В тот вечер по телевизору шли гонки. Я всегда забываю, как называется эта серия — «Формула-1» или что-то ещё. Просто гул моторов, мелькание цветных машинок. Идеальный фон, чтобы не думать.
Звонок прозвучал как помеха в эфире.
— Алё? Арсений? — голос был знакомым, но каким-то сплющенным, приглушённым.
— Да, я. Это Соня?
— Ага. Извини, что поздно… Лера дома?
Я оторвался от экрана, где красная машинка врезалась в ограждение. Повтор показали в замедленной съёмке.
— Её нет. Она же к тебе, вроде. Ушла… — я глянул на часы на микроволновке, — часа два назад. Сказала, ты с гриппом валяешься, надо тебе супу привезти и «ТераФлю» купить.
В трубке — тишина. Не пауза, а именно густая, тяжёлая тишина.
— Сонь?
— Я здесь. Арсений… Я на больничном, да. Но с понедельника. Сегодня… сегодня я у родителей за городом. Мама у меня после операции, я тут с ней. Леру я неделю не видела.
Красная машинка в повторе снова врезалась в ограждение. У меня в ушах начал нарастать тот самый гул, но не от телика — изнутри.
— Может, она не к тебе? К другой? — выдавил я.
— Тогда зачем тебе мое имя называть? — спросила Соня просто, без претензии. Как ребёнок, который ищет логику в глупом правиле.
И всё. Логики не было. Я что-то пробормотал про «ладно, разберёмся» и положил трубку. Руки были сухие и холодные. Я посмотрел на них, как на чужие.
Лера. Она перед уходом стояла в прихожей, натягивала эти дурацкие угги.
«Соня горит, бедолага. Заеду, поддержу морально, супчиком покормлю».
«Может, не надо? Сама заразишься», — сказал я, не отрываясь от ноутбука.
Она наклонилась, поцеловала в макушку. Пахло её обычным цветочным кремом.
«Я железная. К одиннадцати, максимум, буду. Не скучай».
Щёлкнула замком.
Я позвонил ей. Два гудка — и голосовой ящик. «Абонент недоступен». Отправил сообщение в мессенджер: «Соня звонила. Где ты?». Галочки прочитались мгновенно. Ответа не было. Ни через минуту, ни через пять.
И началось то самое томительное ожидание, которое похоже на лёгкое опьянение. Мир стал чуть нерезким. Я выключил телевизор. Гул в ушах стих, и стало слышно, как тикают настенные часы, подаренные её родителями на новоселье. Тик-так. Тик-так. Каждый удар — маленький удар молоточком по чему-то хрупкому внутри.
Она вернулась в без четверти двенадцать. Не заболевшая, не уставшая от ухода за больной подругой. А… румяная. Светящаяся изнутри каким-то странным, чужим теплом. И запах. Сладковатый, тяжёлый, явно мужской парфюм. Он въелся в волосы, в шарф.
— Ну как Соня? — спросил я, не вставая со стула на кухне.
— О, живёт! — слишком бодро бросила она, скидывая обувь. — Температура уже спала, главное — горло полоскать…
— А что за суп варила? — перебил я. Мой голос прозвучал ровно, почти посторонне.
Она замерла на полпути к шкафу.
— Что?
— Суп. Ты же говорила, везешь ей суп. Из чего варила? У нас, вроде, только вчерашняя курица была.
— Ну… я… куриный, значит, и сварила, — она отвернулась, открывая дверцу. — С вермишелью.
— Понятно. А «ТераФлю» какого вкуса взяла? Я в аптеке вчера видел только лимонный.
Пауза. Длиннее, чем в трубке у Сони.
— Малиновый, по-моему. Не заметила, — её голос стал выше. — Арсений, что за допрос?
Я поднялся и подошёл к ней. Этот чужой запах ударил в нос сильнее.
— Никакого допроса. Просто Соня звонила. В девять. Спрашивала, где ты.
Я видел, как по её лицу пробежала судорога — короткая, мгновенная. Страх. Чистый, неразбавленный страх.
— Она… Она болеет, у неё голова… Наверное, забыла, что я приходила, — залепетала Лера, глядя куда-то мимо меня.
— Соня не дома. Она у родителей за городом. С понедельника там. И она неделю тебя не видела.
Всё. Картинка сложилась. И эта последняя деталь — «неделю не видела» — добила всё окончательно. Не было никакой путаницы в днях. Был чистый, отполированный обман.
То, что было дальше, напоминало разборки в плохом фильме, где актёры плохо выучили текст. Я позвонил Соне при ней, на громкой связи. Подруга подтвердила всё, слово в слово. Голос у Сони был жалостливый и испуганный: «Лер, милая, что происходит?».
Лера смотрела на телефон, как кролик на удава. Потом вдруг выпалила:
— Да ладно вам сговорились! Я была, ты просто спала!
— Я не спала, я с мамой фильм смотрела! — раздалось из динамика.
— ВСЕ ВРУТ! — крикнула Лера вдруг, и её голос сорвался на визг. Она никогда так не кричала. Никогда. Это был крик загнанного в угол зверька, который не знает, куда деваться.
Мы стояли посреди кухни. Между нами висело это невыносимое, громогласное молчание, нашпигованное всем, что только что прозвучало.
— Лера. Где ты была? — спросил я тихо.
— У Сони.
— Нет.
— Гуляла.
— Три часа? В пятницу? В такую погоду?
— Да! Думала! О работе!
— О какой работе? Ты две недели как на проекте, который «почти готов».
Она закусила губу, отвернулась. Плечи напряглись.
— Мне нужно было побыть одной! Ты это не понимаешь? Ты всегда тут, ты всё время… — она махнула рукой, не закончив.
«Ты всегда тут». Это прозвучало как обвинение. Мой главный грех — присутствие.
— С кем? — спросил я уже совсем просто. Без эмоций. Опустошённо.
Она обернулась. Глаза были сухие, злые.
— О чём ты?
— Не играй. С кем ты была эти три часа? Кто этот «ТераФлю» с малиновым вкусом и духами как в кальянной?
Она сдалась не сразу. Был ещё час упрёков, слёз («ты меня не слушаешь никогда!»), обвинений в недоверии. Но фундамент лжи был уже размыт, и стена рухнула. Давило не моё давление, а нелепость её же собственной истории.
Признание пришло обрывочно. Не «да, я изменяю», а как будто кусочки пазла, которые она нехотя выкладывала на стол.
— Он… с работы.
— Кто?
— Андрей. Из отдела аналитики.
— Давно?
Пауза.
— Не знаю… Месяц, наверное.
— Наверное?
— Месяц! — крикнула она. — Доволен? Сегодня мы… мы просто пили вино у него. Разговаривали.
— Про что?
— Просто… про жизнь. Он слушает. А ты… ты всегда в своём ноутбуке.
И понеслось. «Он понимает», «с ним интересно», «у нас не страсть, а духовная связь» — стандартный набор из дешёвого романа, который она, умная, начитанная Лера, теперь выдавала за откровение. Самое удивительное, что, кажется, она сама в это верила.
Потом был разговор о шансах. Он начался ровно тогда, когда я сказал:
— Я не могу так. Всё. Я съеду.
В её глазах мелькнул не ужас от потери меня, а паника от практических сложностей.
— Куда я денусь? Квартира твоя! — вырвалось у неё.
— Найдёшь. Или к нему.
— Он не… Он не готов к такому.
Вот так. Не «я не хочу к нему», а «он не готов». Это было красноречивее любых признаний в любви.
Она ушла глубокой ночью. Собрала небольшую сумку. Оставила телефон — «смотри, если не веришь». Пароль — дата нашей первой поездки к морю. Цинизм или сентиментальность? Не разберу.
В переписке с «Андреем 💫» не было ничего особенного. Милые, немного пошлые диалоги. Планирование встреч. Её сообщение сегодня днём: «Скажу, что к Соне. Она болеет, не позвонит». Его ответ: «Умничка. Жду».
И вот это «умничка» возмутило меня больше всего. Как будто он хвалил щенка за выученную команду.
Прошло полгода. Сначала были тяжелые недели странного затишья. Не то чтобы я страдал — я был оглушён. Как после взрыва. Потом начал замечать детали. Тишину, которая теперь принадлежала только мне. Свой график, который не нужно было сверять. Свою еду в холодильнике, которая не исчезала таинственным образом.
Однажды, проходя мимо парфюмерного отдела, я снова уловил тот сладковатый, тяжёлый запах. Меня просто вывернуло. Не от горя, а от физической брезгливости. Как от несвежей еды.
Мы развелись цивилизованно. Юрист сказал, что претензий у неё почти нет. Забрала свои книги, одежду и половину денег с общего счёта (который, к счастью, никогда не был большим). Соня звонила пару раз, пыталась мирить: «Арсений, она ошалела, она сейчас в себя пришла». Я вежливо отвечал, что всё решено.
Иногда мне кажется, что вся эта история не про измену. Измена — просто симптом. Она про то, как двое людей начинают жить в параллельных реальностях. Один — в реальности совместных планов, вечерних чаёв, общих воспоминаний. Другой — уже в новой сказке, где он — главный герой, а ты — фоновая помеха. И самое страшное — ты об этом не знаешь. Ты варишь на двоих тот самый куриный суп с вермишелью, а он уже давно никому не нужен.
Ложь — штука липкая. Чтобы скрыть одну, нужно соврать десять раз. Нужно помнить все детали: какой суп, какое лекарство, где какая подруга. Нужна идеальная синхронизация с жизнями других людей. А её не бывает. Всегда найдётся та самая Соня, которая в нужный момент окажется не в своей квартире с градусником, а за городом, с мамой, и честно скажет: «Я её не видела».
И после этого уже ничего нельзя склеить. Можно пытаться. Но это будет похоже на реставрацию разбитой вазы — все осколки на месте, скреплены самым лучшим клеем, но стоит подойти поближе, и под слоем лака видны все трещины. Навсегда.
---
А у вас было чувство, что вы стали фоновой помехой в чьей-то новой, более интересной жизни? Как отличить обычную человеческую закрытость — «устал, не хочу говорить» — от начала вот такого параллельного сценария?
И да, если эта история отозвалась чем-то слишком знакомым — просто поставьте лайк. Не как символ одобрения, а как знак «да, я это тоже проходил, и это дерьмо». Подписывайтесь, если хотите таких же несахарных разговоров о подводных камнях в отношениях. Без розовых очков, зато честно.