Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 151
Эмма посмотрела на часы на запястье – тонкие, серебристые, с римскими цифрами, – и слегка нахмурилась, словно время подгоняло её принять решение. Затем она подняла взгляд на меня и спросила тихо, но твёрдо, тем самым развеивая последние мои сомнения в её готовности услышать правду:
– Ты говорила, что можешь связаться с тем человеком? С тем, кто знал моего отца и сотрудничал с фондом «Надежда»?
– Да, конечно! Прости, пожалуйста, – спохватилась я, чувствуя лёгкий укол совести за свою медлительность. Быстро достала ноутбук из сумки, аккуратно поставила его на низкий стеклянный столик в гостиной, включила и открыла мессенджер. Пальцы слегка дрожали, пока набирала вызов маме. Она откликнулась спустя пару минут – как всегда, пунктуальная, даже в таких необычных обстоятельствах. Я предупредила её коротко, набрав: «Мы в квартире Эммы Звенигородской, ей хотелось бы узнать подробности последнего года жизни её отца, Андрея Владимировича. Будь осторожна».
– Вы готовы? – спросила я нарочито официально, стараясь сохранить дистанцию, поскольку полного доверия к Эмме у меня ещё не было. В конце концов, она формально жена Леднёва, и кто знает, насколько глубоко вовлечена в его дела и насколько тесно с ним связана?
– Да, Алина Дмитриевна, – ответила мама с лёгкой улыбкой, поддерживая правила конспирации, о которой мы с ней договорились заранее: никаких имён и лишних деталей. И уж тем более факт нашего родства должен остаться втайне.
Я развернула экран ноутбука в сторону хозяйки квартиры, подвинула свой стул ближе, чтобы мы с ней обе оказались в кадре, и представила свою визави:
– Позвольте вас познакомиться. Эмма Андреевна Звенигородская, супруга Владимира Кирилловича Леднёва. Это Ольга Сергеевна Иноземцева.
– Здравствуйте, Эмма Андреевна, – мягко сказала мама, её голос в динамиках звучал тепло, но с ноткой усталости от воспоминаний. – Меня зовут Ольга Сергеевна Иноземцева. Тридцать лет назад я сотрудничала с благотворительным фондом «Надежда», который принадлежал вашему отцу, Андрею Владимировичу, и Владимиру Кирилловичу Леднёву. Я тогда работала заместителем директора детского дома по административно-хозяйственной части, а также была координатором программ помощи детям-сиротам... Мы организовывали сборы средств, поездки в детские дома, даже международные партнёрства. Ваш отец был душой всего этого – идеалистом, верившим, что можно изменить мир к лучшему.
Дальше Эмма узнала про очень многое из того, что уже было так хорошо известно мне самой: про скрытые потоки денег, которые шли не на благотворительность, а на отмывание средств из сомнительных источников; про то, как Леднёв постепенно оттеснял Звенигородского от управления, и про то, чем это для второго закончилось.
Я сидела молча, слушала знакомый рассказ и украдкой посматривала на Эмму. Её лицо постепенно менялось под мягким светом торшера в углу комнаты. Сначала – маска недоверчивости, лёгкое прищуривание глаз, скрещенные руки на груди, как барьер. Но по мере того, как мама говорила, черты Звенигородской смягчались: губы слегка приоткрылись, брови поднялись в удивлении, а в глазах мелькнуло что-то похожее на боль. На смену скепсису приходило понимание – горькое, запоздалое – того, что, сама того не зная, она несколько лет назад связала свою судьбу не с добрым, интеллигентным Владимиром Кирилловичем, каким он казался со стороны, а с настоящим монстром. Человеком, мастерски играющим жизнями людей, манипулирующим ими как пешками и готовым в любую минуту избавиться от любой из них при малейшем сомнении в нужности или подозрении в предательстве.
«Вот почему Леднёва не убили в девяностые, как многих богатеев в ту пору, – подумала я про себя, глядя на её побледневшее лицо. – Он не ждёт удара, умеет бить на упреждение. Стоило ему лишь заподозрить Звенигородского в связи с Еленой Романовской и, вероятно, в утечке информации о фонде «Надежда», как он тут же подстроил его смерть – аккуратно, без следов, под видом несчастного случая».
В том, что говорила мама, конечно, было слабое звено: у неё не имелось ни одного фактического доказательства причастности Леднёва к смерти отца Эммы. Да, Ольга Сергеевна приводила детали – даты встреч, суммы переводов, имена посредников, – которые мог знать только участник тех событий. Но кто знает? Вдруг Звенигородской этого бы показалось мало? Она могла решить, что это всего лишь слова, выдумка обиженной бывшей сотрудницы. Однако я видела по её глазам, которые теперь блестели от непролитых слёз, что она постепенно начинает верить. И всё же, как я и ожидала, ей требовалось нечто особенное – не просто слова, а что-то осязаемое, личное.
Эмма наклонилась чуть ближе к экрану, её голос дрогнул:
– Скажите, Ольга Сергеевна, а у вас, может, есть какой-то… железный аргумент, подтверждающий ваши слова? Что-то, что могло бы... убедить меня окончательно?
Мама на миг замолчала, глядя в камеру с грустью. Затем кивнула:
– Я не могу, Эмма Андреевна, пойти в полицию и доказать, что ваш муж приказал устранить вашего отца. Исполнителей этого преступления наверняка ликвидировали в тот же день или вскоре после, чтобы никто не мог указать на заказчика. Следы стёрты навсегда. Но у меня есть одна вещь…
Я заметила, как Звенигородская напряглась всем телом – плечи поднялись, руки сжались в кулаки на коленях, дыхание стало прерывистым. Мама медленно протянула руку ближе к видеокамере, разжала ладонь, и на ней оказалась маленькая поделка – деревянная фигурка, искусно вырезанная вручную, с потемневшей от времени поверхностью.
– Это японская резная фигурка нэцке, изображающая бога грома Райдзин, – продолжила мама спокойным, но проникновенным голосом, поворачивая поделку так, чтобы камера лучше захватила детали. – Её подарил мне Андрей Владимирович лично, за две недели до своей смерти. Он рассказал, что купил статуэтку во время деловой поездки в Японию в 1993 году в маленькой антикварной лавке в Киото. Вещица действительно ценная: тонкая резьба по слоновой кости, подставка из красного дерева, возраст уже больше ста лет. Но самое важное – это парная фигурка. Вторая изображает бога ветра Фудзина. Обе статуэтки создал один и тот же мастер в эпоху Мэйдзи, и если поставить их рядом, они идеально дополняют друг друга, создавая настоящий ансамбль – гром и ветер, буря. Андрей Владимирович говорил, что всегда держал вторую у себя в кабинете. Уверена, что она до сих пор хранится у вас дома.
Эмма замерла, её лицо стало ещё бледнее, чем раньше – словно вся кровь от него отхлынула. Она медленно поднялась со стула, ноги слегка подкашивались, прошла в соседнюю комнату – я слышала, как открылся шкаф. Когда она вернулась, то так же, на раскрытой ладони, осторожно, будто боясь разбить, показала вторую статуэтку в камеру. Точная пара: тот же стиль резьбы, те же потемневшие от времени детали, только вместо барабанов и молний – мешок с ветром за спиной.
– Господи… я никогда не думала… – пробормотала она дрожащим голосом, глаза наполнились слезами. – Но почему? Почему Леднёв это сделал с моим отцом?
Мама вздохнула тяжело, в её взгляде мелькнула давняя боль.
– Простите, что признаюсь в этом так прямо, Эмма Андреевна, но ваш папа испытывал ко мне романтические чувства. Нет-нет, вы не подумайте ничего плохого: он безгранично уважал и любил вашу маму, вы были для него всем. А я… я стала для него просто увлечением, лёгким романтическим порывом в те сложные времена. Никаких близких отношений между нами не существовало – ни намёка. В противном случае, полагаю, Андрей Владимирович подарил бы мне что-то из категории ювелирных украшений, кольцо или серьги. А это... был прощальный жест друга, который чувствовал приближение беды.
– Да… я понимаю… Боже мой, – Эмма закрыла лицо руками, плечи её задрожали от беззвучных рыданий. Потом она отняла ладони, и в глазах загорелся гнев. – Получается, это всё-таки правда: Леднёв заказал убийство моего папы… Какой же он… – из её уст вырвались такие непечатные слова, что я мысленно под каждым из них готова была подписаться дважды.
– Простите, девушки, но у меня действительно дела, – мягко сказала мама, как мы и оговорили заранее: теперь мне предстояло продолжить беседовать с Эммой наедине, без лишних свидетелей, даже виртуальных. – Если будут вопросы, Алина Дмитриевна мне передаст.
Звенигородская с усилием взяла себя в руки, поблагодарила Ольгу Сергеевну дрожащим голосом, они попрощались. Я закрыла ноутбук, и в просторной гостиной повисла тяжёлая, густая тишина – только тиканье часов на стене и шум города за окном. Я посмотрела на Эмму: она сидела, сжавшись, статуэтку всё ещё держала в руках, словно боялась отпустить последнее, что связывало её с отцом.
– Эмма, если ты хочешь, давай я оставлю тебя одну? – предложила я тихо. – Наверняка нужно переварить всё это, подумать наедине…
– Нечего тут думать! – перебила она резко, вскинув голову. Глаза горели яростью. – У меня прямо сейчас пальцы чешутся, чтобы пойти и разорвать Леднёва на части голыми руками!
– Вот этого, как раз, делать точно не стоит, – постаралась я снизить накал страстей, бушующих в ней. – Во-первых, у тебя физически сил не хватит – он крепкий, а во-вторых, охрана пристрелит на месте и глазом не моргнёт, даже если ты его законная жена. Они на него работают, а не на закон.
Я помолчала секунду, давая словам осесть, и продолжила:
– Помнишь, ты говорила, что хотела бы оказаться у бассейна в тёплом климате, с коктейлем в руке, без забот? Теперь подумай о следующем: половина всего, что создали Леднёв и твой отец вместе – холдинг, недвижимость, счета, – по праву принадлежит тебе как наследнице Андрея Владимировича. Это сотни миллионов долларов, Эмма. Реальные, живые деньги.
При этих словах у неё округлились глаза, гнев на миг отступил, сменившись изумлением.
– Да, и эта половина твоя по закону наследования, хочет того Леднёв или нет. Он не сможет просто так всё присвоить.
– Но как же мне всё это у него забрать? – спросила Звенигородская без особой надежды, но в голосе уже скользнула искра интереса.
– Вот здесь нам нужен сильный, влиятельный союзник. И такой человек есть – надёжный и мотивированный.
– Да? Кто же он?
– Крупный столичный девелопер, весьма состоятельный и жёсткий в бизнесе. Его зовут Виктор Эдуардович Кольцов.
– Кажется, я о нём слышала, – кивнула Эмма, наморщив лоб. – В светской хронике мелькал, на каких-то приёмах.
– Наверняка. Не последний человек в элитарной тусовке Москвы, свой среди своих.
– Но почему он должен нам помогать? И как он вообще связан с Леднёвым и его холдингом?
– Об этом мы поговорим подробно в следующий раз. Сейчас мы с тобой уже очень устали – день был тяжёлый, эмоции зашкаливают. Давай встретимся через пару дней. Ты отдохнёшь, обо всём спокойно подумаешь, а главное – успокоишься и вернёшься в норму. Твоя теперь главная задача, Эмма, – снова оказаться рядом с Леднёвым. Близко.
– Втереться к нему в доверие? – уточнила она, прищурившись.
– Скорее, вернуть его. Полностью.
– Учитывая то, что мы с Орловским натворили, это будет сделать крайне трудно… – произнесла она с тяжёлым вздохом, опустив взгляд. – Боюсь, Леднёв никогда не простит мне предательства. Он уже нацелился на развод, просто ждёт подходящего момента, чтобы всё провернуть чисто. Да и брачный договор никто не отменял, а согласно этому документу я останусь практически ни с чем…
Я посмотрела на неё прямо, без околичностей:
– А как ты думаешь, Владимир Кириллович тебе верен? Полностью, безоговорочно?
Эмма подняла идеально подведённые брови, усмехнулась горько уголком рта:
– Шутишь? Он тот ещё ходок, бабник старой закалки. Только с его деньгами и связями может купить каких угодно свидетелей, подчистить всё. Скандалов не будет – он мастер заметать следы.
– То есть твои подозрения в его изменах могут оказаться беспочвенными? Просто интуиция?
– Нет, я не просто подозреваю. Я сама видела однажды след от помады на его рубашке – ярко-красной, не моей. И… – Эмма смутилась, щёки слегка порозовели. – На нижнем белье. Причём там не только помада была, но и следы другой косметики. Женской, разумеется. Духи чужие, тональный крем. Так что мой «благоверный» совсем не монах. Только доказать ничего не могу – он осторожен.
– А если получится доказать? Фото, видео, свидетели?
– В таком случае мы будем квиты, – оживилась она. – И если начнётся бракоразводный процесс, то я смогу претендовать на половину совместно нажитого имущества. По полной.
– Это много? – спросила я, хотя знала ответ.
– Очень много… – она помолчала, глядя на статуэтку в руках, и добавила тихо, но с жёсткой решимостью в голосе: – Но лучше бы отнять у него всё. Оставить без копейки, без штанов и отправить за решётку. Уверена, что кроме моего отца за Леднёвым тянется длинный, кровавый шлейф заказных убийств и прочих преступлений. Он должен заплатить за всё.