Телефонный звонок застал Наталью за мытьём посуды.
Руки были мокрыми, и она долго возилась, вытирая их о полотенце, пока незнакомый номер настойчиво высвечивался на экране. Обычно она не отвечала на такие вызовы — мало ли какие мошенники, рекламщики, предложения кредитов под смешной процент.
Но в тот день что-то заставило её провести пальцем по экрану.
— Добрый день. Это Наталья Иванова?
Женский голос звучал официально и чуть устало, как у человека, привыкшего к тяжёлым разговорам.
— Да, слушаю вас.
— Вы жена Сергея Иванова?
Сердце ёкнуло. Когда спрашивают про мужа таким тоном, всегда ждёшь плохого. Авария. Больница. Что-то непоправимое.
— Да, а что случилось?
— Меня зовут Галина Петровна, я заведующая детским домом номер семь. К нам сегодня приходил ваш муж. Он хотел забрать девочку, которую оставил пять лет назад. Сказал, что теперь готов. Нам нужно ваше согласие.
Наталья замерла. Тарелка, которую она держала, выскользнула из рук и разбилась о край раковины. Осколки брызнули в стороны, один порезал ей палец, но она не почувствовала боли. Она вообще в тот момент ничего не чувствовала, кроме звенящей пустоты в голове.
— Простите, я не поняла.
Голос её звучал чужим, словно принадлежал посторонней женщине.
— Какую девочку?
В голосе Галины Петровны проскользнуло удивление.
— Вашу падчерицу. Катю. Ей сейчас пять лет и три месяца. Сергей Владимирович оставил её у нас, когда ей было четыре месяца. Мы были уверены, что это временная мера, что он заберёт её, когда решит семейные обстоятельства. Он навещал её все эти годы, привозил подарки, игрушки. А сегодня пришёл с документами и сказал, что готов оформить опекунство. Но по закону требуется согласие супруги.
Кровь капала с пальца на белый кафельный пол. Яркие красные капли на белом. Как рубины. Как маленькие разбитые сердца.
— Наталья? Вы меня слышите?
— Да. Да, я слышу. Я вам перезвоню.
Она нажала отбой и осела на холодный пол — прямо в осколки и в лужицу собственной крови.
У них не было детей. Они в браке десять лет. Десять лет Наталья мечтала стать матерью. Десять лет врачи, процедуры, анализы, надежды и разочарования. Четыре попытки ЭКО. Три выкидыша. Бесконечные таблетки, уколы, графики базальной температуры.
Десять лет она плакала в подушку, когда Сергей уже спал, потому что не хотела нагружать его своим горем. И все это время у него была дочь. Пять лет. Все пять лет, пока она глотала гормоны и ездила по клиникам, пока они откладывали деньги на очередную попытку. Пока она смотрела на чужих детей на площадках и давилась слезами — все это время его ребёнок жил в детском доме.
Наталья не знала, сколько просидела на полу. Может, минуту, может, час. Время остановилось, застыло вязким киселем. Порез на пальце пульсировал тупой болью, кровь уже свернулась, но она все ещё не двигалась. Смотрела на осколки разбитой тарелки и думала о том, как легко все разбивается. Фарфор. Доверие. Жизнь.
Они познакомились одиннадцать лет назад, на дне рождения общей подруги. Сергей был весёлым, обаятельным, с ямочками на щеках и тёплым смехом. Он рассказывал смешные истории, умел слушать, смотрел на Наталью так, будто она единственная женщина в комнате. Через месяц они уже встречались. Через год поженились.
Первые годы были счастливыми. По-настоящему, без оговорок. Они снимали крошечную однушку на окраине, ели пельмени из пачки, смотрели фильмы на старом ноутбуке, обнявшись под одним одеялом.
Денег не хватало, но это казалось неважным. Важным было то, как Сергей целовал её в макушку, как приносил кофе в постель по выходным, как называл её «мой солнечный лучик».
Когда заговорили о детях, Наталья была уверена: всё получится быстро. Она была молода, здорова, полна сил. Но месяцы шли, а заветные две полоски так и не появлялись.
Потом начались обследования, и врачи произносили страшные слова: «низкий овариальный резерв», эндометриоз, шансы невелики.
Сергей был рядом. По крайней мере, так казалось Наталье. Он ездил с ней на приёмы, держал за руку, когда брали кровь, обнимал после очередного отрицательного результата. Говорил:
— Мы справимся. Мы вместе. Главное — ты.
Главное — ты.
А сам, оказывается, все эти годы ездил к чужому ребёнку. К своему ребёнку. К дочери от другой женщины.
Наталья наконец поднялась с пола. Ноги затекли, голова кружилась. Она подошла к раковине, включила воду, промыла порез.
Достала пластырь из аптечки. Заклеила палец. Механические движения, которые позволяли не думать. Не чувствовать.
Часы на стене показывали три часа дня. Сергей обычно возвращался с работы около семи. У неё было четыре часа, чтобы решить, что делать. Четыре часа, чтобы понять, как жить дальше.
Наталья села за кухонный стол и уставилась в стену. На стене висел их свадебный портрет — молодые, счастливые, с глазами, полными надежд.
Она помнила тот день до мельчайших деталей. Белое платье, которое шила на заказ, потому что готовые были слишком дорогими. Букет из ромашек — её любимых цветов. Слёзы матери. Крепкое рукопожатие отца Сергея.
— Береги её, сын. Она настоящее сокровище.
Отец Сергея умер три года назад. Сердечный приступ, скорая не успела. Сергей тогда неделю ходил сам не свой, почти не разговаривал. Наталья была рядом, гладила его по волосам, готовила еду, которую он почти не ел. Она думала, что знает о нём всё. Что они одно целое.
А оказалось, что у него есть целая вторая жизнь, о которой она даже не подозревала. Девочка Катя, 5 лет.
Наталья попыталась посчитать. Пять лет и три месяца. Значит, она родилась в мае, пять лет назад. Отнять девять месяцев — значит, зачатие было в августе, почти шесть лет назад. Они тогда как раз вернулись из отпуска, с моря.
Две недели в маленьком пансионате, солнце, вода, любовь по ночам. Наталья была уверена, что именно тогда у них всё получится. Что море поможет, что она наконец забеременеет.
Не получилось. А Сергей, выходит, в то же время был с другой женщиной. Или раньше. Или позже. Какая разница? Он был с другой. И у них родился ребёнок.
Наталья почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Она еле успела добежать до ванной. Когда желудок опустел, Наталья долго сидела на холодном кафеле, прислонившись спиной к стене. Она смотрела на белый потолок и пыталась собрать разбитые мысли в какое-то подобие порядка. Не получалось. Всё путалось, обрывалось, налезало одно на другое.
Кто была эта женщина? Мать Кати. Где она сейчас? Почему оставила ребёнка? Почему Сергей отдал девочку в детский дом, а не… Наталья запнулась на этой мысли. А не рассказал ей? Не предложил взять малышку к себе? Они же так хотели детей. Она так хотела ребёнка, что готова была на всё. На любые процедуры, на любую боль, на любые унижения в кабинетах врачей.
А он молчал. Пять лет молчал.
Наталья поднялась, умылась холодной водой. В зеркале отразилось чужое лицо — бледное, с красными глазами, с морщинками у губ, которых она раньше не замечала. Ей было тридцать шесть.
Не старая, но уже и не юная девочка, которая верила в сказки. Сколько себя она отдала этому браку? Сколько надежд похоронила?
Она вернулась на кухню, собрала осколки тарелки, вымыла пол. Потом села на диван в гостиной и достала телефон. Пальцы дрожали, когда она набирала номер Тамары.
— Привет, — голос предательски дрогнул.
— Наташа? Что случилось? — младшая сестра сразу уловила неладное.
— Можешь приехать?
— Прямо сейчас?
— Буду через сорок минут.
Тамара не задала больше ни одного вопроса. Просто повесила трубку и поехала. Она всегда была такой — немногословной, но надёжной, как скала. На четыре года младше Натальи, не замужняя, с острым языком и мягким сердцем. Единственный человек, которому Наталья могла рассказать всё.
В ожидании сестры она бродила по квартире, будто видела её впервые. Вот книжная полка, которую они с Сергеем собирали вместе, ругаясь над инструкцией из ИКЕА. Вот фотография с прошлогоднего Нового года — они улыбаются, держат бокалы с шампанским, за спиной мерцает ёлка. Вот его любимая кружка с надписью «Лучший муж» — она подарила её на годовщину свадьбы, пять лет назад. Пять лет назад, когда его дочери было несколько месяцев.
Наталья взяла кружку, повертела в руках. Хотелось швырнуть её об стену, смотреть, как она разлетается на куски. Но она поставила кружку на место. Пока нельзя. Пока надо думать.
Она начала вспоминать. Тот год, пять лет назад. Что тогда происходило? Они как раз переехали в эту квартиру — наконец-то собственная, взятая в ипотеку, но своя.
Ремонт делали сами, по выходным, экономя на всём. Сергей часто задерживался на работе, говорил: проект горит, дедлайн, начальство требует. Она верила. Она всегда ему верила.
Теперь она понимала, что те вечерние отлучки могли означать совсем другое. Он мог ездить к ней. К той женщине. К матери Кати. Или уже к самой Кате в детский дом. Галина Петровна сказала, он навещал девочку все эти годы.
Привозил подарки, игрушки. Значит, регулярно. Значит, это не была минутная слабость, не попытка откупиться от прошлого. Он помнил о ней. Заботился. По-своему, но заботился. А ей говорил, что детей у них нет из-за медицинских проблем. Что судьба такая. Что надо смириться или продолжать бороться вместе, вдвоём, плечом к плечу.
Звонок в дверь выдернул Наталью из омута мыслей. Тамара стояла на пороге встревоженная, с пакетом, из которого торчало горлышко бутылки.
— Коньяк взяла, — сказала она вместо приветствия. — По твоему голосу поняла, что понадобится.
Наталья молча впустила её, и они прошли на кухню. Тамара разлила коньяк по рюмкам, придвинула одну сестре.
— Пей и рассказывай.
Наталья сделала глоток. Алкоголь обжёг горло, прокатился тёплой волной по пустому желудку. Она заговорила сбивчиво, путанно, перескакивая с одного на другое. Про звонок из детского дома.
Про девочку по имени Катя. Про пять лет молчания.
Тамара слушала, не перебивая. Только побледнела слегка да стиснула пальцами край стола.
— Вот сволочь, — процедила она, когда Наталья замолчала. — Вот сволочь. Я его убью. Тома, нет, правда убью. Ты понимаешь, что он с тобой сделал? Ты годами убивалась из-за того, что не можешь родить. Ты винила себя. А он всё это время знал, что у него есть здоровый ребёнок, и молчал.
— Может, у него были причины.
— Какие причины?
Тамара вскочила, прошлась по кухне.
— Какие, к чёрту, причины могут оправдать такое? Он врал тебе пять лет. Пять лет, Наташа?
Наталья молчала. Она и сама не понимала, почему пытается найти ему оправдание. Привычка? Любовь? Или просто страх признать, что всё, во что она верила, оказалось ложью?
— Кто мать девочки? — спросила Тамара, немного успокоившись.
— Не знаю. Женщина из детского дома не сказала. Или я не спросила. Я вообще плохо помню разговор.
— Надо узнать. Надо понять, что произошло на самом деле.
Наталья кивнула.
— Да, надо узнать. Но сначала разговор с Сергеем. Сначала посмотреть ему в глаза и услышать правду. Если он вообще способен на правду.
— Может, уйти пока ко мне? — предложила Тамара. — Не видеть его сегодня. Дать себе время.
— Нет, — Наталья покачала головой. — Я должна поговорить с ним. Сегодня. Сейчас. Пока не передумала, пока не нашла себе тысячу причин промолчать и сделать вид, что ничего не случилось.
Тамара посмотрела на неё долгим взглядом.
— Ты его всё ещё любишь, да?
Наталья не ответила. Она сама не знала. Можно ли любить человека, которого, как оказалось, совсем не знаешь? Можно ли любить предательство, пусть даже оно носит знакомое лицо?
— Я останусь, — решительно сказала Тамара. — Посижу в соседней комнате. Если что, позовёшь.
— Тома, не надо.
— Надо. Я за тебя боюсь. Не за то, что он тебе что-то сделает, а за то, что ты ему простишь. Слишком быстро. Как всегда.
Наталья хотела возразить, но поняла, что сестра права. Она всегда была такой — мягкой, уступчивой, готовой понять и принять.
Сколько раз она закрывала глаза на мелочи. На задержки с работы, на отменённые планы, на невнимательность и забывчивость. Списывала на усталость, на стресс, на мужской характер. Никогда не устраивала сцен, не требовала объяснений.
Хорошая, удобная жена. И вот к чему это привело.
продолжение