В восемь утра мама позвонила проверить, на что Марина вчера потратила пять тысяч. В тот момент Марина поняла: пора считать.
— Мариша, а что это у тебя расход пять тысяч вчера, а?
Голос бодрый, как у ведущей утренней зарядки. Марина ещё кофе не успела налить.
— Мам, доброе утро. Платье купила. По распродаже.
— Какое платье. Прошлое два раза надевала.
— И что?
— А то, что деньги не бесконечные. Мы с папой тебе только вчера перевели, между прочим.
Мама любила это «между прочим». Им можно было закончить любую фразу и стать правой.
— Мам, это мои деньги, когда они у меня на карте.
— Это наши с папой нервы, а не деньги. Мы на пенсии, если ты забыла.
— Помню.
— Значит так. Вечером заедем. Папа посмотрит, что за магазин. И вообще, я давно у тебя не была, проверить, как ты живёшь.
Марина уставилась на пустую кружку и подумала, что хорошо бы тоже перейти на формат «заедем проверить». К начальнику, например.
Родители жили через два района, но вели себя, будто Марина в общежитие съехала вчера.
Каждый перевод — с комментариями. Каждый чек из магазина мама разбирала под микроскопом.
Папа был спокойнее. Появлялся в прихожей, как грузчик: тихо, но его сразу много.
— Так, что тут у нас.
Снимал куртку, ставил аккуратно кроссовки, осматривался.
— Тапки где для гостей, Марина? Гостеприимство никто не отменял.
Мама несла сумки с продуктами. Обязательно больше двух, чтобы ручки врезались в ладонь: «видишь, как мы стараемся».
На стол высыпались пачки крупы, сыр из акции, три вида колбасы — «надо, чтобы запас был».
— У тебя в холодильнике пустота, Марина.
— Я вчера всё доела.
— Одна живёшь, а ешь как трое.
— Мам, ты же сама всё притащила.
— Это другое. Это базовый набор.
Мама доставала из пакета банковскую распечатку.
— Смотри. Наши переводы за последний месяц. На лекарства, на коммуналку, на одежду. Что бы ты без нас делала?
— Жила бы.
— Давай без этих шуточек.
Она всегда так говорила, когда Марина начинала сопротивляться.
Однажды это совпало с самым неудачным вечером.
Марина сидела на кухне с Игорем. Он умел слушать и не перебивать — за это она его особенно ценила.
Они ели простую еду, смеялись над объявлениями в подъезде. Всё шло ровно, спокойно.
Пока не позвонили в дверь.
Звонок был уверенный, хозяйский. От такого сразу понятно: не курьер.
— Ты кого-то ждёшь?
— Нет.
Марина открыла.
В коридор без паузы протиснулась мама с пакетом.
— Ну что, проверим, как моя девочка поживает. Папа, поднимайся, не стесняйся.
За мамой уже шуршал курткой папа.
Мама заглянула в кухню через плечо.
— О, у нас гости.
Пауза.
— Точнее, гость.
Игорь встал, вежливо поздоровался, начал что-то говорить.
Маме вежливость была неинтересна.
— Это кто?
— Мам, это Игорь, мы общаемся.
— В каком смысле?
— В обычном.
— Ясно.
Папа полез в прихожую к полке с обувью.
— А чего это тут туфли стоят? Дорогие, небось.
— Пап, можешь не рыться в моих вещах?
— Я не роюсь, я интересуюсь.
Игорь неловко повернулся к Марине.
— Может, мне лучше пойти?
— Да зачем, садись, мы быстро.
Но мама уже садилась во главе стола.
Марина почувствовала, как тонет посередине собственной кухни. Будто это не её квартира, а семейный филиал.
Через полчаса Игорь ушёл, вежливо кивнув.
Дверь за ним закрылась тихо.
— Ничего парень, — сказала мама. — Только худой очень. Это мода такая сейчас?
Марина молчала.
— Ты чего с лицом? Мы тебе добра хотим.
— Мам, вы вломились без предупреждения.
— Мы к родной дочери пришли. Куда нам ещё?
— Это моя квартира.
— Квартира банка. Не передёргивай. Без нас ты бы в своей комнате у нас сидела. Ты помнишь, сколько мы помогли на первоначальный взнос?
Вот тут у Марины что-то встало в горле.
Ночью она достала ноутбук и выписки из банка.
Открыла. Стала листать.
Каждый перевод от мамы с подписью: «на еду», «на сапоги», «коммуналка», «на всякий случай».
Иногда по тысяче, иногда по десять.
За несколько лет набрался целый сериал.
Она взяла тетрадь и начала записывать. Столбик за столбиком.
Вспоминались эпизоды.
Как мама переводила и сразу звонила: «ну что, дошло, уже потратила?»
Как папа серьёзно говорил: «мы в тебя вкладываемся, потому что ты наша».
Как они ходили выбирать диван и устроили допрос продавцу про цену.
Столбик вырос, как башня. Сумма не влезла на строку.
Марина посмотрела на цифры и хмыкнула. Можно было маленькую машину купить. Или закрыть половину ипотеки.
Интересно, у кого здесь кто «на шее».
Она откинулась на спинку стула и вдруг вспомнила пословицу про дарёного коня, которому в зубы не смотрят.
Подумала: её конь давно в её стойле стоит. Проверка зубов открыта.
Утром она взяла паспорт и поехала в банк.
Очередь, талончики, девушка с натянутой улыбкой. Договор, подпись, новая сумма долга.
Марина смотрела на цифры и думала: «Это цена тишины. Цена, чтобы никто не врывался без звонка».
Когда вернулась, принтер выплюнул несколько страниц.
Она подчёркивала маркером все родительские переводы. Рядом в тетради писала: «Январь 2021 — на квартиру. Февраль — сумка. Март — шиномонтаж».
Посчитала ещё раз. Сверилась с тем, что взяла в банке.
Разложила деньги по конвертам. На конверте написала: «Возврат».
Почерк круглый, школьный.
Потом расхохоталась. Сама от себя.
До вечера ходила по квартире и репетировала.
— Мам, пап, я благодарна, но вот.
— Вы мне помогли, а я теперь хочу по-другому.
— Вы не обязаны меня содержать.
Все фразы звучали чужими. Как из психологических статей, которые она листала по ночам.
Хотелось проще. По-человечески.
Села на диван и просто произнесла:
— Теперь это моя жизнь.
Вот эта фраза понравилась. Короткая, понятная. Как надпись на двери.
Родителей пригласила официально.
— Мам, пап, придите вечером. Нужно поговорить.
— Что случилось?
— Ничего страшного. Просто разговор.
— Беременность?
— Мам, нет.
— Увольнение?
— Нет.
— Тогда что?
— Приходите, увидите.
Мама уже нервничала — в голосе появился вибрирующий тон «всё пропало».
Папа на фоне:
— Ладно, зайдём. Только не пугай мать.
Когда пришли, на столе не было ни нарезок, ни салатов. Только чайник и три кружки.
Мама сразу заметила.
— Ты чего, заболела?
— Всё нормально. Садитесь.
Они сели.
Марина положила перед ними конверт и толстую стопку распечаток. Ладони стали влажными.
— Это что?
— Ваши переводы за последние годы. По месяцам собрала.
— Ты чего, совсем?
— Я посчитала, сколько вы в меня вложили. И хочу вернуть.
Мама уставилась на конверт, как на чужую вещь в сумке.
— В смысле вернуть?
— В прямом. Здесь вся сумма. Каждая копейка.
— Откуда у тебя такие деньги?
— Взяла кредит.
— То есть ты влезла в долги, чтобы нам отдать деньги, которые мы из любви давали? Ты нормальная?
— Очень.
— Зачем ты этим занимаешься?
— Мне так спокойнее.
Папа придвинул конверт, но не открыл.
— Мариш, ты нас обидеть хочешь?
— Нет.
— Тогда объясни.
— Я не хочу больше брать у вас деньги. И не хочу, чтобы вы контролировали мою жизнь. Что я ем, с кем встречаюсь, когда меня навещать.
Мама откинулась на спинку.
— Мы контролируем? Мы интересуемся. Мы родители.
— Вы приходите без звонка. Спрашиваете про каждый чек. Оцениваете каждого человека, который заходит сюда.
— Так это для твоего блага!
— Для вашего спокойствия.
Она сказала это ровно, без дрожи. Сама удивилась, как тихо и твёрдо звучит.
Мама фыркнула.
— Скажи спасибо, что есть кому помочь. Люди годами с родителями не разговаривают.
— Мам, я знаю, что вы меня любите. И я вас люблю. Но не хочу платить за это своей свободой.
— Вот как. А мы, значит, тираны какие-то?
— Вы хорошие родители. Просто я уже взрослая.
Папа тихо вмешался:
— Деньги мы не возьмём.
— Возьмёте.
— Не начинай.
— Пап, я всё решила.
Он пожал плечами. Понимал, что спорить бесполезно, но привычка дёргала за рукав.
Мама толкнула конверт обратно.
— Дарёному коню в зубы не смотрят. Это не я придумала, это народ сказал.
— Мам, этот конь давно у меня в квартире живёт. И зубы у него мои.
Мама моргнула, пытаясь осознать метафору.
— Ты что, нас выгоняешь?
— Нет. Прошу приходить по приглашению. И не обсуждать мои покупки, моих людей и мои вечера.
— А если опять влезешь в беду?
— Тогда я сама решу, к кому идти.
Пауза. Чайник остыл. Никто так и не налил.
Мама поднялась.
— Значит так. Я тебе, как мать, заявляю. Ты неблагодарная. Мы у себя во всём отказываем, а ты вот так.
— Можешь думать, как хочешь.
— Ты нас стыдишься. Перед этим своим Игорем оправдывалась, что родители с продуктами приходят.
— Дело не в Игоре.
— Во всех этих твоих психологических штучках. Начиталась.
Она заводилась. Руки привычно потянулись поправлять то, что и так ровно.
Папа стоял в дверях, мял шапку.
— Ладно, пойдём. — Он посмотрел на конверт. — А это... оставь себе. Потом разберёмся.
Но Марина взяла конверт и протянула папе.
— Нет. Сейчас.
Он не взял. Просто посмотрел на неё долгим, вымотанным взглядом. Кивнул едва заметно.
Марина положила конверт ему в карман куртки. Быстро, решительно.
— Это не обсуждается.
Мама вспыхнула.
— Ты с нами как с чужими разговариваешь!
— Я с вами как с взрослыми людьми. Я тоже взрослая.
Они вышли в прихожую. Мама на ходу:
— Не нравится, что мы приходим — не будем приходить. Сиди одна.
— Мам, не надо драм.
— Это не драма, это реальность.
Папа тихо:
— Оль, хватит.
Марина стояла у двери.
— Мам, пап.
Они обернулись.
— Что ещё?
— Спасибо вам за всё. Правда. И... теперь это моя жизнь.
Фраза разрезала воздух чётко. Без украшений.
Мама раскрыла рот — предвкушала лекцию про жизнь, про «сама потом прибежишь» и «мы тебя из пелёнок».
Но Марина руку положила на дверь.
— Стоп. Дальше не надо.
Папа посмотрел долго. Кивнул едва заметно.
— Поехали, Оля.
Мама ещё что-то говорила, задевая плечом стену, поправляя шарф.
Марина закрыла дверь, не дослушав.
Щёлкнул замок.
В квартире стало непривычно тихо.
Никаких сумок с продуктами на полу. Никаких маминых комментариев с порога.
Марина несколько секунд стояла, прислонясь спиной к двери. Чувствовала, как под футболкой двигается дыхание — будто только что пробежала лестницу.
Потом отошла. Прошла на кухню. Налила чай.
Горячий.
Выпила его сразу, не забывая в разговоре и не отвлекаясь на звонки.
На столе лежала тетрадь с подсчётами. Рядом — пустое место, где был конверт.
В квартире немного бардака: пара тарелок в раковине, вещи на стуле.
И всё это внезапно казалось по-настоящему своим.