Наталья достала телефон, нашла номер, с которого звонили днём. Палец завис над кнопкой вызова. Она не знала, что скажет. Не знала, чего хочет. Но ей нужно было услышать что-то. Что-то настоящее, не окрашенное Серёжиными оправданиями и Томиным гневом.
— Детский дом номер семь, — раздалось в трубке. — Дежурный воспитатель Анна Николаевна.
— Здравствуйте, — голос Натальи хрипел от слёз. — Мне сегодня звонила Галина Петровна. По поводу девочки. По поводу Кати Ивановой. Это Наталья, жена Сергея.
— Да-да, Галина Петровна предупреждала, что вы можете перезвонить. Она уже ушла, но я могу ответить на ваши вопросы, если хотите.
Наталья сглотнула комок в горле.
— Расскажите мне о ней. О Кате. Какая она?
На том конце провода помолчали, словно решая, стоит ли говорить.
— Она солнечный ребёнок, — наконец сказала Анна Николаевна. — Очень добрая. Всегда делится игрушками, заботится о младших. Любит рисовать и слушать сказки. У неё глаза, как у отца — карие с золотыми крапинками. И она... она очень по нему скучает. Между визитами становится тихой, замкнутой. Но как увидит его машину у ворот — сразу оживает, будто лампочку включили.
У Натальи перехватило дыхание. Карие глаза с золотыми крапинками. У Сергея точно такие же. Каждое утро она смотрела в эти глаза. И не знала, что где-то есть ещё одни — маленькие, детские, ждущие.
— Спасибо, — прошептала она. — Спасибо вам.
Она положила трубку и долго сидела в темноте, глядя на огни города за окном. Ночь тянулась бесконечно. Наталья лежала в гостиной на диване, укрывшись пледом, и слушала тишину. Сергей заперся в спальне — она слышала, как он ходит из угла в угол, как скрипят половицы под его шагами. Тамара уехала около полуночи, взяв с сестры обещание позвонить утром.
Сон не шёл. Наталья смотрела в потолок и думала о том, как странно устроена жизнь. Ещё вчера она была обычной женщиной с обычными проблемами — ипотека, работа, несбывшаяся мечта о ребёнке. А сегодня всё перевернулось ногами вверх, и она не знала, кто она теперь.
Жена? Жертва? Потенциальная мать чужого ребёнка?
Под утро она всё-таки задремала, но сон был рваным, тревожным. Снилась маленькая девочка с карими глазами, которая бежала к ней через поле ромашек и кричала: «Мама! Мама!», а Наталья стояла и не могла сдвинуться с места, будто ноги вросли в землю.
Проснулась она от звонка в дверь. Часы показывали восемь утра. Сергей уже ушёл на работу — или куда-то ещё, — она не слышала. На кухонном столе лежала записка:
«Прости. Люблю. Позвони, когда будешь готова говорить».
Звонок повторился.
Наталья накинула халат и пошла открывать, думая, что это Тамара вернулась проверить, как она.
На пороге стояла незнакомая женщина лет шестидесяти — сухощавая, с седыми волосами, собранными в тугой пучок, и острым, пронизывающим взглядом.
— Наталья Иванова? — спросила она без приветствия.
— Да, это я. А вы кто?
— Меня зовут Вера Павловна Воронова. Я тётка Ирины. И я пришла поговорить о девочке.
Наталья застыла в дверях. Сергей сказал, что у Ирины не было родственников. Соврал? Или сам не знал?
— Проходите, — она посторонилась, пропуская женщину в квартиру.
Вера Павловна прошла в гостиную, окинула взглядом обстановку — оценивающе, будто прикидывала стоимость каждой вещи. Села на край дивана, сложила руки на коленях.
— Вы удивлены, — констатировала она. — Ваш муж не рассказывал обо мне.
— Он сказал, что у Ирины не было родственников.
Женщина усмехнулась:
— Он много чего не знал об Ирине. Они провели вместе одну ночь, а не жизнь. Я её тётка по отцу. Мы не общались много лет, поссорились из-за наследства, когда умерли её родители. Но кровь есть кровь.
— Откуда вы узнали обо мне?
— У меня есть связи в органах опеки. Мне сообщили, что ваш муж подал заявление на удочерение. И что ему нужно ваше согласие.
Наталья медленно опустилась в кресло напротив. Голова гудела от недосыпа, мысли путались.
— Чего вы хотите?
— Хочу предупредить вас, — Вера Павловна подалась вперёд. — Не давайте согласия. Не пускайте эту девочку в свой дом.
— Почему?
— Потому что она не должна быть с вашим мужем. Она должна быть со мной.
Наталья молчала, ожидая продолжения. Вера Павловна достала из сумки папку, положила на журнальный столик.
— Это медицинские документы Ирины. Её история болезни. То, что ваш муж, вероятно, не знает или предпочёл скрыть.
Наталья взяла папку, открыла. Медицинские термины прыгали перед глазами, но некоторые слова она понимала. Биполярное расстройство. Маниакальные эпизоды. Принудительная госпитализация.
— Ирина была психически больна, — голос Веры Павловны звучал ровно, бесстрастно. — Много лет. Она несколько раз лежала в клинике, пыталась покончить с собой. Та беременность... Она забеременела во время маниакального эпизода, когда перестала принимать лекарства. Когда узнала, отказалась от аборта, решила, что ребёнок её спасёт.
— И рак? — хрипло спросила Наталья.
— Рак был. Но он мог бы не убить её так быстро, если бы она лечилась. Она отказывалась от химиотерапии не только из-за беременности — она вообще не верила врачам, думала, что они хотят её отравить. Параноидальные идеи, понимаете?
Наталья закрыла папку. Руки дрожали.
— Зачем вы мне это рассказываете?
— Затем, что биполярное расстройство передаётся по наследству. Катя в группе риска. Ей нужен особый уход, наблюдение специалистов. Ваш муж этого не обеспечит — он даже не знает об этом. А я готова взять на себя ответственность. У меня есть деньги, связи, возможности. Я хочу забрать Катю к себе.
— Почему вы не сделали это раньше? Пять лет она жила в детском доме.
Вера Павловна отвела взгляд — впервые за весь разговор.
— Я узнала о её существовании только полгода назад. Совершенно случайно. Бывшая коллега Ирины разыскала меня, рассказала про ребёнка. Я начала собирать документы, но ваш муж меня опередил.
— И вы хотите, чтобы я...
— Что? Встала на вашу сторону?
— Я хочу, чтобы вы подумали, — Вера Павловна встала, одёрнула пальто. — Эта девочка не ваш ребёнок. У вас нет обязательств перед ней. А ваш муж обманывал вас пять лет. Зачем вам брать на себя его грехи?
Она положила на столик визитку.
— Позвоните, когда примете решение. Только не затягивайте — у органов опеки ограниченные сроки рассмотрения заявлений.
Когда дверь за ней закрылась, Наталья долго сидела неподвижно, глядя на папку с документами. Потом взяла телефон и набрала номер Сергея.
— Наташа? — в его голосе была надежда и страх одновременно. — Ты хочешь поговорить?
— Приезжай домой. Сейчас. И по дороге подумай, что ещё ты мне не рассказал.
Он приехал через двадцать минут — значит, был где-то рядом. Может, сидел в машине за углом, не решаясь уехать далеко.
Наталья молча указала на папку.
— Что это? — спросил он побледнев.
— Медицинская карта Ирины. Биполярное расстройство. Попытки суицида. Принудительные госпитализации.
Сергей взял папку, пролистал документы. На его лице отразилось искреннее потрясение.
— Я не знал, — прошептал он. — Клянусь тебе, не знал. Она... она казалась нормальной. Немного эксцентричной, может быть, но...
— Одна ночь, Серёжа. Одна пьяная ночь. Что ты вообще мог о ней знать?
— Откуда у тебя это?
Наталья рассказала о визите Веры Павловны. Сергей слушал, и лицо его всё больше мрачнело.
— Она врёт, — сказал он наконец. — Или не договаривает. Ирина сама рассказывала мне, что у неё есть тётка, которая пыталась отсудить у неё квартиру родителей. Они судились несколько лет. Ирина называла её стервятницей.
— Может, она и была стервятницей. Но документы настоящие. Печати, подписи, всё официально.
— И что это меняет?
Сергей встрепенулся:
— Да, у Ирины были проблемы с психикой. Но Катя — здоровый ребёнок. Её обследовали, я специально просил врачей.
— Биполярное расстройство может проявиться в подростковом возрасте, — тихо сказала Наталья. — Или позже. Ты готов к этому?
— Я готов ко всему. Она моя дочь!
Он почти кричал. Наталья видела, как дрожат его руки, как бешено бьётся жилка на виске. Она никогда не видела его таким — потерянным, отчаянным, на грани срыва.
— Серёжа, — она понизила голос. — Я не говорю, что надо отдать Катю этой женщине. Я просто хочу понять: ты вообще представляешь, что делаешь? Ты хочешь привести в наш дом ребёнка с возможными психическими проблемами, после пяти лет в детском доме, после всего того, что ты скрывал.
— Ты не хочешь её, — он осёкся. — Ты просто не хочешь её.
— Я хочу знать правду.
Всю правду. Потому что каждый раз, когда мне кажется, что хуже быть не может, выясняется что-то новое.
Телефон Натальи зазвонил. Номер детского дома.
— Наталья Сергеевна? Это Галина Петровна. У нас срочная ситуация. Катя заболела, высокая температура, мы вызвали скорую. Подозревают пневмонию. Её забирают в больницу. Я подумала, вы должны знать.
Наталья посмотрела на мужа, который застыл рядом, пытаясь по её лицу понять, что случилось.
— Мы выезжаем, — сказала она в трубку.
И сама удивилась слову «мы».
Дорога до больницы заняла сорок минут — пробки, светофоры, бесконечное ожидание на перекрёстках. Сергей вцепился в руль побелевшими пальцами и не произнёс ни слова за всю поездку. Наталья смотрела в окно на проносящиеся мимо дома и думала о том, как странно всё складывается. Ещё вчера она не знала о существовании этой девочки.
А сегодня мчится к ней в больницу, и сердце сжимается от тревоги — настоящей, неподдельной тревоги за чужого ребёнка. Или уже не совсем чужого.
В приёмном покое пахло хлоркой и лекарствами. Галина Петровна ждала их у входа — полная женщина с добрым усталым лицом и седеющими волосами.
— Хорошо, что приехали, — сказала она, пожимая руку Сергею. — Температура под сорок, но врачи говорят, что справятся. Главное — вовремя заметили. Можно к ней?
Голос Сергея охрип.
— Пока нет. Её переводят в палату, делают процедуры. Подождите здесь, я узнаю.
Галина Петровна ушла, а они остались в коридоре, сидели на жёстких пластиковых стульях и молчали. Мимо проходили врачи в белых халатах, проезжали каталки, плакал ребёнок где-то за стеной. Обычная больничная суета, но Наталье казалось, что всё это происходит в каком-то другом измерении.
— Спасибо, что поехала, — тихо сказал Сергей.
— Я не знаю, зачем поехала, — честно ответила Наталья. — Просто не смогла остаться дома.
— Ты увидишь её, и всё поймёшь. Она... она особенная, Наташа. Когда она смотрит на тебя своими глазами, невозможно не полюбить.
Наталья промолчала. Она боялась этой встречи. Боялась, что действительно полюбит. Боялась, что не сможет. Боялась всего.
Галина Петровна вернулась через полчаса.
— Можете зайти. Только по одному и ненадолго.
Сергей вопросительно посмотрел на Наталью.
— Иди, — сказала она. — Ты её отец. Она тебя ждёт.
Он кивнул и скрылся за дверью палаты. Наталья осталась в коридоре наедине с Галиной Петровной.
— Вы ведь не знали, правда? — мягко спросила заведующая. — А Катя... Я поняла по вашему голосу, когда звонила вчера.
— Не знала. Простите. Мне не следовало так... По телефону.
— Я думала, вы в курсе. Это не ваша вина. Это его вина.
Галина Петровна помолчала, потом села рядом.
— Я работаю в детском доме двадцать три года. Видела разное. Видела, как родители бросают детей и никогда не возвращаются. Видела, как забирают через годы — и всё равно становятся семьёй.
— Сергей Владимирович... Он неплохой человек. Запутавшийся — да. Испуганный — да. Но неплохой. Катя его любит, а дети чувствуют фальшь.
— Вы его оправдываете?
— Нет. Я просто рассказываю то, что видела. Он приезжал к ней каждую неделю, пять лет. В дождь, в снег, в жару. Ни разу не пропустил. Когда она болела ветрянкой, ночевал в машине под окнами больницы, потому что его не пускали внутрь. Это не поведение человека, которому всё равно.
Дверь палаты открылась, вышел Сергей. Глаза у него были красными.
— Она спит, — сказал он. Но перед этим спросила, приехала ли... — он запнулся, — приехала ли папина жена.
— Я рассказывал ей о тебе, Наташа. Показывал фотографию. Она знает, как тебя зовут. Она хочет тебя увидеть.
Наталья почувствовала, как что-то оборвалось внутри. Эта девочка знала о ней. Ждала её. А она даже не подозревала о существовании Кати.
— Я зайду, — услышала она свой голос.
Когда проснётся?
Они просидели в больнице до вечера. Катя проснулась около пяти — слабая, бледная, с капельницей в тонкой ручке. Наталья стояла за стеклянной дверью и смотрела, как Сергей склоняется над кроватью, как гладит дочь по волосам, как она улыбается ему слабо, но счастливо.
А потом девочка повернула голову и увидела Наталью. Их глаза встретились. Карие с золотыми крапинками — Сергей не соврал. И такие взрослые, такие серьёзные для пятилетнего ребёнка. Катя смотрела на неё долго, изучающе. Потом подняла руку и помахала — маленький, робкий жест.
Наталья помахала в ответ. И почувствовала, как по щекам текут слёзы.
продолжение