— Милая, мне только за хлебом сбегать, — донеслось из прихожей. — Минут десять.
Я даже не успела ответить. Хлопнула дверь, и в квартире повисла обычная тишина зимнего вечера. За окном метель укутывала город в белую пелену, фонари едва пробивались сквозь снежную завесу. Я стояла у плиты, помешивая плов, и думала о том, что надо бы позвонить маме — она просила помочь с документами для пенсии.
Телефон Дмитрия завибрировал на столе. Один раз. Второй. Я машинально глянула — экран высветился уведомлением. И вот тут всё началось.
«Солнышко, не могу без тебя. Когда скажешь ей? Мне тяжело так...»
Ложка выскользнула из руки и со звоном ударилась о кафельный пол. Я застыла, уставившись на светящийся экран. Сердце колотилось где-то в горле, а перед глазами поплыли цветные круги. Имя отправителя — Ирина. Просто Ирина, без фамилии. Но я знала эту Ирину. Его коллега, та самая, про которую он рассказывал: «Новенькая пришла, помогаю ей разобраться с отчётами».
Руки задрожали, когда я взяла телефон. Пароль. Господи, какой же у него пароль? День рождения? Пробую — не подходит. Дата свадьбы нашей? Экран мигнул — неверно. А потом меня осенило, и стало совсем холодно внутри. Я набрала дату его рождения, только наоборот. Щелчок — открыто.
Переписка. Страницы переписки. Месяцы.
«Ты сегодня так красиво смотрелась в этом платье...» «Жду не дождусь пятницы, поедем за город, как договаривались...» «Люблю тебя. Потерпи ещё немного...»
Я листала и листала, а буквы расплывались. Пятница. Он же говорил, что в пятницу у них корпоратив на работе. Три недели назад. Я собирала ему сумку, положила чистую рубашку, даже одеколон побрызгала на воротник — чтобы хорошо выглядел. Боже... Я сама его собирала к ней!
Плов на плите начал подгорать, но мне было всё равно. Я сидела за столом, сжимая чужой телефон, и перечитывала сообщения двухмесячной давности. Там было всё. Фотографии — они вместе в кафе, он обнимает её за талию. Видео — они смеются, стоя на каком-то мосту, вокруг осенние листья. Это было в октябре, я помню этот день. Он уехал якобы на совещание в областной центр. А я осталась одна дома, готовила ему любимые котлеты на ужин, чтобы разогрел, когда вернётся.
Пятнадцать лет брака. Пятнадцать лет я вставала в шесть утра, чтобы приготовить ему завтрак. Гладила рубашки, штопала носки, экономила на себе, чтобы он мог купить новый костюм на работу. Когда у него была операция четыре года назад, я не отходила от больницы трое суток. Спала на стуле в коридоре, потому что не пускали в палату. А он... он всё это время...
Дверь в подъезде хлопнула — знакомый звук. Шаги по лестнице. Медленные, тяжёлые — Дмитрий поднимается на четвёртый этаж. У меня было секунд тридцать, не больше. Я положила телефон ровно на то же место, где он лежал. Повернулась к плите, выключила газ. Плов почернел по краям сковороды, запах гари заполнил кухню. Вытерла руки о фартук и стиснула зубы.
Ключ повернулся в замке.
— Лиза! Ты не поверишь, какая очередь была! — голос звучал весело, обыденно. Он вошёл на кухню, неся пакет с батоном. — А что это у нас горит?
Я обернулась и посмотрела на него. Впервые за много лет по-настоящему посмотрела. Седина на висках, которую он старательно закрашивал. Новый свитер — я такого не покупала. Дорогие часы на запястье — откуда? На день рождения я подарила ему совсем другие, подешевле. И этот одеколон... Тем, что я сама когда-то выбирала, он не пользуется.
— Лиза? — он наклонил голову, изучая моё лицо. — Ты чего такая бледная? Плохо себя чувствуешь?
Надо было что-то сказать. Что угодно. Но слова застревали в горле комом. Я открыла рот и снова закрыла. А потом всё-таки выдавила:
— У тебя телефон. Пришло сообщение.
Он даже не дрогнул. Спокойно прошёл к столу, взял телефон, глянул на экран. Я видела, как что-то мелькнуло в его глазах — тень, лёгкая тревога, которую он мгновенно подавил. Привычным жестом разблокировал экран, прочитал. И улыбнулся. Улыбнулся!
— А, это Ирка с работы. Опять про отчёты спрашивает, — он сунул телефон в карман. — Совсем она без меня не может, прямо как ребёнок.
Я молчала. Стояла и смотрела на этого человека, с которым прожила полжизни. И не узнавала его. Вот он сейчас откроет холодильник, достанет минералку, отопьёт прямо из горлышка — как всегда. Вот сядет за стол, разложит газету... Всё как обычно. Как тысячи вечеров до этого.
— Димка, — голос мой прозвучал странно, будто чужой. — Кто такая Ирина?
Он оторвался от газеты, посмотрел на меня поверх очков:
— Да я же говорил — новенькая в отделе. Ей всё объясняю, помогаю. А что?
— А то, что я читала вашу переписку.
Тишина. Длинная, вязкая, как мёд. Он медленно снял очки, положил их на газету. Лицо стало каменным.
— Ты что, мой телефон проверяла?
— Случайно увидела сообщение. Пароль подобрала.
Дмитрий встал из-за стола. Высокий, плечистый — в этот момент он казался огромным. Я непроизвольно сделала шаг назад.
— Ты не имела права, — голос холодный, режущий. — Это моя личная жизнь. Мои сообщения.
— Твоя личная жизнь? — я почувствовала, как внутри что-то взрывается. — А я кто? Просто сожительница, которая готовит тебе плов?
— Не ори. Соседи услышат.
— Пусть услышат! Пусть все узнают, какой ты!
Он шагнул ко мне, схватил за плечи — крепко, больно:
— Успокойся. Сейчас же.
Я вырвалась, отшатнулась к стене. Сердце колотилось так, что, казалось, вот-вот выпрыгнет.
— Сколько? — я смотрела ему в глаза. — Сколько времени это продолжается?
Пауза. Он отвернулся, прошёл к окну. Стоял спиной, глядя на метель за стеклом.
— Три месяца, — сказал наконец. — Чуть больше.
— Три месяца, — повторила я. — Три месяца ты каждый день приходил домой, целовал меня, ложился со мной в одну постель... И при этом...
— При этом я понял, что хочу жить, — он резко обернулся. — Понимаешь? Просто жить, а не существовать! С ней я чувствую себя молодым, нужным. А здесь... — он обвёл рукой кухню. — Здесь одна рутина. Борщи, плов, котлеты, телевизор. Мне сорок семь лет, Лиза. Я не хочу доживать в таком режиме.
Слова падали на меня, как удары. Каждое — отдельный удар под дых.
— Значит, я для тебя — рутина?
— Я не это имел в виду...
— Тогда что? Объясни мне, что ты имел в виду!
Он провёл рукой по лицу, устало вздохнул:
— Лиза, я не планировал, чтобы ты так узнала. Хотел поговорить нормально, спокойно...
— Когда? Через год? Через два? Когда ты окончательно решишь, что выбираешь?
— Я уже решил.
В комнате стало холодно. Морозный воздух, казалось, просочился сквозь стены, сквозь кожу — прямо в кости. Я обхватила себя руками, но это не помогало.
— Ты уже решил, — медленно повторила я. — И что ты решил?
Дмитрий посмотрел на меня долгим взглядом. И в этом взгляде я прочитала всё.
— Я хочу развода.
Эти три слова повисли между нами, как приговор. Я стояла, прислонившись к холодильнику, и не могла пошевелиться. Ноги будто налились свинцом, а в голове крутилась одна мысль: это неправда, сейчас я проснусь.
— Хорошо, — услышала я свой голос откуда-то издалека. — Разведёмся.
Дмитрий кивнул, словно мы обсудили, куда поехать на выходные. Достал из кармана сигареты — бросил курить пять лет назад, я думала, навсегда — и закурил прямо на кухне. Я раньше не позволяла, ругалась. Теперь молчала.
— Мне нужно кое-что обсудить, — он стряхнул пепел в блюдце. — По поводу квартиры.
— Какой квартиры?
— Этой. Нашей, — он обвёл рукой вокруг. — Она оформлена на меня. Куплена до брака, ты помнишь.
Я помнила. Конечно, помнила. Однокомнатная хрущёвка на окраине города, он купил её в двадцать пять лет, взяв кредит. Потом мы поженились, и я помогала ему выплачивать этот кредит. Двенадцать лет. Каждый месяц половина моей зарплаты уходила в банк. А ещё я делала ремонт — сама клеила обои, красила батареи, меняла старые трубы. Руки до сих пор помнят, как отмывала въевшуюся краску.
— И что ты хочешь сказать?
Дмитрий затушил сигарету, посмотрел мне в глаза:
— Квартира остаётся мне. Ты должна съехать.
— Что?
— Ты меня слышала. Это моя собственность. По документам — моя. Тебе придётся найти другое жильё.
Я рассмеялась. Истерически, громко — даже сама испугалась этого смеха.
— Ты шутишь? Скажи, что ты шутишь!
— Я абсолютно серьёзен. Смотри, — он достал телефон, начал что-то искать. — Я уже консультировался с юристом. Имущество, приобретённое до брака, не подлежит разделу. Квартира моя.
— А то, что я пятнадцать лет вкладывала в неё деньги? А ремонт? А мебель?
— Мебель можешь забрать, — он пожал плечами. — Кроме дивана и холодильника. Они мне нужны.
Я не верила своим ушам. Этот человек, с которым я делила постель, который клялся мне в любви, которому я отдала лучшие годы — вот так спокойно, по-деловому сообщает, что выставит меня на улицу.
— Дима, ты понимаешь, что говоришь? Мне некуда идти!
— Это не моя проблема, — он снова закурил. — Съездишь к родителям. Или снимешь комнату. На твою зарплату хватит.
— На мою зарплату? — голос сорвался на крик. — Двадцать три тысячи в месяц! За эти деньги я в нашем городе разве что угол в общежитии найду!
— Значит, ищи работу получше. Кстати, — он прищурился, — про машину. Она тоже записана на меня. Ключи оставишь.
Машина. Старенькая Лада, которую мы купили семь лет назад. Он за рулём, я — половину денег вносила, потому что у него как раз премию задержали. И теперь он хочет забрать её тоже.
— Ты совсем обнаглел!
— Я реалист, — холодно ответил он. — И ещё. Дача. Её моя мать нам подарила, оформлена на моё имя. Ключи тоже сдашь.
Дача. Шесть соток в деревне, где я каждое лето гробила спину на грядках. Выращивала помидоры, огурцы, клубнику. Банки с консервацией — сотни банок, которые я закатывала по ночам после работы. Парник, который я сама построила из старых рам. Яблони, которые мы вместе сажали — нет, которые я сажала, а он только наблюдал, попивая пиво.
— Димка, это же всё общее! Мы вместе этим пользовались!
— По документам — моё. И точка.
Я смотрела на него и не узнавала. Куда делся тот мужчина, который когда-то носил меня на руках через лужи? Который приносил цветы без повода? Который плакал на нашей свадьбе от счастья?
— Значит, ты всё забираешь себе, — медленно проговорила я. — Квартиру, машину, дачу. А мне — что? Чемодан с вещами и пошла вон?
— Я же говорю — мебель можешь взять. Посуду тоже. Будь благоразумной, Лиза. Не устраивай скандалов.
— Скандалов? — я чувствовала, как внутри закипает что-то горячее, обжигающее. — Ты пятнадцать лет пользовался мной как прислугой, изменял, а теперь выставляешь на улицу без копейки — и я не должна устраивать скандалов?
— Не ори, я сказал!
— Буду орать! — я сделала шаг к нему. — Буду орать так, что весь дом услышит! Чтобы все знали, какая ты дрянь!
Он встал, нависая надо мной. В его глазах плескалась злость — холодная, неприятная.
— Если будешь себя так вести, не получишь вообще ничего. Даже мебель оставлю себе. И посуду. И одежду твою выброшу в мусорку.
— Попробуй только!
— Легко, — он усмехнулся. — Это моя квартира. Могу делать здесь что хочу. Могу прямо завтра сменить замки.
Я отступила, чувствуя, как подкашиваются ноги. Он серьёзно. Он действительно способен выбросить мои вещи и сменить замки. Этот человек, который когда-то обещал мне небо в алмазах, сейчас готов оставить меня ни с чем.
— Почему ты такой? — прошептала я. — Когда ты стал таким?
— Я стал практичным. Пора и тебе научиться, — он направился к двери. — У тебя есть неделя. Найди жильё и съезжай. Если через неделю ты всё ещё будешь здесь — я подам заявление в суд о выселении.
— Неделя? Ты хочешь выставить меня за неделю?
— Семь дней вполне достаточно, чтобы собрать вещи. Я буду жить у Ирины, так что квартира твоя. Пользуйся, — он надел куртку, намотал шарф. — А, и ещё. Холодильник не трогай. Он новый, мне нужен.
Дверь хлопнула. Я осталась одна на кухне, где всё ещё пахло горелым пловом и сигаретным дымом. Опустилась на стул и уставилась в окно. Метель бушевала, заметая город. Где-то там, в этой белой круговерти, была другая женщина. Ирина. Молодая, наверное. Красивая. Та, ради которой он готов был растоптать пятнадцать лет.
Телефон на столе молчал. Я взяла его дрожащими руками и набрала номер. Длинные гудки.
— Алло? — сонный голос подруги. — Лиза, ты чего в такое время?
— Свет, — я сглотнула ком в горле. — Можно я к тебе приеду? Прямо сейчас.
— Что случилось?
— Всё. Случилось всё.
Через полчаса я сидела на кухне у Светланы, держа в руках кружку горячего чая. Подруга молча слушала, иногда качая головой. Когда я закончила, она долго молчала.
— Лизка, — наконец произнесла она. — Ты понимаешь, что он тебя просто использовал?
— Понимаю. Теперь понимаю.
— И что ты будешь делать?
Я посмотрела в окно. Снег всё ещё падал, укрывая город белым одеялом. Завтра начнётся новая жизнь. Страшная, неизвестная. Но я не собиралась сдаваться просто так.
— Буду бороться, — сказала я твёрдо. — За квартиру, за машину, за всё, что мне положено. Пусть думает, что я испугалась. А я найду хорошего адвоката и отсужу своё. До последней копейки.
Но бороться мне не пришлось.
Через два дня Дмитрий позвонил. Голос был каким-то потерянным, совсем не таким, как в тот вечер на кухне.
— Лиза, нам надо поговорить.
— Не о чем нам разговаривать. Жди повестку в суд.
— Лиза, пожалуйста, — в трубке послышался какой-то шорох, будто он прикрывал микрофон. — Это важно. Очень важно.
Что-то в его интонации заставило меня насторожиться. Мы встретились в кафе на углу нашей улицы — там, где когда-то он делал мне предложение. Ирония судьбы.
Дмитрий сидел за столиком у окна, и я едва узнала его. За эти два дня он будто осунулся, постарел лет на десять. Под глазами залегли тёмные круги, руки нервно теребили край салфетки.
— Садись, — он кивнул на стул напротив.
Я села, не снимая пальто. Не собиралась задерживаться.
— Говори.
Он долго молчал, смотрел в окно на падающий снег. Потом глубоко вздохнул и выложил на стол какую-то папку. Медицинскую карту.
— Месяц назад я был на обследовании, — начал он тихо. — Плановое, диспансеризация. Нашли опухоль. Поджелудочная железа.
Я замерла. Слова не сразу дошли до сознания.
— Что?
— Рак, Лиза. Четвёртая стадия. Неоперабельный. Вчера уже точно подтвердили, — он усмехнулся криво. — Врачи дают полгода. Может, чуть больше, если повезёт.
Мир поплыл перед глазами. Я схватилась за край стола, чтобы не упасть.
— Но... но как... ты же...
— Я ничего не чувствовал. Ну, была тяжесть в животе, иногда тошнило. Думал, гастрит. А оказалось — вот, — он похлопал по папке. — У меня тут все анализы, снимки. Можешь посмотреть, если не веришь.
Я не знала, что сказать. Ненависть, злость, обида — всё смешалось с жалостью и ужасом. Этот человек только что пытался выгнать меня на улицу. А теперь сидит передо мной и говорит, что умирает.
— И давно ты знаешь?
— Полтора месяца, — он потер лицо руками. — Сразу после того, как мы с Ириной начали встречаться. Но точно ещё не был уверен.
— Поэтому ты решился на развод?
Он кивнул.
— Я подумал... зачем мне доживать в тоске? Хотелось успеть почувствовать себя живым. Влюблённым. Молодым, — голос сорвался. — Дурацкое желание, да?
Я молчала. Во мне всё бурлило — и жалость, и гнев, и что-то ещё, чему я не могла найти название.
— Но с Ириной всё закончилось, — продолжил он. — Как только я ей сказал про болезнь. Она ушла на следующий день. Сказала, что не готова к такому. Что хотела радости, а не смерти рядом.
— И что ты теперь хочешь от меня?
Дмитрий посмотрел мне в глаза. Впервые за много лет я увидела в них страх. Настоящий, животный страх.
— Ничего. Просто сказать. Квартира твоя, машина тоже. Дача. Всё, что есть — всё твоё. Я завтра пойду к нотариусу, переоформлю. И разведёмся, как ты хотела.
— Зачем?
— Затем, что мне это больше не нужно, — он рассмеялся горько. — А тебе пригодится. Ты хотя бы не останешься на улице после... после того, как меня не станет.
Я сидела и не могла выдавить ни слова. Пятнадцать лет вместе. Пятнадцать лет любви, быта, ссор, примирений. И вот так — за один месяц всё рухнуло, разлетелось в прах.
— Лиза, я знаю, что поступил как последняя сволочь, — тихо сказал он. — Прости меня. Если сможешь.
Прощать ли его? Я не знала. Не знаю до сих пор.
Развод оформили быстро — никто не спорил, не препирался. Дмитрий действительно переписал на меня всё. Квартиру, машину, даже дачу. Я пыталась отказаться, но он настоял.
— Мне уже ничего не надо, — сказал он. — А ты заслужила это. Всю жизнь на меня пахала.
Он переехал к своей матери. Говорил, что не хочет умирать в больнице. Я навещала его раз в неделю. Привозила еду — он почти ничего не ел, но всё равно просил мой плов. Тот самый, который горел в тот страшный вечер.
Последний раз я видела его в апреле. За окном распускались почки, и солнце светило ярко, почти по-летнему. Дмитрий лежал на диване, укрытый пледом. Исхудал так, что я едва узнала его.
— Лизка, — прошептал он, протягивая руку. — Спасибо, что приходишь.
Я взяла его руку — костлявую, холодную. Села рядом.
— Дурак ты, Димка. Большой дурак.
— Знаю, — он улыбнулся слабо. — Понял это слишком поздно.
Мы сидели молча, держась за руки. За окном щебетали птицы, и ветер шевелил занавески. Было тихо и как-то светло. Будто всё плохое осталось позади.
Дмитрий умер через неделю. Во сне, тихо. Его мать позвонила мне рано утром, и я приехала сразу. Стояла у гроба и не плакала. Слёз не было. Была только пустота — огромная, выжженная.
На похоронах я увидела её. Ирину. Она стояла в сторонке, в чёрном пальто, с красными глазами. Наши взгляды встретились на секунду, и она быстро отвернулась. Ушла, не дождавшись конца церемонии.
После похорон я вернулась в квартиру. Нашу квартиру. Теперь только мою. Долго ходила по комнатам, трогала вещи. Вот его кружка — та самая, с надколотой ручкой. Вот его тапочки у двери. Вот фотография со свадьбы на полке — мы оба молодые, смеёмся.
Я взяла эту фотографию и села у окна. За стеклом уже не было зимней метели. Весна вступала в свои права — снег таял, текли ручьи, на деревьях набухали почки.
Жизнь продолжалась. Моя жизнь. Без него, без той боли, без предательства. Я была свободна. И это было одновременно страшно и удивительно.
Светлана как-то спросила меня:
— Ты простила его?
Я долго думала над ответом. Простила ли? Не знаю. Но злости больше не осталось. Была только грусть — о потерянных годах, о несбывшихся надеждах, о том, какими мы могли бы быть.
— Наверное, — ответила я. — Прошлое уже не изменишь.
А впереди было будущее. Пугающее и неизвестное. Но моё.
Я встала, подошла к окну и открыла форточку. В комнату ворвался свежий весенний воздух — прохладный, с запахом талой воды и молодой травы. Где-то в глубине души что-то шевельнулось. Надежда, что ли?
Дмитрий ушёл. Та зима с её метелью и предательством осталась позади. Я осталась. Одна. Но живая.