Тишина. В тот день на Ближней даче стояла такая тишина, от которой у нормального человека заложило бы уши. Это не спокойствие загородного дома, это вакуум, в котором любой звук мог стать последним в вашей жизни. Представьте себе картину: огромная империя, ядерная держава, миллионы людей, заводы, армия — все это замерло, потому что в одной комнате в Кунцево на ковре лежал старик в мокрой пижаме, а люди, призванные его охранять, дрожали за дверью, не смея повернуть ручку.
Я много лет копаюсь в архивах, видел тысячи документов той эпохи, но события первых чисел марта 1953 года до сих пор вызывают у меня смесь профессионального интереса и чисто человеческой брезгливости. Нам часто рисуют Сталина как всевидящее око, грозного властелина судеб. Но финал его жизни — это хроника одиночества и животного страха, который он сам же и взрастил. Ирония судьбы, достойная пера Шекспира: система, построенная на тотальном контроле, дала сбой именно тогда, когда Вождю понадобился стакан воды и таблетка аспирина.
Давайте отбросим шелуху и посмотрим на факты. Вечер 28 февраля. Суббота. Сталин в своем репертуаре: приглашает «узкий круг» — Хрущева, Ворошилова, Булганина, Маленкова и, конечно, Берию. В последние месяцы он почти не вылезал из Кунцево. Старость не радость, да и паранойя брала свое. Единственное развлечение — кинозал неподалеку. Посмотрели фильм, поехали на дачу ужинать.
Обычное застолье, каких были сотни. Банкет скромный, без излишеств. Сам Иосиф Виссарионович, как отмечали свидетели, пил мало. Вино разбавлял водой — старая грузинская привычка, или, может, печень уже не позволяла большего. Настроение у него было хорошее. Шутил, наверное, поддевал соратников, как он это любил. Засиделись до пяти утра. Когда гости разъезжались, начальник охраны Хрусталев проводил Хозяина до дверей его комнаты. Сталин лег спать. И вот здесь начинается самое интересное. Дверь закрылась, и за ней началась агония, о которой мир узнает только спустя несколько дней.
Утро 1 марта. Одиннадцать часов. В доме тишина. Обычно в это время Сталин уже подавал признаки жизни, вызывал обслугу, требовал чай или свежую прессу. Но движения нет. Что делают охранники? В нормальной ситуации они бы постучали. Но это не нормальная ситуация, это сталинская дача. Инициатива здесь наказуема, причем часто — высшей мерой. Они думают: «Пусть отсыпается после вчерашнего». Логика рабов: лучше дать хозяину умереть, чем разбудить его в дурном настроении.
Проходит день. Вы вдумайтесь: проходит целый световой день. Ни звука. Обслуга ходит на цыпочках. Семь вечера. В окне одной из комнат загорается свет. Охрана выдыхает — жив. Но вызова все нет. Проходит час, другой. На часах девять вечера. Прибывает фельдъегерская почта из ЦК. Это становится поводом, спасительной соломинкой. Кто-то должен занести пакеты. И вот они, наконец, решаются.
То, что они увидели, — это, пожалуй, самая жалкая сцена в советской истории. Великий вождь, перед которым трепетала половина земного шара, лежал на полу. Он был в сознании, но говорить уже не мог. Инсульт разбил его жестко: паралич правой стороны, потеря речи. Он просто лежал, замерзший, в промокшей одежде, и смотрел на вошедших. Его подняли, перенесли на диван, укрыли пледом. Казалось бы, сейчас начнется суета, сирены скорой помощи, лучшие профессора медицины.
Как бы не так.
Охрана докладывает Игнатьеву, министру госбезопасности. Игнатьев, видимо, мгновенно оценив риски, понимает: брать на себя ответственность нельзя. Он пугается. Звонить врачам? А вдруг Сталин просто приболел, а тут приедут посторонние, увидят вождя в непотребном виде? Игнатьев звонит Берии.
Вот тут на сцену выходит Лаврентий Павлович. Фигура, которую сегодня одни мажут черной краской, другие пытаются обелить, называя «эффективным менеджером». В ту ночь он показал себя не менеджером, а хладнокровным игроком в покер. Его искали какое-то время, но когда нашли, он отдал четкий приказ: никому ни слова. Тишина должна продолжаться.
Тем временем Маленков, узнавший о ситуации, звонит остальным. «Четверка» возвращается на дачу. Охрана докладывает: удар, паралич, плохо дело. Вы думаете, они вызывают врачей? Они разворачиваются и уезжают. Да, вы не ослышались. Охранники стояли, разинув рты. Им, простым солдафонам, было понятно, что человеку нужна помощь. Но у «верных соратников» была своя логика.
Говорят, Берия и Маленков вернулись под утро. Лаврентий Павлович, взглянув на хрипящего Сталина, бросил фразу, от цинизма которой мороз по коже: «Человек спит, ничего страшного, не надо паниковать». И снова никаких врачей.
Врачи появились на даче только спустя 15 часов после удара. Пятнадцать часов! При инсульте счет идет на минуты. «Золотой час», как говорят реаниматологи. А здесь человеку, которому за семьдесят, с букетом сосудистых проблем, полсуток просто давали умирать.
У меня, как у историка, здесь возникает только один вопрос, и он вовсе не о медицинской компетенции Берии.
Вопрос в мотиве. Почему они тянули?
Версия первая: животный страх. А вдруг выкарабкается? Если Сталин очнется и увидит над собой консилиум врачей, которых он в последнее время считал «убийцами в белых халатах», гнев его будет страшен. Берия, как никто другой, понимал: если Хозяин встанет, головы полетят у всех присутствующих. Сталин перестал доверять своему окружению, и они это знали.
Версия вторая: холодный расчет. Берия увидел шанс. Шанс, которого он ждал годами. Сталин на полу — это уже не вождь, это отработанный материал. А пока он беспомощен, но еще жив, можно успеть перекроить карту власти. И пока врачи щупали пульс и ставили пиявки (да, в 1953 году вождя лечили пиявками, это не шутка), в Кремле уже шла дележка портфелей.
Вы посмотрите на хронологию. Даже детям, Василию и Светлане, сообщили только 2 марта. А уже 5 марта, когда Сталин еще дышал, собрали Пленум ЦК. Это был не пленум скорби, это был пленум триумфаторов. Берия выходит на трибуну и, не моргнув глазом, предлагает назначить Маленкова председателем Совета министров. Единогласно. Президиум, который Сталин кропотливо собирал и расширял всего несколько месяцев назад, чтобы размыть власть «старой гвардии», тут же пускают под нож. Его упраздняют. Возвращаются к узкому кругу.
Заместителями Маленкова становятся Булганин, Каганович, Молотов и, разумеется, сам Берия. Но главный приз Лаврентий забирает себе. МВД и МГБ — две структуры, которые Сталин разделял, чтобы они грызли друг друга и не давали никому получить абсолютную власть, объединяются. И во главе этого монстра встает Берия.
Это был блицкриг. Пока тело Сталина еще боролось за жизнь, его политическое наследие уже было растащено по карманам. Сталин умер через час и десять минут после окончания этого пленума. Символично, не правда ли? Словно он ждал, пока его бывшие соратники закончат делить шкуру еще не совсем убитого медведя, и только тогда позволил себе уйти.
В тот момент, когда врачи зафиксировали смерть, Берия не стал лить слезы. Он сорвался с места и умчался в Москву. Ему нужно было брать под контроль архивы, связь, войска. Он чувствовал себя победителем. Хрущев же, оставшись у постели покойного, уже тогда начал шептать на ухо Маленкову. Никита Сергеевич, которого многие считали простоватым шутом, оказался куда хитрее. Он сразу понял: Берия с объединенным МВД — это смертельная угроза для всех. «Надо объединяться, иначе он нас всех передушит», — вот лейтмотив тех шепотков.
Часто спрашивают: мог ли Берия убить Сталина? Отравить, подсыпать что-то в вино? Знаете, я не люблю конспирологию там, где достаточно простой человеческой подлости. Ядов, может, и не было. Зачем яд, когда есть неоказание помощи? Это куда надежнее и, главное, чище. Никаких следов в бокале. Просто закрыть дверь и ждать.
Аргумент, что Берия не имел доступа к охране, не выдерживает критики. Да, формально министром госбезопасности был Игнатьев. Но Игнатьев был фигурой слабой, зависимой. И когда случилась беда, кому он позвонил первому? Не Маленкову, который формально был вторым человеком в партии. Он позвонил Берии. Это говорит о реальной иерархии куда больше, чем любые официальные протоколы.
Так кем же он был, Лаврентий Павлович?
Палачом? Безусловно. Реформатором? Возможно, он хотел им стать, понимая, что сталинская экономическая модель зашла в тупик. Но в те мартовские дни он был прежде всего хищником, почуявшем запах крови старого вожака. Он был уверен, что переиграл всех. Он забрал силовые структуры, он поставил своего человека во главе правительства. Он считал, что Сталин больше не опасен, а остальные — ничтожества.
Но история — дама капризная.
Берия, мастер интриг и заплечных дел, допустил одну фатальную ошибку. Он недооценил страх. Тот самый страх, который помогал ему держать страну в кулаке, теперь объединил против него всех: и партийную номенклатуру, и армию, и испуганных соратников. Они сплотились не за идею, а за право выжить.
Глядя на эту историю с высоты прошедших десятилетий, понимаешь: смерть Сталина не была трагедией для его окружения. Это была спецоперация по утилизации власти. Холодная, циничная и, надо признать, блестяще разыгранная. Сталин умер на полу, в моче, покинутый всеми, кого он возвысил. И в этом есть какая-то высшая, страшная справедливость. Тот, кто превратил людей в винтики, в конце концов сам стал сломанной деталью, которую просто выкинули, чтобы механизм мог работать дальше. Но уже с новыми операторами у рычагов.
Спасибо, что дочитали ещё одно мнение, ещё одного человека!
Всех желающих обсудить — жду в комментариях.