже.
— В какой она больнице? — спросила я.
— В 4-й градской. Виталик там с ней. Сказал, ночует в коридоре, маму не бросит.
Мы поехали в больницу. Андрей был бледен, руки тряслись. Я купила по дороге фрукты, воду, какие-то лекарства. В приемном покое пахло хлоркой и бедой.
К нам вышел врач. Усталый молодой парень.
— Вы к Захаровой? Состояние стабильное. Криз купировали. Полежит недельку, прокапаем. Нервничать ей нельзя категорически. Любой стресс может стать последним.
В коридоре сидел Виталик. Без перегара, с несчастным лицом, в той самой куртке, которая висела у меня в прихожей.
— Ну что, добилась своего? — он поднял на меня глаза, полные слез. — Довела мать? Квартира тебе нужна? Забирай! Подавись ты этими стенами! Только если мать умрёт...
Андрей подошел к брату и обнял его. Они стояли, два взрослых мужика, и шмыгали носами. А я стояла рядом с пакетом апельсинов и чувствовала себя чудовищем.
— Ладно, — сказала я глухо. — Ладно. Пусть живет. Пока она не поправится.
Виталик за спиной Андрея бросил на меня быстрый, острый взгляд. В этом взгляде на секунду промелькнуло не горе, а торжество. Холодный расчет игрока, который только что сорвал банк. Но я отогнала эту мысль. Не может же он играть здоровьем матери?
Как выяснилось позже — мог. И ещё как.
Часть 4. Двойная бухгалтерия
Прошел еще месяц. Февраль сменился мартом, грязным и серым. Тамару Захаровну выписали, но она требовала «полного покоя». Виталик продолжал жить в моей квартире, теперь уже на «законных» основаниях сиделки при матери (хотя мать жила у себя, он якобы «был на подхвате»).
Даша всё чаще спрашивала про деньги.
— Мам, нам одобрили ипотеку, но нужен первоначальный взнос. Срочно. На следующей неделе сделка. Ты обещала сто пятьдесят тысяч. Они у тебя есть?
У меня их не было. Моя «подушка безопасности» ушла на ремонт. А новые накопления не появлялись, потому что квартира не работала.
Я решилась взять кредит. Небольшой, потребительский, чтобы отдать дочери, а потом гасить его с зарплаты. Это было глупо, но признаться Даше, что нас «кинули» родственники, я не могла.
Я зашла в онлайн-банк, чтобы проверить наш с Андреем общий накопительный счет. Мы копили на новую машину лет пять. Там должно было быть около семисот тысяч.
Я ввела пароль. Страница обновилась.
Баланс: 45 000 рублей.
Я протёрла глаза. Перезагрузила страницу. Цифры не изменились. Я открыла историю операций.
«Перевод клиенту Сбербанка Виталию П. — 100 000 р.»
«Перевод клиенту... — 50 000 р.»
«Снятие наличных — 200 000 р.»
Все транзакции были сделаны за последний месяц.
Руки задрожали так, что я выронила мышку.
Андрей пришел с работы через час. Я встретила его в коридоре, держа распечатку из банка.
— Где деньги, Андрей?
Он замер, не снимая ботинок. Его лицо стало серым.
— Лена... Я объясню.
— Кому ты их отдал? Виталику?
— У него долги! — выкрикнул Андрей, и голос его сорвался на визг. — Коллекторы звонили! Угрожали! Они сказали, что придут к матери! Ты понимаешь? Они бы убили её! У него микрозаймы, там проценты бешеные! Я должен был закрыть, чтобы они отстали!
— Это были наши деньги! — закричала я. — На машину! Там были и мои премии! Почему ты не спросил меня?!
— Потому что ты бы не дала! — он швырнул шапку на пол. — Ты же жадная! Тебе плевать на брата, тебе плевать на мать! Ты только о своих ремонтах думаешь! А там человека спасать надо было!
— Спасать? — я подошла к нему вплотную. — Ты не спас его, Андрей. Ты его накормил. Ты кинул в топку наши пять лет труда, чтобы он мог дальше пить и не работать.
— Он отдаст! Он устроился на работу!
— Он врет!
Я схватила телефон и набрала номер своей знакомой, которая работала в службе безопасности одного банка.
— Маш, привет. Пробей мне человека, пожалуйста. Срочно. Захаров Виталий Петрович. Кредитная история и судимости.
Андрей пытался вырвать у меня телефон, но я заперлась в ванной. Через десять минут пришло сообщение от Маши.
«Лена, там мрак. Исполнительных производств на 2 миллиона. Но самое интересное — на нём числится доля в квартире. 1/2 в "сталинке" на Ленина. И ещё... Лена, он нигде не работает официально с 2018 года. А ещё на него оформлено ИП, через которое обналичивали деньги, сейчас под проверкой».
Я вышла из ванной.
— Андрей, — сказала я ледяным тоном. — Собирай вещи.
— Что?
— Собирай вещи и уматывай к маме. Или к Виталику. Куда хочешь. В этой квартире ты больше не живёшь.
— Ты не имеешь права, это и моя квартира тоже! — взвизгнул он.
— Эта — да. А та, где живёт твой драгоценный братец — только моя. И завтра я устрою там Армагеддон.
Андрей посмотрел на меня с ненавистью.
— Ты пожалеешь, Лена. Ты останешься одна. Ни мужа, ни родни. Кому ты будешь нужна со своими принципами?
— Уж лучше одной, чем с предателями.
Он ушёл, хлопнув дверью. Я осталась в тишине. Ночевать одной в трёхкомнатной квартире было страшно, но впервые за два месяца я дышала полной грудью. Я потеряла деньги, потеряла мужа, но у меня осталась ярость. Холодная, расчётливая ярость.
Я села за компьютер и начала искать информацию о кадастровых номерах. Маша написала про долю в «сталинке». Если у Виталика есть доля, почему он живёт у меня? Где эта сталинка?
Ответ нашёлся быстро. Улица Ленина, дом 4. Это центр города. Элитный дом.
Собственники: Захаров В.П. (1/2) и Захарова Т.З. (1/2).
Это была квартира Тамары Захаровны. Та самая, в которой она жила. Но стоп... Тамара Захаровна жила в «хрущевке» на окраине. Я была у неё сто раз.
Где же тогда сталинка?
И тут меня осенило. Бабушка Андрея и Виталика, мать Тамары, умерла три года назад. Мы думали, она жила в деревне. Оказывается, было и городское наследство.
Они скрыли это. Они все скрыли от меня и, возможно, от Андрея, наличие огромной дорогой квартиры в центре, которая стоит миллионов пятнадцать.
Они сдают её. Получают огромные деньги. И при этом Виталик живёт у меня «из жалости», а Андрей гасит его долги нашими накоплениями.
Это была не просто наглость. Это была афера. Семейная ОПГ.
Я посмотрела на часы. Было три часа ночи. Сна не было ни в одном глазу. Завтра будет битва. И я буду бить первой.
Часть 5. Золотая клетка призрака
Утром я позвонила на работу и взяла отгул за свой счет. Сказала, что семейные обстоятельства. И не соврала — обстоятельства были такие, что хоть уголовный кодекс открывай.
Вместо того чтобы ехать к Виталику устраивать скандал, я поехала на улицу Ленина. Центр города, сталинский ампир, высокие потолки, лепнина на фасаде. Дом, мимо которого мы с Андреем всю жизнь ходили и вздыхали: «Живут же люди».
Я нашла нужный подъезд. Дверь с кодовым замком, видеокамера, консьерж за стеклом.
— Вам к кому, женщина? — строго спросила консьержка, окинув взглядом мой простой пуховик.
— Я... по объявлению, — соврала я на ходу. — Квартира 42. Хозяева дома?
— Сорок вторая? — консьержка смягчилась. — Там арендаторы. Приличные люди, иностранцы, фирма снимает для сотрудника. Но их сейчас нет, на работе. А вы от Захаровых? Тамара Захаровна вчера заходила за почтой.
У меня перехватило дыхание.
— Да, я от неё. Просто уточнить хотела... Давно они снимают?
— Да почитай третий год уже, как бабка старая померла, так и пустили жильцов. Вы не переживайте, платят исправно.
Я вышла из подъезда на ватных ногах. В голове щелкал калькулятор. Аренда такой квартиры в этом районе — минимум шестьдесят, а то и восемьдесят тысяч в месяц. Три года. Это миллионы рублей.
Миллионы.
А Тамара Захаровна ходит в штопаном пальто и плачет, что пенсии на лекарства не хватает. А Виталик... Виталик, у которого якобы «долги перед коллекторами», является совладельцем этой роскоши.
Картинка сложилась. И она была чудовищной. Это не была бедность. Это была патологическая жадность. Они создали схему: доход от наследства бабушки они делят между собой (или мать копит, а Виталик проматывает), а жить Виталик должен за счет «богатого» брата Андрея. Потому что Андрей — ломовая лошадь, он вывезет. А их деньги — это святое, это «на черный день».
Я достала телефон. Руки дрожали, но злость придавала сил. Я набрала Андрея.
— Где ты?
— У мамы, — голос мужа был глухим, безжизненным. Он ночевал там после нашей ссоры.
— Сиди там. Никуда не уходи. Я сейчас приеду. И Виталика позови. Срочно.
— Лен, не надо... Маме плохо...
— Ей станет еще хуже, если ты не сделаешь то, что я говорю. Через полчаса я буду. Это касается денег. Твоих денег, Андрей.
Часть 6. Очная ставка
В квартире свекрови пахло корвалолом и жареным луком. Обстановка бедная: старый ковер, советская стенка, телевизор «пузатый». Идеальная декорация для спектакля «Мы бедные сиротки».
Тамара Захаровна лежала на диване с мокрым полотенцем на лбу. Виталик сидел в кресле, ковыряясь в телефоне. Андрей стоял у окна, ссутулившись. Когда я вошла, свекровь застонала:
— Ой, сердце... Лена, ты добить меня пришла?
— Нет, Тамара Захаровна. Я пришла вас поздравить. С успешным бизнесом.
Я бросила на стол распечатку выписки из Росреестра, которую успела заказать срочно через знакомую риелтора, и фото подъезда на улице Ленина.
— Что это? — Андрей подошел к столу. Он взял бумаги, пробежал глазами текст.
— Улица Ленина, дом 4, — чеканила я. — Собственники: Захарова Т.З. и Захаров В.П. Дата вступления в права — три года назад.
В комнате повисла тишина. Такая звонкая, что было слышно, как тикают ходики на стене. Виталик перестал жевать губу и побледнел. Тамара Захаровна вдруг перестала стонать и села ровно, сбросив полотенце. Взгляд её стал цепким и злым.
— Андрей, — я повернулась к мужу. — Ты знал?
Он поднял на меня глаза. В них был такой ужас и непонимание, что мне даже стало его жаль. На секунду.
— Мам? — прошептал он. — Ты же сказала... Ты сказала, что бабушкину квартиру продали за долги по коммуналке. Что там копейки вышли...
— А какая разница?! — вдруг взвизгнула свекровь, и голос её был полон силы. — Какая разница! Это моё наследство! Моё! Я что, обязана перед тобой отчитываться? Ты и так хорошо живешь! У тебя жена — начальница, машина, дача! А Виталик — неприкаянный! Ему подушка безопасности нужна!
— Подушка? — Андрей начал задыхаться. — Мама, я вчера отдал тебе семьсот тысяч. Наших с Леной накоплений. Я думал, Виталика убьют коллекторы. А у него... у него квартира за пятнадцать миллионов? И вы её сдаете?
— Это на будущее! — заорал Виталик, вскакивая. — Ты не понимаешь! Это капитал! А долги — это текучка! Чё ты считаешь чужие бабки, братец?
— Чужие? — Андрей пошатнулся. — Я пять лет не был в отпуске. Я хожу в одних джинсах. Я отдал всё, что мы копили на машину. А вы получаете по восемьдесят тысяч в месяц аренды и сосете из меня кровь?
— Ты сильный, ты выдержишь! — отрезала мать. — А Виталик слабый. Ему помогать надо. Так в Библии сказано!
Это был конец. Я увидела, как у Андрея на шее вздулась вена. Он смотрел на мать и брата, и с его глаз спадала пелена, которую они ткали сорок лет. Он видел не родных людей. Он видел паразитов. Жирных, сытых паразитов, которые притворялись умирающими, чтобы сожрать его заживо.
— Ключи, — тихо сказал Андрей.
— Что? — не понял Виталик.
— Ключи от квартиры Лены. И от моей машины. Сейчас же.
— Да пошел ты... — начал было Виталик, но Андрей вдруг шагнул к нему и схватил за грудки. Я никогда не видела мужа таким. Он встряхнул брата как тряпичную куклу.
— Ключи!!!
Виталик испуганно захлопал глазами и вытащил связку.
— На! Подавись! Псих! Мам, ты видела? Он меня ударил!
Андрей бросил ключи мне.
— Поехали, Лена.
— Куда? — спросила свекровь. — Андрей, ты бросишь мать? С больным сердцем? Я тебя прокляну! Слышишь? Прокляну!
Андрей остановился в дверях. Он не обернулся.
— У тебя здоровое сердце, мама. Намного здоровее, чем у меня. Прощайте.
Часть 7. Зачистка территории
Мы ехали к моей квартире молча. Андрей вел машину, судорожно сжимая руль до белых костяшек. Я видела, как по его щеке катится скупая мужская слеза. Мир, в котором он жил полвека, рухнул. Оказалось, что мама его не любила — она его использовала. Это страшное знание.
Подъехав к дому, мы увидели свет в моих окнах.
— Кто там? — спросил Андрей хрипло. — Виталик же здесь был?
— Кристина, наверное. Или друзья его. Ключи-то он отдал, а дубликаты у них могли остаться.
Мы поднялись на третий этаж. Я открыла дверь своим ключом. Замок поддался не сразу — видимо, пытались сменить личинку, но не успели.
В квартире грохотала музыка. На кухне сидела та самая Кристина и еще два каких-то мутных парня. Дым стоял коромыслом. На столе — бутылки, объедки пиццы прямо на моей новой столешнице.
— О, хозяева! — пьяно улыбнулась Кристина. — А Виталя где? Он за догоном пошел?
Андрей молча прошел на кухню. Он был страшен в своем спокойствии. Он подошел к музыкальному центру, выдернул шнур из розетки. Музыка оборвалась.
— Вон, — сказал он тихо.
— Э, мужик, ты полегче, — начал один из парней, вставая. — Мы гости...
Андрей развернулся и взял со стола пустую бутылку из-под шампанского. Он не замахивался, просто держал её в руке. Но в его взгляде было столько темной решимости, что парень сразу сел обратно.
— У вас три минуты, — сказал Андрей. — Время пошло.
Они вымелись быстрее, чем за три минуты. Как тараканы, когда включаешь свет.
Когда дверь за ними захлопнулась, Андрей осел на стул прямо посреди разгрома. Он закрыл лицо руками и зарыдал. Громко, страшно, по-бабьи воя.
Я подошла и обняла его за плечи. Я не говорила «я же говорила». Я не упрекала. Сейчас это было лишним. Мы оба были на руинах.
Через час, когда он успокоился, мы начали уборку. Андрей выносил мусор мешками. Он молча собрал вещи брата — куртки, игровые приставки, грязные носки — и выставил их на лестничную площадку.
— Пусть забирает, — сказал он. — Или пусть бомжи носят. Мне всё равно.
В два ночи мы закончили. Квартира снова пахла хлоркой и проветриванием, а не перегаром. Но царапина на ламинате осталась. Как шрам.
— Лен, — сказал Андрей, сидя на чистом полу. — Прости меня. Я дурак. Я слепой идиот.
— Ты не идиот, Андрей. Ты просто сын. Хороший сын плохой матери. Так бывает.
— Я верну деньги. Я устроюсь на вторую работу. Я таксистом пойду по ночам. Я всё верну, каждую копейку.
— Вернешь, — согласилась я. — Но дело не в деньгах. Дело в доверии. Его клеить придется дольше, чем обои.
Часть 8. Право на собственность
Прошло полгода.
Осень в этом году выдалась золотая, теплая. Я стояла на балконе той самой квартиры. Внизу, во дворе, играли дети, шуршали шинами машины.
Квартира больше не пустовала. В ней жила Даша с мужем. Они всё-таки взяли ипотеку, но мы договорились: они живут здесь и платят мне небольшую аренду, которая полностью покрывает мой кредит (тот самый, взятый для них) и немного остается. Это устроило всех.
С Андреем мы не развелись. Это было трудное решение. Первые месяцы мы жили как соседи. Он спал в гостиной, я в спальне. Он действительно устроился на подработку, таксовал по выходным, и каждый месяц клал мне на карту значительную сумму с подписью «Долг».
Он изменился. Стал жестче, молчаливее. С матерью и братом он не общается совсем. Номер сменил. Я знаю, что Тамара Захаровна пыталась прорваться: писала письма, караулила у подъезда, угрожала судами (за алименты по нетрудоспособности), но Андрей нанял юриста и быстро охладил её пыл, пригрозив налоговой проверкой по поводу сдачи квартиры на Ленина. Они отстали.
Семья уцелела, но она стала другой. Без иллюзий. Мы больше не играем в «дружный клан». Мы — двое взрослых людей, которые решили держаться друг за друга, потому что внешний мир холоден.
Я провела рукой по подоконнику. Чисто. Ни пылинки.
В дверь позвонили. Это пришла Даша с тортом.
— Мам, пап! Чай пить!
Андрей вышел из ванной, вытирая руки. Он улыбнулся дочери — искренне, тепло.
— Иду, Дашуль.
Я посмотрела на него и поняла: мы справимся. Шрамы затягиваются. Царапину на ламинате мы замазали специальным воском, её почти не видно. А деньги... деньги заработаем. Главное, что теперь ключи от нашей жизни только в наших карманах.
Я закрыла балконную дверь, отсекая шум улицы. В квартире было тихо и спокойно. Теперь это действительно была моя крепость. И ни одна «родная кровь» больше не переступит этот порог без приглашения.