Вы когда-нибудь задумывались, что имя — это не просто набор букв в паспорте, а, по сути, приговор, который мы тащим на себе с рождения? Или, наоборот, чужой костюм, который жмет в плечах, натирает шею и который хочется сорвать к чертовой матери при первой же возможности. История, о которой я хочу вам рассказать, как раз об этом. О женщине, которую вся страна знала как Наину, и о мужчине, который перевернул эту страну с ног на голову, но дома, на кухне, годами не мог смириться с тем, что его жену зовут не так, как он себе придумал.
Речь пойдет о Наине Ельциной. Первой леди девяностых. Той самой тихой, всегда немного отстраненной женщине, которая стояла за спиной Бориса Николаевича, пока тот танцевал на сценах, дирижировал оркестрами и решал судьбы империи.
Вокруг её имени всегда ходили какие-то мутные, липкие слухи.
Я помню это время — конец восьмидесятых, начало девяностых. Народ у нас любит конспирологию, особенно когда жизнь становится невыносимой. Шептались по кухням: «Почему Наина? Что за имя такое? Не русское ведь». Искали еврейские корни, масонские заговоры, попытку скрыть темное прошлое, чуть ли не уголовное. Логика у обывателя простая: если человек меняет имя, значит, он бежит. От закона, от долгов или от крови. А уж если фамилию мужа взяла, а имя сменила — пиши пропало, точно шпионка.
Но история, как это часто бывает, оказывается куда прозаичнее и, если хотите, человечнее. Никаких шпионов и мирового сионизма. Была просто девочка. И звали её Анастасия.
Да, по документам, выданным в Оренбургской области в 1932 году, она была Анастасией Иосифовной Гириной. Хорошее, крепкое имя. Но вот в чем загвоздка: в семье её так не звал никто. Семья была большая, многодетная, она — старшая. Малышне выговаривать «Анастасия» было сложно, язык ломали. Сократили до «Ная». А потом эта «Ная» как-то сама собой трансформировалась в «Наину». Так прилипло, что отодрать было невозможно. Знаете, так бывает в деревенских семьях: по паспорту Иван, а вся деревня зовет его каким-нибудь Михеем, и хоть ты тресни.
Девочка росла, привыкла. Для неё «Наина» было своим, родным, теплым, пахнущим домом и хлебом. А «Анастасия» — это что-то казенное, холодное, для учителей и милиционеров.
И вот представьте себе картину. Середина пятидесятых. Свердловск. Суровый промышленный край, где куется стальной хребет державы. Молодая специалистка Гирина после Уральского политеха приходит на работу. Инженер-строитель. Профессия серьезная, требует субординации. И вот каждый день, с утра до вечера, по сто раз на дню: «Анастасия Иосифовна, подпишите», «Анастасия Иосифовна, тут цемент не подвезли».
Она рассказывала позже, что это действовало ей на нервы не хуже китайской пытки каплей воды. Она чувствовала себя самозванкой. Оборачивалась не сразу, когда её звали. Это ощущение чужеродности собственного имени может свести с ума, поверьте мне. И однажды она просто не выдержала. Шла мимо ЗАГСа — обычное советское учреждение с запахом пыли и чернил — зашла и написала заявление. Хочу, мол, быть Наиной. Официально.
Казалось бы, делов-то. Поменяла бумажку. Но тут на сцену выходит Борис Ельцин.
В те годы он был студентом того же УПИ. И вот тут начинается самое интересное. Мы привыкли видеть Ельцина грузным, седым, говорящим «па-ни-маешь». Но тогда это был молодой бык. Взрывной, харизматичный, упертый до невозможности. Лидер во всем, от волейбола до студенческих попоек. И этот ураган положил глаз на спокойную, всегда одетую с иголочки девушку.
Наина — или тогда еще Анастасия — была его полной противоположностью. Она была той самой гаванью, куда этот корабль мог зайти, чтобы не разбиться о скалы. Она была уравновешенной. Никогда не кричала, не выходила из себя. Любила танцевать, следила за собой маниакально — мусор не вынесет, пока прическу не сделает. Для Ельцина, у которого эмоции всегда били через край, она стала необходимым балансом.
Но была одна проблема.
Борис влюбился в Анастасию. Ему безумно нравилось это имя. Оно звучало гордо, царственно. И он, в своей типичной манере, даже не удосужился спросить, а нравится ли оно ей. Ему нравилось — значит, и всем должно нравиться.
И вот представьте момент: они уже пара, дело идет к серьезному, и тут она выкладывает перед ним новенький паспорт. «Знакомься, Боря, я теперь Наина».
Зная характер Бориса Николаевича, я могу только догадываться, какой там был скандал. Думаю, стены общежития дрожали. Для него это было предательством. Он строил планы на Анастасию, а получил Наину. Ельцин был человеком символов, для него форма часто значила не меньше содержания. Он уперся рогом. Настоящим уральским рогом.
Долгое время он принципиально отказывался называть её новым именем. Просто не мог переломить язык. Звал её «девушка». Просто «девушка». Представьте себе этот абсурд: они любят друг друга, планируют будущее, но он обращается к ней так, будто только что встретил в трамвае. «Девушка, передайте соль». Это была его маленькая война, которую он проиграл, но не сдавался до последнего.
Впрочем, до свадьбы было еще далеко. Их отношения — это отдельный сюжет для романа. Целый год — только платоническая любовь. Взгляды, прогулки, разговоры. Первый поцелуй — только на втором курсе. Советское студенчество, знаете ли, было куда более целомудренным, чем принято думать, но при этом чувства там кипели настоящие. Оба были карьеристами в хорошем смысле слова, оба хотели чего-то добиться. Поэтому после института разъехались по разным городам. Распределение — штука жестокая.
Их связывали только письма. Роман в конвертах. И вот тут Ельцин совершает поступок, который идеально характеризует его как политика и как человека. 1956 год. Наина получает телеграмму. Текст короткий и страшный: у Бориса сердечный приступ.
Представьте состояние влюбленной девушки. Какой к черту бетон, какие чертежи? Она срывается с места, летит спасать любимого. Приезжает, влетает в комнату, ожидая увидеть бледного, умирающего юношу. А видит живого, здорового и наглого Ельцина.
Никакого приступа не было.
Это был блеф. Шантаж. Манипуляция чистой воды. Он просто понял, что не может без неё, а ждать и уговаривать — не в его характере. Ему нужно было решить вопрос здесь и сейчас. «Я умираю, приезжай». И она приехала.
Многие бы на её месте развернулись и уехали. Потому что начинать семейную жизнь с такого обмана — плохая примета. Но Наина осталась. Видимо, она уже тогда понимала, с кем связалась, и принимала эти правила игры. Либо ты принимаешь этот вулкан со всеми его выбросами пепла и лавы, либо бежишь от него подальше. Она выбрала первое.
Свадьбу сыграли скромно, в Доме крестьянина. Звучит, конечно, эпично — свадьба будущего президента в Доме крестьянина. Родственников не было, только друзья-студенты, целая орава. Ельцин, как всегда, хотел масштаба, чтобы гуляли все. Родители, кстати, обиделись, что молодые не приехали к ним в Оренбург, но Борису было важно показать себя здесь, в своей среде.
Так что же в итоге? Какую цену заплатила Наина Иосифовна за смену имени?
Официальная версия, да и "сарафанное" радио, намекают на какие-то невероятные сложности. Но давайте смотреть правде в глаза. Цена была не в деньгах и не в карьере. Цену она платила психологическую. Сначала — годами живя с чужим именем «Анастасия», которое ей навязали при рождении. Потом — годами терпя непонимание собственного мужа, который отказывался принимать её выбор. И, наконец, десятилетиями выслушивая идиотские сплетни про своё происхождение, просто потому что имя «Наина» казалось кому-то недостаточно «советским».
Она прожила жизнь с человеком, который был, мягко говоря, не подарком. Она сменила имя, чтобы быть собой, но в итоге стала тенью своего мужа. Наина Ельцина. Женщина, которая умела успокаивать бурю. Может быть, именно это имя — мягкое, тягучее, немного сказочное — и помогло ей выдержать всё то, что выпало на её долю в девяностые. Анастасия, возможно, сломалась бы. А Наина выстояла.
И знаете, что самое забавное в этой истории?
Что Борис Николаевич, этот упрямый, жесткий мужик, в конце концов сдался. Он принял её имя. Потому что, как бы ты ни называл человека, суть от этого не меняется. Она была его тылом, его совестью и его единственным настоящим другом. А паспорт — это всего лишь бумага. Историю пишут не чернилами в ЗАГСе, её пишут поступками. И тот факт, что он обманом затащил её под венец, симулировав инфаркт, говорит нам о Ельцине гораздо больше, чем все учебники политологии вместе взятые. Он брал то, что считал своим. И её он считал своей. Независимо от того, что там было написано в пятой графе или на обложке паспорта.
---