Через месяц после новоселья Артём снова позвонил. Вернее, даже не позвонил — просто скинул номер карты и написал: «Мам, срочно. Потом объясню».
А ведь в тот вечер, когда она тайком сунула ему коробку с деньгами в кладовке, она искренне верила: это в последний раз.
— Лида, давай майонез левее, а то я опять по рукаву… — Валентина Петровна подула на чёлку и уставилась на миску с оливье так, будто там судьба плавала кружочками колбасы. — Главное — чтоб Артём приехал. Вот он-то порядок наведёт. Он у нас умный, хваткий.
Сестра Лида нарезала яйца и хмыкала:
— Хваткий, ага… Хваткий у тебя — только на рассказы. Ты бы лучше про Ольку свою сказала что-нибудь человеческое. Она хоть звонит.
— Олька… — Валентина Петровна поморщилась, как от лимона. — Олька-то да. Только привезёт своего… ну этого… Рашида. С чужой верой, с чужими правилами. Я же не против людей, Лид, ты не подумай, но… где родился, там и пригодился. А он у нас где пригодился? В нашей семье?
Лида прыснула:
— Валя, не начинай. Он, между прочим, дом вашему Николаю Ивановичу помогал крыть. У тебя Артём за десять лет хоть гвоздь в этот дом забил?
Валентина Петровна затихла на секунду, потом включила привычный режим защиты «любимчика»:
— Артём головой работает. Ему некогда по вашим крышам лазить. Он бизнес делает.
— Какой бизнес? — Лида прищурилась. — Тот, что «сейчас мы вот-вот выстрелим»? Слушай, я тебе скажу по-сестрински: выстреливает у него только кредитка.
Валентина Петровна стукнула ложкой по миске:
— Не каркай. Сегодня новоселье. Дом десять лет строили, не чтоб ты мне тут настроение портила. Артём приедет — и всё будет как надо.
— Ага. И подарок тебе привезёт. Нормальный, не как в прошлый раз — «сертификат на обучение трейдингу», — Лида хохотнула. — Ты тогда полгода боялась на кнопку нажать, вдруг деньги сами улетят.
— Лида! — Валентина Петровна шлёпнула сестру полотенцем. — Не язви. Ты лучше скажи: а правда, что Кристинка его… ну… приворожила?
— Да кто его знает, — Лида пожала плечами. — Говорят, она на ногти больше тратит, чем он на налоги. А ещё говорят, он уволился.
— Не уволился, а… переходит на новый уровень, — быстро исправилась Валентина Петровна, будто читала пресс-релиз. — Артём у меня не пропадёт. А Олька… Олька так и будет со своим скромничать.
— Зато скромные обычно и вытягивают, — пробормотала Лида и пошла за тарелками. — Ладно, режь шубу. Сейчас начнётся цирк.
Приезд «неудачных»
Началось с того, что во двор тихо въехала старенькая «Лада», без музыки и понтов, и из неё вылезла Ольга — в выглаженной рубашке, в нормальных ботинках, без «модных дырок», как Валентина Петровна любила говорить. За ней — двое детей с пакетами, и Рашид, аккуратный, чисто выбритый, с каким-то огромным коробом в руках.
— Мама, привет… — Ольга обняла Валентину Петровну осторожно, как будто та могла рассыпаться. — С новосельем вас. Ну вы герои, честно.
— Привет, — Валентина Петровна ответила так, будто подписала акт приёма-передачи. — Проходите. Разувайтесь. Только не натопчите, у меня тут всё новое.
Рашид поднял короб повыше:
— Валентина Петровна, это вам. Посудомойка. Чтобы вы меньше уставали. Мы с Олей выбрали не самую дорогую, но надёжную.
Валентина Петровна аж рот приоткрыла:
— Какая… посудомойка?
— Ага, — Ольга смущённо улыбнулась. — Ты же сама всё время: «Я целыми днями у раковины, я вам не рабыня Изаура». Вот. Чтоб было легче.
Лида, выглянув из кухни, прошептала с ехидцей:
— Опа. «Неудачные» приехали, а подарочек-то — как раз в точку.
Рашид тем временем уже присел у входной двери:
— Дверь у вас просела чуть-чуть. Разрешите, подтяну петли? Тут минут на пять.
— Да не надо… — начала Валентина Петровна по привычке «мы сами», но Николай Иванович, который до этого молча курил у крыльца и изображал каменную стену, вдруг оживился:
— Подтягивай, сынок. А то у меня руки уже не те. И шуруповёрт вон, в кладовке.
Ольга посмотрела на мать внимательно, будто выискивала там хоть крошку одобрения.
— Мам, мы тебе ещё… — она протянула конверт. — Это вам с папой. На дом. Хоть на шторы, хоть на плитку — сами решите.
Валентина Петровна конверт взяла быстро, как горячую картошку. И тут же, чтоб не растаять, включила строгий голос:
— Ладно. Проходите. Там холодец уже на столе. Только детям руки помыть.
Дети, хохоча, побежали к умывальнику, и на секунду в доме стало по-настоящему живо — без натужных тостов, без показухи.
Любимчик с эффектом
Артём появился через два часа — ровно в тот момент, когда Николай Иванович поднял первый тост «за дом, который десять лет по кирпичику». Во двор влетела блестящая машина, так блестящая, что у Валентины Петровны сердце ёкнуло: «Ну вот, человек приехал».
Дверь хлопнула, музыка бахнула, и на пороге возник Артём — в дорогой куртке, но с лицом «я спал в телеге». За ним — Кристина: накрашенная ярко, запах сладкий, как у леденца, и взгляд такой, будто она сюда не в гости, а на кастинг пришла. Хотя, если присмотреться, под глазами у неё залегли тени, а руки чуть подрагивали — видно, нервничала не меньше остальных.
— Мамуля! — Артём обнял Валентину Петровну и тут же шепнул: — Только папе не говори, я на минутку… потом объясню.
— Ты чего опоздал? — Валентина Петровна пыталась улыбаться, но улыбка выходила нервная. — Мы уже… стол накрыли.
— Да пробки, — махнул Артём. — И вообще, мам, не начинай. С праздником. Вот… — он протянул пакет. — Подарок.
Валентина Петровна заглянула: внутри была… неоновая надпись «HOME SWEET HOME». Пластмассовая. Огромная.
— Это куда? — растерялась она. — На забор?
Кристина засмеялась:
— Да куда угодно! Сейчас так модно, фоточки — огонь. А то у вас тут… ну… по-домашнему.
Лида из кухни процедила:
— По-домашнему — это когда еда есть, а не фоточки.
Артём уже тащил Кристину за стол, разливал себе «по чуть-чуть», и за десять минут атмосфера стала как в маршрутке в час пик: тесно, шумно и всем неловко.
— Ну что, за новоселье! — Кристина подняла бокал. — И чтоб домик ваш… как его… окупился!
Николай Иванович нахмурился:
— Домик, говоришь… Мы его не на продажу строили.
Артём перебил, громче всех:
— Пап, ну чего ты. Главное — семья собралась.
И тут же, будто случайно:
— Мам, у меня новости. Только без паники.
Валентина Петровна напряглась так, что аж плечи поднялись:
— Какие новости?
Кристина закатила глаза, хлебнула вина и выдала:
— Ну, короче… Я беременна.
Ольга чуть не выронила вилку:
— Кристин… поздравляю, наверное.
Николай Иванович медленно поставил рюмку:
— Беременна — это ладно. А ты, Артём, чего такой, будто тебя в долг взяли?
Артём почесал шею:
— Там… ситуация. Меня «попросили» с работы. И… у меня по бизнесу долги. Ничего страшного, просто надо закрыть, чтобы коллекторы не трепали нервы.
Валентина Петровна сразу нашла правильные слова, которыми можно заткнуть тревогу:
— Ну и что? Всякое бывает. Молодой ещё, выкрутишься.
Лида фыркнула:
— Молодой… ему тридцать восемь.
Конфликт за столом
Кристина довольно быстро «разогрелась» и, глядя на Рашида, который пил компот и спокойно ел холодец, вдруг прицокнула:
— А ты чего такой скучный? Выпей! Праздник же.
Рашид улыбнулся вежливо:
— Спасибо, я не пью. Я за рулём. И мне завтра на работу.
— На работу! — Кристина рассмеялась так громко, что у Валентины Петровны в ушах зазвенело. — Ой, ну прям святой. У вас там, наверное, всё по расписанию.
Она сама не понимала, зачем это говорит. Может, от нервов. Может, от страха — ведь внутри неё рос ребёнок, а у его отца не было ни работы, ни денег, только долги и «вот-вот выстрелим». Но вместо того чтобы замолчать, она продолжала:
— Помолился — и пошёл гайки крутить, да?
Ольга покраснела:
— Кристина, ты нормальная вообще?
Артём, вместо того чтобы остановить, подлил себе:
— Оль, да расслабься. Она просто устала. Беременная же.
Рашид положил вилку, спокойно, без злости:
— Кристина, я вас не знаю, но прошу — уважайте хозяев. Это их дом. И их праздник.
Кристина вытянула губы:
— Ой, какой умный. Сказал, как по телевизору.
Николай Иванович резко:
— Хватит. В моём доме никого не унижают.
И вот тут Валентина Петровна увидела страшное: как все посмотрели не на Кристину, не на Артёма, а на неё. Мол, скажи хоть слово. Будь матерью всем, а не одному.
Она сглотнула и… не выдержала привычки:
— Да что вы на Кристину набросились? Она правда устала. И в положении. Ну ляпнула — бывает. Не делайте трагедию.
Ольга молча встала, взяла детей:
— Мам, я на минуту в детскую. А то тут… воздух тяжёлый.
Лида шепнула Валентине Петровне:
— Ну всё. Ты опять выбрала.
Деньги и момент истины
Поздравления продолжились. Кто-то дарил полотенца, кто-то — кастрюли, кто-то конверты «на дом». Валентина Петровна складывала деньги в коробку из-под конфет и приговаривала: «На сантехнику, на забор, на ворота… ой, сколько дел».
Артём дождался, когда все немного притихли, и вдруг — прямо за столом, при всех:
— Мам. Ну ты же видишь, у меня беда. Серьёзная. Мне надо сегодня закрыть часть долгов. Иначе завтра уже люди приедут, начнут давить. Дай мне эти деньги… ну, что вам подарили. Я потом верну, клянусь.
В комнате стало так тихо, что слышно было, как холодильник щёлкает.
Николай Иванович ударил ладонью по столу:
— Нет.
— Пап, ты чего? — Артём резко посерел. — Это вообще не твои деньги. Это маме дарили.
Кристина добавила, уже с обидкой:
— Ну да… вам шторы важнее, чем будущий внук, получается?
Лида не выдержала:
— Ребёнку ты, Кристина, памперсы купишь на «HOME SWEET HOME»? Или на неоновую надпись молоко выдадут?
Артём поднялся:
— Мам. Или ты помогаешь, или мы сейчас встаём и уезжаем. И ребёнка этого ты не увидишь. Я не шантажирую… я просто говорю, как будет. Мне не до ваших семейных спектаклей.
Валентина Петровна почувствовала, как внутри всё сжалось: страх, стыд, и самое мерзкое — облегчение от того, что её всё ещё «нуждаются». Вот она, роль, в которой она понятная: спасательница.
— Николя, не кричи… — тихо сказала она мужу. — Давай не при людях.
— При людях как раз, — Николай Иванович посмотрел на неё тяжело. — Чтоб потом не говорила, что не понимала.
Валентина Петровна кивнула… и всё равно сделала по-своему.
Она вышла «за тарелками» в кладовку, а Артём пошёл следом, будто случайно. Там, среди банок с огурцами, она сунула ему коробку с конвертами.
— Мам… — Артём выдохнул. — Спасибо. Я потом…
— Иди, — оборвала она. — Только… аккуратнее. Пожалуйста.
На пороге кладовки стояла Ольга. Не кричала. Не плакала. Просто смотрела так, будто её тихо отодвинули в сторону, как табуретку.
— Понятно, — сказала она и ушла к детям.
Послевкусие
Праздник доиграли как могли: кто-то натянуто пел, кто-то доедал селёдку под шубой, кто-то делал вид, что «ну всякое бывает». Кристина уснула на диване — усталость взяла своё, и во сне её лицо вдруг стало обычным, почти детским, без этой защитной маски. Артём куда-то выбегал «по звонку», Николай Иванович курил один за баней и не заходил в дом.
Вечером, когда все разъехались, Валентина Петровна мыла тарелки — вручную, потому что посудомойку ещё не успели даже распаковать, — и вдруг поняла, что руки у неё дрожат не от усталости. От пустоты.
Лида тихо сказала, без злости:
— Не в коня корм, Валя. Ты же сама это знаешь. Просто тебе страшно признаться.
Николай Иванович не ругался. Он только сел на табурет и устало произнёс:
— Дом построили. А счастье всё равно в кредит получилось.
Ольга уехала рано утром, оставив на столе список: «что купить детям в школу», и короткое «Мам, береги себя». Рашид на прощание пожал Николаю Ивановичу руку и сказал: «Спасибо, что пустили», будто это он был чужой, а не тот, кто петли подтянул и молча вынес мусор.
* * *
Через месяц Артём снова позвонил. Вернее, даже не позвонил.
Номер карты скинул сообщением. И коротко написал: «Мам, срочно. Потом объясню».
Валентина Петровна долго смотрела на экран. Потом набрала ответ, стёрла, набрала снова.
За окном шёл дождь. Посудомойка так и стояла в коробке — некому было подключить.