Дарья Десса. "Игра на повышение". Роман
Глава 130
Утро наступило быстро, принеся с собой странное, но знакомое ощущение неизбежности и лёгкого, почти приятного щемящего волнения перед прыжком в неизвестность. Я почти не спала, а скорее дремала, прокручивая в голове, как заезженную пластинку, маршрут предстоящего путешествия, которое, как и в Захлюстинск в своё время, предстояло быть непростым.
Такси, – машину решила оставить на подземном паркинге, чтобы не волноваться о ней, оставленной в чужом месте, – доставило меня в Домодедово. Аэропорт гудел, как потревоженный улей, но я двигалась сквозь толпу, как призрак, отгороженный от общего хаоса невидимым куполом сосредоточенности. Регистрация, досмотр, бесконечные коридоры – вся эта отработанная до автоматизма суета была для меня лишь размытым фоном, белым шумом, за которым звучал лишь один голос – моего внутреннего монолога, настойчивый и неумолимый.
Я пыталась понять, что скажу, если всё-таки мне найдётся отыскать женщину, которая, возможно, моя мама. Какие первые слова произнесу, что она ответит. Вариантов, разумеется, может быть огромное количество. Но всё это лишь в том случае, если она там действительно живёт, да еще захочет разговаривать. Мало ли? Вдруг откажется? Тогда придётся уговаривать, а какие аргументы найти? На сей счёт соображений не было.
Два с половиной часа до Екатеринбурга. Ничтожный миг по сравнению с двадцатью часами на машине или целыми сутками в купе поезда. Самолёт – это не просто транспорт. Это прыжок, резкий скачок через время и пространство, магический портал, который должен был в одно мгновение перенести меня из выхолощенного, отполированного мира корпоративных интриг и многомиллиардных сделок в мир тихой, пыльной, провинциальной тайны, уходящей корнями в моё собственное, неизвестное пока еще в полной мере прошлое.
Я заняла своё место у иллюминатора, отгородившись от соседей локтем и притворной погружённостью в журнал, обнаруженный в кармане впереди стоящего кресла. Взлёт. Москва, этот огромный, мерцающий огнями паук, раскинувший свои щупальца-проспекты, медленно и неотвратимо уменьшалась, превращаясь сначала в детальную карту, затем – в абстрактный узор из светящихся нитей, и наконец – в тусклое оранжевое пятно, тонущее в дымке.
Я смотрела на облака, расстилающиеся под нами ослепительно белым, безжизненным ковром, и думала о Кольцове. О том, как он, этот властный человек, на несколько минут превратившийся в того самого романтичного студента, каким был много лет назад, отдал мне последний известный ему адрес своей любимой женщины, – Лены Романовской. По сути, вручил не просто бумажку, а ключ к двери, за которой хранилась, вполне вероятно, моя собственная история.
Ольга Сергеевна Иноземцева. Невьянск. До 2010 года.
Я достала из внутреннего кармана сумки ту самую, бережно хранимую теперь бумажку. Ровный чёткий почерк, выведенные настоящими чернилами буквы. Улица, дом, квартира. И – отдельной строкой на обороте – номер счёта. Счёта, который был закрыт в марте 2011 года. Что это означало? Финал? Смерть? Или новое, ещё более глубокое и тщательно спланированное исчезновение? Словно матрёшка, внутри одной тайны скрывалась другая, и мне предстоит отыскать самую глубинную, уже цельную, не пустую.
Я закрыла глаза, пытаясь представить её, какая она теперь, тридцать лет спустя. Моя мать, Елена Владимировна Романовская, умная, образованная женщина, вынужденная превратиться в Ольгу Сергеевну Иноземцеву, чтобы спастись от Леднёва. Она выбрала самую что ни на есть глушь, пытаясь спрятаться от хищника, который, по словам Кольцова, искал её в Европе, в столицах, на дорогих курортах.
Виктор Эдуардович прав: мозг богатого, избалованного властью и деньгами человека никогда бы не догадался искать бывшую любовницу в серой, безликой российской провинции, в городе, где жизнь замирает в восемь вечера, а главное событие недели – сломавшийся светофор на самом оживлённом перекрёстке или лопнувшая труба в районной больнице.
В этот момент, глядя в слепящую белую пелену за иллюминатором, я почувствовала неожиданный, острый прилив нежности к этой женщине, которую никогда не знала. Она была не просто жертвой. Пусть хрупкой, запуганной интеллигенткой, но обладающей поразительной силой духа. Она оказалась достаточно умна, чтобы понять простую и страшную истину: единственный способ выжить – это полностью раствориться, стереть себя, стать призраком.
Два с половиной часа пролетели незаметно, поглощённые этим внутренним диалогом. Голос стюардессы о необходимости пристегнуть ремни и поднять откидные столики вывел меня из оцепенения. Самолёт пошёл на снижение. Под крылом проплывали Уральские горы – невысокие, волнообразные, покрытые густым, тёмным, почти чёрным лесом, словно бархатные складки на теле спящей земли. Впереди – Екатеринбург, аэропорт Кольцово. Ирония судьбы – прибыть в город, носящий фамилию человека, указавшего мне путь.
Я вышла из самолёта по трапу и сделала первый глоток уральского воздуха. Он был другим – свежее, чище, чем московский, с холодноватым ароматом хвои и едва уловимым, но устойчивым привкусом чего-то индустриального, доносившегося с далёких заводов. Погода, как и обещал прогноз, была зеркальным отражением столичной – ни холодно, ни жарко, сероватое небо, идеальный климат для начала расследования.
Теперь – последний рывок. 88 километров до Невьянска. Как туда добраться? Аренда машины? Я не знаю местных дорог, не хочу угодить в пробку. Такси? Наверняка дорого, и хотя вопрос цены для меня не стоял, всё-таки решила, что лучше – электричка. По тем же причинам.
– Подскажите, пожалуйста, где можно сесть на электричку до Невьянска? – спросила я у девушки за окошком, над которым висела надпись: «Справочная».
– Вам нужно сначала доехать до железнодорожного вокзала Екатеринбург-Пассажирский, – ответила она, привычным жестом показав направление. – А оттуда уже ходят пригородные поезда. Расписание на табло.
Я поймала такси до вокзала. Дорога заняла около получаса, и за это время Екатеринбург успел показать свой характер – город резких контрастов, где ультрасовременные стеклянные высотки причудливо соседствовали с покосившимися дореволюционными особняками и массивными, брутальными советскими пятиэтажками.
Вокзал обрушился на меня стеной звуков и запахов – гул голосов, хрип динамиков, объявляющих отправления, ароматы жареных в подсолнечном масле пирожков, кофе и курева. Я купила билет до Невьянска в кассе. Обычный, бумажный, с неразборчивой фиолетовой печатью. Вжимая его в ладонь, почувствовала странное ощущение – я стала частью этой безликой, уставшей массы людей, едущих по своим срочным и не очень делам. Это было именно то, чего мне хотелось.
Полная, стопроцентная анонимность. Если такая, разумеется, возможна. Я отошла подальше, чтобы осмотреться. Но никого из тех, кто летел со мной в самолёте, не увидела. «Хотя это глупо, конечно, – подумала, недовольная своим поведением. – Я же не могла запомнить все лица. Да и зачем Леднёву кого-то за мной отправлять? Просто чтобы следил? Хм… А ведь мог. Если боится за меня».
Я выдохнула. Ох уж эта мания преследования!
И вот она, электричка. Старый, потрёпанный зелёный вагон. Я отыскала место у окна, расстегнула куртку, положив дорожную сумку на колени, – чемодан еще в Москве решила с собой не брать, чтобы не возиться. С резким, металлическим скрежетом поезд тронулся, медленно, почти нехотя набирая ход, увозя меня от остатков моей старой жизни навстречу призраку из прошлого.
Путешествие на электричке – это не просто перемещение из точки А в точку Б. Это медленное, почти ритуальное погружение в самую гущу, в плоть и кровь провинциальной жизни. За окном, словно кадры немого кино, проносились посёлки, промышленные зоны с мощными зданиями цехов, а потом, постепенно, всё начало сменяться стеной леса. Густого, тёмного, по-уральски сурового и безмолвного. Снег висел тяжелыми шапками на еловых лапах, и эта белизна лишь подчеркивала мрачную зелень хвои.
Я рассеянно смотрела на людей в вагоне. Студенты с наушниками в ушах и огромными рюкзаками, бабушки с крепкими клетчатыми сумками, набитыми продуктами, усталые рабочие. Никто не бросил на меня даже мимолётного любопытного взгляда. В их глазах я была просто ещё одним пассажиром, безликой фигурой, едущей по своим делам в тот же Невьянск. Эта невидимость была лучшей защитой.
В такте с перестуком колёс мои мысли снова и снова, как заезженная пластинка, возвращались к Леднёву. Он – чудовище. Созданное из льда, амбиций и бездушия. Расчетливый хищник, не знающий пощады. Но он – мой отец. В моих жилах течёт его кровь. И сейчас я, его дочь, еду искать женщину, которая когда-то осмелилась родить от него, а потом сбежала, спасая не только свою жизнь, но, возможно, и мою. «Правда, сделала это довольно странным способом, бросив зимой на холоде», – возникла мысль.
Мне подумалось, что прошлое никогда не умирает по-настоящему. Оно не может быть похоронено. Просто дремлет, как старый, терпеливый зверь в берлоге, ожидая своего часа, чтобы снова напомнить о себе. И сейчас, глядя на проплывающие за окном уральские леса, я чувствовала, как это прошлое пробуждается, шевелится, протягивает ко мне свои незримые лапы. Мягкие и пушистые, чтобы обнять, или с когтями, чтобы разодрать на части? Я ехала в город, где оно ждало меня все эти годы. Затаившись. Прошлое.
Полтора часа пути пролетели в странном, медитативном состоянии между сном и явью. Наконец, с глухим скрежетом и шипением тормозов электричка начала замедлять ход. За окном замелькали первые, невзрачные постройки. Станция «Невьянск» – одноэтажное здание с огромными кирпичными арками, скрывающими за собой большие панорамные окна. Архитектурное решение мне показалось странным, но лучше такое, чем безликая коробка из бетона.
Я вышла на пустынный, заснеженный перрон. Городок встретил меня той особой, гулкой тишиной провинциального городка, где жизнь течёт размеренно и где каждый новый человек – уже событие. Вокруг – сплошь деревья. Такое ощущение, что станцию как поставили посреди леса, так она здесь и стоит. Лишь вдалеке виднеются одноэтажные домики.
Теперь пришлось воспользоваться такси. Попросила водителя отвезти меня до какой-нибудь хорошей гостиницы.
– «Старый соболь» пойдёт? – спросил таксист.
– Да, – машинально ответила я, потому что понятия не имела, правда ли достойное место или так себе. Оказалось, что вполне приличное. Я сняла номер, приняла душ, переоделась, перекусила в расположенном при отеле кафе, а затем, не теряя ни минуты, отправилась на поиски. У меня в руке был заветный адрес: улица, дом. Бумажка, которая могла привести меня к ней.
До нужного места решила дойти пешком, прогуляться после многочасового сидения на одном месте. Я шла по улицам Невьянска, и он больше напоминал деревню: очень широкие улицы, частные дома за чаще всего деревянными заборами из штакетника, и насколько я могла понять, многоэтажных строений тут совсем немного, – уральцы предпочитают собственное жильё, чтоб с землицей и огородом.
Наконец, я вышла на нужную улицу. Она была очень тихой, словно уснула. Дом оказался двухэтажным, барачного типа, с двумя подъездами. Крыша хоть и шиферная, но по периметру – бетонная отмостка, фасад окрашенный бежевой краской, всё очень чисто, красиво. Перед домом, закрывая его от дороги, – деревья: берёзы, рябина, сосны, кусты боярышника. Все окна – стеклопакеты, чистота и порядок.
Я становилась напротив, на мгновение закрыв глаза. Сердце забилось где-то в горле, учащённо и громко. Вот оно. Место, где моя возможно мать, Елена Романовская, ставшая Ольгой Иноземцевой, спряталась от своего страшного прошлого. От моего отца.
Собравшись с духом, я вошла в подъезд, дверь которого, – простая, деревянная, даже не имела никакого замка. Внутри было светло, приятно пахло старой древесиной и чем-то неуловимо домашним – варёной картошкой и лавровым листом. Я поднялась по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и нашла нужную дверь – № 14.
Сделала глубокий вдох и нажала кнопку звонка. В ответ – тишина. Надавила ещё раз, настойчивее, слушая, как внутри квартиры заливается трелью механический «соловей». Спустя минуту за дверью послышались шаркающие шаги, щелкнул замок. Дверь широко открылась, внутри я увидела пожилую женщину в тёплом пуховом платке. Она посмотрела на меня вопросительно.
– Вам кого? – спросила она с интересом.
– Здравствуйте, – я постаралась, чтобы мой голос звучал мягко, немного виновато и растерянно, как у заблудившегося человека. – Простите за беспокойство, я ищу Ольгу Сергеевну Иноземцеву. Она, по моим данным, жила здесь много лет назад.
Женщина прищурилась, вглядываясь в моё лицо, словно пытаясь найти в нём что-то знакомое.
– Иноземцева? – переспросила она, и в её голосе прозвучало искреннее недоумение. – Не, не знаю такой. Здесь мы с мужем живём уже пятнадцать лет, как переехали. До нас тут один дед-фронтовик доживал, Ефимов фамилия, Царство ему Небесное, хороший был, душевный. А Иноземцевых… таких не было.
– Может быть, Романовские?
Женщина покачала головой.
– Нет, не слышала о таких.