— Я за водой, — спокойно ответила Елена, ставя вёдра на сруб.
— За водой она, — передразнила Зина.
— Знаем мы, за какой ты водой ходишь. Вчера видела, как тебя мужик на машине подвозил.
— Уже хвостом крутишь? Не успела приехать, а уже по чужим машинам прыгаешь?
— Зинаида, прекратите!
Елена почувствовала, как щеки заливает краска.
— Он просто помог, я ногу подвернула.
— Ага, ногу.
— Знаем мы, что вы там раздвигаете, — загоготала Зина.
— Городские, они все ж…
Договорить она не успела. На плечо ей легла тяжёлая рука. Зина поперхнулась словом и обернулась.
За её спиной стоял Дмитрий. Он был в чистой рубашке, рукава закатана до локтей. Он смотрел на Зину сверху вниз, спокойно, но взгляд у него был тяжелый, как гранитная плита.
— Здравствуй, Зинаида, — сказал он негромко, но в наступившей тишине его услышал каждый.
— Ой, Дима… Дмитрий Сергеевич… А мы тут так… балуем… Зина сразу сдулась, засуетилась.
— Слышу, как балуете, — кивнул Дмитрий.
— Я вот что сказать хотел, Зинаида. Еще одно гнилое слово в сторону Елены услышу. Дрова на зиму будешь сама из леса таскать.
— На горбу своём.
— Пилорама моя для тебя закрыта.
— Поняла?
Зина побледнела. В посёлке, где газ был только в баллонах, остаться без дров на зиму было равносильно катастрофе.
— Да я что, я же ничего, — залопотала она пятясь.
Дмитрий обвёл взглядом остальных женщин.
— Это касается всех. Елена — достойная женщина, гостья наша, а вы как собаки цыпные, стыдно.
Всем бы вам у неё поучиться манерам.
Он подошёл к Елене, молча взял её полные вёдра.
— Идём, я помогу донести.
Елена шла рядом с ним, глядя на его широкую спину, обтянутую тканью рубашки. Она чувствовала спиной взгляды женщин, теперь в них не было насмешки, только удивление и, пожалуй, зависть.
Впервые в жизни она чувствовала себя невиноватой, не обязанной, а защищённой.
Словно Дмитрий выстроил вокруг неё невидимую каменную стену, через которую не могли пробиться ни злые слова, не косые взгляды.
Вечером Дмитрий зашёл к ним. Официально обсудить с Натальей поставку досок для ремонта сарая.
Наталья хитро прищурившись быстро ретировалась в дом, оставив их вдвоём на летней кухне пить чай.
На столе стояла вазочка с простым печеньем, лампа под абажуром отбрасывала мягкий жёлтый свет.
Елена разливала чай. Она старалась делать всё аккуратно, но руки предательски дрожали.
Она стеснялась своих рук. Раньше у неё всегда был безупречный маникюр. Сергей требовал. Теперь же, после недели работы в деревне, кожа обветрилась и покраснела, коротко остриженные ногти выглядели сиротливо, на ладони появилась мозоль от ведра. Она поставила чашку перед Дмитрием и тут же спрятала руки под стол, сжав их в замок на коленях.
Дмитрий сделал глоток, посмотрел на неё поверх чашки.
— Вкусный чай. С мятой?
— С мелиссой, — тихо ответила Елена.
— Елена. Лен. Он поставил чашку.
— Ты чего прячешься?
— Что?
— Руки. Чего спрятала?
Елена опустила глаза.
— Они некрасивые стали, грубые, кожа испортилась.
Дмитрий протянул свои ладони через стол. Огромный, широкий, с вьевшийся в линии жизни древесной пылью, которую не брало ни одно мыло.
— Дай сюда.
Елена нерешительно достала руки из-под стола. Дмитрий накрыл их своими ладонями. Его кожа была шершавой, горячей и сухой.
— Глупая ты, — сказал он мягко, поглаживая ее пальцы большим пальцем.
— Зачем прячешь?
Красивые руки. Самые красивые.
— Дима, ну что ты говоришь? — она попыталась вырвать ладони, но он держал крепко.
— Честные руки, Лен. У моей мамы такие были, в мозолях, в трещинках. Она ими троих детей подняла, дом построила, сад вырастила. На таких руках, Лена, дом держится, вся жизнь держится, а не на маникюре этом городском.
У Елены перехватило дыхание. Никто и никогда не говорю ей таких слов.
Сергей замечал ее руки только тогда, когда лак скалывался.
— Сходи на коррекцию, позорище, — говорил он.
А Дмитрий? Он поднял ее ладони, поднес к лицу и прижался губами к ее пальцам. Осторожно, бережно, словно касался хрусталя. Его щетина кольнула кожу, но это было приятное покалывание.
Елена замерла. Тепло от его губ, от его больших горячих ладоней волной хлынуло по венам, добираясь до самого сердца.
Она чувствовала, как внутри распускается тугой, болезненный узел, который она носила в себе годами.
Она подняла на него глаза.
В полумраке кухни его лицо казалось особенно добрым и родным.
— Спасибо, — одними губами прошептала она.
— За что? Он не отпускал ее рук.
— За то, что я живая.
За окном шумел осенний ветер, срывая последние листья. Но здесь, в круге света от старой лампы, было тепло. Впервые за долгое время по-настоящему тепло.
В городской квартире, где раньше пахло ванилью и свежей выпечкой теперь стоял тяжёлый, спёртый дух. Пахло лаком для волос, несвежим бельём и подгоревшим тостом. Сергей сидел на кухне, тупо глядя в экран телефона.
Банковское приложение показывало безжалостные цифры. Остаток на карте стремился к нулю. Деньги, снятые с общего счёта, компенсация за потерянные годы, испарились пугающе быстро. Первый взнос за машину для Кристины, пара брендовых сумок, ужины в ресторанах, потому что Кристина не готовила принципиально.
— Серёж, ты долго там тупить будешь? — голос Кристины донёсся из спальни.
— Мы опаздываем.
И, кстати, ты обещал мне шубу к зиме, я видела в витрине ту из рыси.
Сергей поморщился, голова раскалывалась.
— Кристина, сейчас не время, у меня временные трудности с наличностью. Подожди до премии.
В дверях кухни появилась Кристина, в одном нижнем белье с телефоном в руке. Красивая, молодая, но лицо ее было искажено злобной гримасой.
— Подожди, — она фыркнула, — ты мне говорил, что ты обеспеченный мужчина, начальник отдела, а на деле что, нищеброд с алиментами? Если ты не можешь обеспечить своей женщине достойный уровень жизни, зачем ты вообще нужен?
Она развернулась и ушла, громко хлопнув дверью. Сергей остался сидеть в тишине. Грязная чашка с засохшим ободком кофе на столе смотрела на него с укоризной. Ему нужно было собираться на работу. Важное совещание.
Он встал и пошёл в гардеробную. Ту самую, которую так хотела Алина, но которая теперь была забита вещами Кристины. Сергей достал свою любимую голубую рубашку. Она была мятой. Раньше при Елене он просто протягивал руку в шкаф и доставал идеально выглаженную свежую вещь.
Елена гладила рубашки по воскресеньям, под сериал. Он даже не задумывался, сколько времени это занимает.
— Крис! — крикнул он.
Погладь рубашку, пожалуйста.
— У меня маникюр сохнет, — донеслось из спальни.
Сергей выругался сквозь зубы.
—Сам погладь без рук что ли?
Он достал гладильную доску, включил утюг.
— Как это делается? Какой режим ставить? Он крутанул колесико на максимум, чтобы быстрее. Положил рубашку, силой прижал утюг. Раздалось зловещее шипение, потянуло паленым.
Сергей отдернул утюг, но было поздно.
На нежно-голубой ткани, прямо на груди, распыллось уродливое коричневое пятно в форме утюга. Ткань скукожилась и затвердела.
Чёрт! Заорал он, хватаясь за утюг и тут же обжигая палицы о раскалённую подошву.
— А-а-а! Боль пронзила руку.
Он в ярости швырнул утюг на пол. Тот с грохотом ударился о ламинат, пластмасса треснула. Сергей стоял посреди комнаты, дуя на обожжённый палец и смотрел на испорченную рубашку.
Дорогую, итальянскую. Теперь её только на тряпки.
Внезапно его накрыло острое, унизительное чувство собственной беспомощности.
Он, взрослый мужик, начальник, добытчик, не мог справиться с куском ткани. Он привык, что быт — это что-то само собой разумеющееся, как воздух. А оказалось, что этот воздух создавала Елена.
Ежедневно, ежечасно, незаметно. Без нее он превратился в бытового инвалида. Вечером того же дня ситуация усугубилась.
Алина, вернувшись из института, не вышла к ужину, который состоял из заказанной пиццы. Она заперлась в своей комнате.
Ночью Сергей разбудил лающий кашель. Он встал, прошёл по коридору, из комнаты дочери доносились хрипы.
Утром Алина не встала.
Сергей зашёл к ней и ужаснулся. Дочь лежала поверх одеяла. Лицо было пунцовым, волосы прилипли ко лбу.
— Пап…, прошептала она, пытаясь сфокусировать на нём мутный взгляд.
— Мне плохо… пить….
Сергей потрогал её лоб. Он был горячим, как тот утюг. Градусник показал 39,2. В дверях появилась Кристина. Она была уже при параде. Яркий макияж, короткое платье.
Увидев больную Алину, она не бросилась за лекарствами. Она брезгливо сморщила нос и сделала шаг назад, в коридор.
— Серёжа, это что такое?
Её голос звенел от возмущения.
— Она что, заболела?
— У неё жар, Крис. Похоже на грипп.
Грипп? Кристина взвизнула.
— Ты с ума сошёл? У меня сегодня вечеринка в клубе, презентация нового бренда. Я не могу болеть.
— Убери её отсюда!
— Куда я её уберу? Это её дом, она болеет.
— Она бацильная! — перебила Кристина, прикрывая нос ладонью.
— Слышишь, как она кашляет? Как трактор! Я не хочу это слушать и заражаться не собираюсь.
— Или она валит отсюда прямо сейчас, или я уезжаю к маме. И тогда, милый, ты меня долго не увидишь.
Она развернулась и пошла к выходу. Сергей остался стоять посреди комнаты.
Выбор был простым и страшным.
С одной стороны, капризная, но такая желанная молодая любовница, ради которой он разрушил семью.
С другой, собственная дочь, плоть и кровь, которая сейчас нуждалась в помощи. Он посмотрел на Алину. Она снова закашлялась, сжимаясь в комок.
Страх потерять Кристину, остаться одному в этой грязной квартире, признать свое поражение, перевесил отцовский долг.
— Алина! он потряс дочь за плечо.
— Алина, проснись!
Девушка с трудом разлепила глаза.
— Пап, ты дашь лекарства?
Сергей отвёл глаза. Он полез в карман, достал бумажник. Вытащил две пятитысячные купюры, последние наличные.
— Дочь, пойми правильно! — заговорил он быстро, сбивчиво.
— Кристина… Она очень переживает за своё здоровье. У неё иммунитет слабый.
— Тебе нельзя здесь оставаться.
— Что?
Алина попыталась приподняться на локтях, но сил не было.
— Пап, ты о чём? У меня тридцать девять.
— Вот деньги.
Он сунул купюры ей в горячую влажную ладонь.
— Вызови такси, поезжай в хостел или к подругам. Поживи там пару дней, пока не выздоровеешь. Как температура спадёт, вернёшься.
Алина смотрела на него и в её воспалённых глазах медленно проступал ужас. Она не верила.
Она смотрела на отца, который всегда баловал её, покупал гаджеты, обещал гардеробную за счёт маминой комнаты, и видела перед собой чужого трусливого мужчину.
— Ты выгоняешь меня? прошептала она.
— Больную? На улицу?
— Не выгоняю, а прошу войти в положение, — раздраженно бросил Сергей.
Ему было стыдно, и от этого стыда он злился ещё больше.
— Давай, собирайся, Кристина ждать не будет.