— Лен, ну пожалуйста, последний раз прошу!
Я смотрела на телефон и представляла, как моя младшая сестра Катя сидит где-то на кухне своей однушки, нервно теребит край кофты и смотрит в окно. Голос дрожал — как всегда, когда она звонила с просьбой.
— Сколько? — коротко спросила я, хотя уже знала ответ.
— Двадцать пять тысяч. Ну или хотя бы двадцать. Просто у меня ремонт затянулся, а мастерам платить надо...
Ремонт. В прошлый раз были курсы повышения квалификации. Ещё раньше — лечение зуба. Я открыла блокнот, где аккуратно записывала все переводы: тридцать тысяч в марте, двадцать в июне, сорок в сентябре... Листала страницы, и цифры складывались в неприятную сумму.
Четыреста семь тысяч рублей за три года.
— Хорошо, — выдохнула я. — Но, Кать, нам правда нужно поговорить.
— Конечно-конечно! Я всё понимаю, я обязательно верну!
Через десять минут деньги ушли на её карту. А я сидела на диване и думала, когда же научусь говорить «нет».
Мы с Катей всегда были разными. Я — старшая, ответственная, та, которая училась на одни пятёрки и в восемнадцать уже подрабатывала репетитором. Катя — младшенькая, любимица мамы, которой прощалось всё: забытые уроки, разбитые коленки, первая двойка.
Когда родители погибли в той страшной аварии, мне было двадцать три, Кате — девятнадцать. Квартиру продали, деньги поделили поровну. Я вложила свою часть в образование и первый взнос по ипотеке. Катя... Катя потратила на путешествие в Таиланд, новый айфон и «временное жильё, пока не найду себя».
Себя она искала долго. Меняла работы, увлечения, мужчин. А я строила карьеру, гасила кредит, выходила замуж за Андрея — надёжного, спокойного инженера.
Первый раз Катя попросила в долг пять лет назад.
— Лен, я просто не рассчитала с арендой, — голос был таким жалким, что я сразу согласилась. — Через месяц верну, честно!
Не вернула. Через два месяца попросила ещё. Потом ещё. И как-то незаметно это стало нормой.
«Ты же знаешь, у меня зарплата маленькая».
«У тебя Андрей еще зарабатывает, вам вдвоем проще».
«Я бы сама, но сейчас такая ситуация...»
И я давала. Потому что она — моя сестра. Единственная семья. Потому что мне казалось: вот переживёт она этот сложный период, встанет на ноги — и всё наладится.
На встречу я собиралась как на экзамен. Надела строгую блузку, распечатала список всех переводов с датами и суммами, трижды прорепетировала перед зеркалом свою речь. Андрей обнял меня на пороге:
— Ты главное не злись. Спокойно всё объясни.
Мы встретились в кафе недалеко от её работы. Катя опоздала на двадцать минут — как обычно. Влетела с растрёпанными волосами, плюхнулась на стул и заказала капучино с двойным сиропом.
— Ты представляешь, начальница опять придиралась! — начала она, даже не поздоровавшись. — Говорит, что я не так отчёт оформила. Да я вообще не понимаю, зачем столько бумажек, если можно...
— Катя, — перебила я. — Мне нужно с тобой серьёзно поговорить.
Она замолчала, настороженно глядя на меня.
Я достала распечатку и положила на стол.
— Это список всех денег, которые я давала тебе за последние три года. Общая сумма — четыреста семь тысяч рублей.
Катя уставилась на бумагу, потом на меня.
— И что? — в её голосе послышалась обида. — Ты что, решила устроить мне разбор полётов?
— Я хочу понять, когда ты планируешь вернуть хотя бы часть.
— Лена, — она откинулась на спинку стула, — ты серьёзно? Я твоя сестра, а не банк какой-то!
— Именно потому, что ты моя сестра, я всё это время помогала. Но, Катя, это же не помощь уже, это...
— Это что? — она повысила голос, и пара посетителей обернулась. — Скажи прямо — обуза? Я тебе мешаю жить?
— Нет! Просто мы с Андреем тоже не миллионеры. У нас ипотека, мы хотим ребёнка, и это всё требует денег.
Катя скрестила руки на груди.
— А-а-а, понятно. То есть когда тебе деньги понадобились на «настоящую» жизнь, сестра сразу стала обременением.
— При чём тут обременение? Я прошу тебя просто начать возвращать. По частям, по пять тысяч в месяц, я не...
— У меня нет пяти тысяч! — Катя ударила ладонью по столу. — У меня зарплата тридцать две тысячи, из них десять на квартиру, пять на еду, плюс проезд, одежда... Мне самой еле хватает!
Я смотрела на неё и видела: она действительно верит в то, что говорит. Верит, что я должна помогать просто потому, что у меня «больше».
— Знаешь, что я думаю? — продолжила Катя, и в голосе появились нотки праведного гнева. — Ты всегда была такой правильной, такой умной. Училась, работала, замуж вовремя вышла. А я? Я одна, у меня никого нет! Родители погибли, а мне было всего девятнадцать. Ты хоть понимаешь, каково это?
— Мне было двадцать три, — тихо сказала я. — Я тоже их потеряла.
— Да, но ты уже взрослая была! Ты справилась! А я... я до сих пор не могу прийти в себя.
Слова застряли у меня в горле. Неужели она правда считает, что я не страдала? Что мне было легко?
— Катюш, я понимаю, что тебе было тяжело. Но прошло столько лет...
— И что? Боль от этого не прошла! — у неё заблестели глаза. — А ты сидишь тут со своими списками и требуешь деньги! Да знаешь что? Ты мне должна!
Я опешила.
— Что?
— Должна! — Катя наклонилась вперёд, и я увидела в её глазах что-то пугающее — смесь обиды и уверенности. — Когда продали родительскую квартиру, ты забрала свою часть. Тебе досталось три миллиона восемьсот, помнишь?
— Нам обеим досталось поровну.
— Вот именно — поровну! — её голос становился всё громче. — Но должно было быть иначе! Я же младшая, я осталась без родителей в девятнадцать лет! Ты должна была отдать мне больше, позаботиться обо мне!
Я не верила своим ушам.
— Катя, деньги делили по закону. И даже если бы...
— Закон! — она презрительно фыркнула. — Ты прикрываешься законом, когда речь о родной сестре? Знаешь, мама бы тебя не поняла.
Удар был точным. Я почувствовала, как внутри что-то сжалось.
— Не надо приплетать сюда маму.
— А что? Правда колется? Мама всегда говорила: «Ты старшая, ты должна заботиться о Катюше». И где эта забота? Ты считаешь каждую копейку!
— Я не считаю копейки, я даю тебе деньги годами! Четыреста тысяч — это не мелочь!
— Для тебя — не мелочь, — Катя криво усмехнулась. — У тебя квартира трёшка в хорошем районе, машина, муж с приличной зарплатой. А у меня что? Съёмная однушка на окраине и начальница-истеричка!
— Катюха, всё это у меня есть потому, что я работала! Я училась до ночи, брала дополнительные проекты, экономила...
— Вот и я о чём! — она перебила меня. — Ты богаче. И когда один человек богаче другого, он должен делиться. Это называется справедливость.
Я растерянно молчала. Как это произошло? Как разговор о возврате долга превратился в обвинения в мой адрес?
— То есть ты считаешь, что ты мне ничего не должна? — медленно произнесла я.
— Именно так! — Катя торжествующе откинулась на спинку стула. — Более того, это ты мне задолжала. Моральный долг за то, что бросила меня после ухода родителей.
— Я тебя не бросала!
— Бросила! Ты сразу ушла в свою новую жизнь — учёба, работа, Андрей. А я металась одна, не знала, куда себя деть. И все эти годы ты помогала мне по остаточному принципу, из жалости!
— Это неправда...
— Правда! — Катя встала, хватая сумку. — И знаешь что? Хватит. Я устала чувствовать себя нищенкой, которая просит подачки у богатой сестрицы. Можешь забыть про свои четыреста тысяч. Считай, что это твой вклад в моё психологическое здоровье после травмы, которую ты помогла мне получить!
Она развернулась и направилась к выходу. Я сидела, онемев от шока, и не могла вымолвить ни слова.
На пороге Катя обернулась:
— А когда решишь стать нормальной сестрой, а не бухгалтером — позвони.
Дверь хлопнула.
Вечером я пересказала разговор Андрею. Он слушал, хмурясь всё сильнее.
— Лен, ты понимаешь, что она тобой манипулирует?
— Понимаю, — кивнула я. — Но она же не всегда такой была... Я помню, как мы в детстве...
— В детстве — это одно, — перебил он. — А сейчас она взрослая женщина тридцати трёх лет, которая считает, что мир ей должен. И особенно ты.
Я молчала, уткнувшись ему в плечо.
— Знаешь, что самое страшное? — тихо сказала я. — Она искренне верит, что права. Что я действительно её предала, бросила, обокрала... И эта вера делает её слова почти убедительными.
Андрей погладил меня по волосам.
— Чувство вины — мощная вещь. Особенно когда его умеют использовать.
Две недели мы не общались. Я пыталась работать, заниматься домашними делами, но мысли постоянно возвращались к той встрече. А вдруг Катя права? Вдруг я действительно была эгоисткой? Должна была отдать ей больше денег после смерти родителей? Больше времени, внимания, заботы?
А потом пришло сообщение: «Лен, прости. Я не то хотела сказать. Просто накипело. Давай встретимся?»
Я долго смотрела на экран. Потом написала: «Давай».
На этот раз мы встретились у меня дома. Катя пришла с тортом и виноватой улыбкой.
— Я была не права, — сказала она, едва переступив порог. — Всё, что наговорила — глупость. Ты не виновата.
Мы сели на кухне. Я заварила чай.
— Просто мне так тяжело, — продолжила Катя. — Работа противная, квартиру съёмную повысили... И я сорвалась на тебе. Прости.
Я смотрела на неё и думала: а вдруг сейчас всё изменится? Вдруг это был кризис, переломный момент, после которого всё станет по-другому?
— Я понимаю, что должна возвращать деньги, — Катя опустила глаза. — Правда понимаю. Просто дай мне время. Я найду подработку, начну откладывать...
— Хорошо, — кивнула я.
Мы обнялись. И я почти поверила, что всё наладится.
Почти.
Через месяц она снова попросила в долг — пятнадцать тысяч на «срочный ремонт холодильника». Я отказала.
— Катюш, мы же договорились...
— Ну Лена! — в трубке послышалась обида. — Это же форс-мажор! Ты хочешь, чтобы у меня всё испортилось?
— Нет, но...
— Значит, ты опять начинаешь? — голос стал холодным. — Опять эти подсчёты, претензии... Знаешь, я думала, мы всё обсудили. А ты не изменилась.
И тогда я поняла: ничего не изменится. Никогда.
Потому что в её картине мира я навсегда осталась той, кто «больше получил от жизни» — а значит, обязан делиться. Той, кто «бросил» младшую сестру в трудный момент — а значит, теперь должен искупать вину.
И сколько бы я ни давала, этого всегда будет мало. Потому что долг, который она мне приписала, невозможно погасить деньгами.
Я положила трубку и заблокировала её номер.
Говорят, время лечит. Не знаю. Прошло полгода, а я всё ещё иногда вижу её сообщения из заблокированных — уведомления всплывают автоматически. «Лен, ты совсем забыла про меня?», «Неужели деньги важнее родной сестры?», «Мама бы плакала, видя, что ты делаешь».
Андрей предлагает сменить номер. Подруга советует написать последнее сообщение — объяснить всё начистоту и поставить точку.
Но я молчу. Потому что поняла: объяснять бесполезно. Человек, который убедил себя в твоей вине, не услышит никаких аргументов.
Я всё ещё люблю свою сестру. Ту, которая смеялась до слёз над глупыми шутками. Которая приносила мне чай, когда я засиживалась за учебниками. Которая после похорон родителей три ночи спала со мной в обнимку, потому что мне было страшно одной.
Но та сестра куда-то ушла. И на её месте осталась незнакомка, которая превратила нашу историю в счёт — где каждая копейка, каждый жест, каждое слово имеют цену.
И самое страшное, что в этом счёте должником всегда буду я.