Часть 1. Архитектор чужих бед
В мастерской пахло старым маслом, металлической стружкой и застывшим временем. Павел, склонившись над верстаком, пинцетом поддевал крошечную пружину старинного хронометра. Работа требовала хирургической точности и мертвецкого спокойствия, но сегодня руки его были тяжелыми, непослушными.
Дверь скрипнула, впуская сквозняк и Ингу Станиславовну. Женщина вошла, как входила всегда — будто пространство вокруг было обязано сжаться, уступая ей место. Она не сняла тяжелое пальто цвета перепрелой листвы, лишь небрежно бросила сумку на стул, словно помечая территорию.
— Опять возишься с гнильём? — её голос напоминал звук расстроенной виолончели. — А жена твоя, небось, снова «на заказе»?
Павел не поднял головы, продолжая рассматривать механизм через лупу.
— Наташа работает, Инга. У неё сложный пациент. Протез лицевой части, там каждый миллиметр важен.
Мачеха хмыкнула, проходясь пальцем по пыльной полке. Инга всю жизнь проработала администратором на элитном кладбище, распределяя места для вечного покоя, и привыкла смотреть на живых как на временное недоразумение.
— Пациент, говоришь? — она растянула губы в улыбке, от которой становилось зябко. — А я вот видела твою женушку полчаса назад. У кофейни на Садовой. И пациент её был на удивление жив, здоров и моложе её лет на пять. Смеялись так, что зубы блестели. В машину к нему села. Красная такая, низкая.
Книги автора на ЛитРес
Пружина выскользнула из пинцета и с тихим звоном исчезла в недрах механизма. Павел замер.
— Ты обозналась.
— Я? Обозналась? — Инга подошла ближе, нависая над ним мрачной тенью. — Я тридцать лет людей насквозь вижу. Твой отец тоже мне не верил. Говорил: «Инга, ты выдумываешь, ты ревнуешь». А потом что? Сбежал, поджав хвост, оставив меня разгребать его долги. Яблоко от яблони, Паша. Ты такой же слепой, как и Борис. А Наташка твоя — хитрая лиса. Думаешь, она за твои красивые глаза с тобой? Ей мастерская нужна. Земля под ней золотая.
Павел почувствовал, как в груди начинает ворочаться липкий, холодный ком. Он знал, что Инга ненавидит весь мир, но её слова падали на благодатную почву. Наташа действительно последнее время задерживалась. Стала резкой, закрытой.
— Не говори так о ней, — буркнул он, но без прежней уверенности.
— Я говорю правду, которую ты боишься, — отрезала мачеха. — Проверь её счета, Паша. Просто проверь. Или ты хочешь кончить как отец? Голым и босым в съёмной конуре?
Она знала, куда бить. Страх повторить судьбу отца, который после развода с Ингой превратился в тень и уехал доживать век в глухую деревню, жил в Павле с детства. Инга умело поливала этот страх ядом своих подозрений.
— Я ухожу, — бросила она, поправляя воротник. — А ты думай. Пока рога в дверной проём проходят.
Часть 2. Механизм сомнения
Вечер в квартире был густым и тягучим. Наташа вернулась поздно. От неё пахло химическими реагентами и усталостью. Она была скульптором-протезистом, создавала части тел из силикона, которые невозможно было отличить от настоящих. Работа специфическая, требующая стальных нервов.
Она прошла на кухню, не включая верхний свет. Павел сидел за столом, гипнотизируя темный экран телефона.
— Привет, — её голос звучал глухо. — Есть что поесть? Я c утра маковой росинки во рту не держала.
— А в ресторане не кормили? — вопрос вылетел прежде, чем он успел подумать.
Наташа замерла с открытой дверцей холодильника. Медленно повернулась. Её лицо, обычно живое и подвижное, сейчас казалось застывшей маской.
— В каком ресторане, Паш?
— В том, куда тебя возил твой «пациент» на красной машине. Инга видела вас.
Жена закрыла холодильник. Очень аккуратно, без хлопка. В полумраке её глаза казались двумя черными провалами.
— Инга, значит. И ты, конечно, сразу впитал всё, что выплюнула эта гарпия?
— Не смей её оскорблять, — Павел ударил ладонью по столу, но вышло жалко. — Она, может, и сложный человек, но о семье печется. А ты... Ты стала чужой. Прячешь телефон, задерживаешься.
— Я работаю! У меня сложный заказ, ребёнку ухо восстанавливаем после аварии. Я в лаборатории торчу сутками!
— В лаборатории? Или крутишь романы, пока я часами над часами корплю? — Павел вскочил. Сомнения, посеянные мачехой, дали всходы мгновенно, превратившись в уродливые заросли ревности. — Отец тоже думал, что у них с Ингой всё хорошо, пока она глаза ему не открыла на его собственную глупость!
Наташа смотрела на него с нескрываемым презрением.
— Твой отец сбежал от Инги, потому что она сожрала его печень и закусила мозгом. А теперь она принялась за тебя. И ты, идиот, сам лезешь к ней в пасть.
— Покажи телефон, — потребовал Павел.
Наташа криво усмехнулась.
— Вот как? До этого дошли?
Она достала смартфон и швырнула его на стол. Гаджет подпрыгнул.
— Смотри. Читай. Наслаждайся. Но учти, Паша, когда ты там ничего не найдешь, назад дороги не будет.
Павел схватил телефон. Пальцы не слушались. Он искал подтверждение словам Инги, но видел лишь переписки с заказчиками, поставщиками силикона и скучные диалоги с ним самим: «Купи хлеба», «Буду поздно». Никаких красных машин. Никаких любовников.
Стыд горячей волной ударил в лицо, но признать ошибку сейчас означало проиграть. А он был уверен, что где-то есть подвох. Инга не могла ошибиться так сильно.
— Почистила, — выдохнул он. — Умная.
Наташа рассмеялась. Страшно, коротко.
— Ты болен, Паша. Ты заразился от неё.
Часть 3. Наследство стервятницы
События развивались стремительно. Через два дня Инга явилась в мастерскую Павла уже с вещами. Два огромных чемодана стояли у порога, как надгробные плиты.
— Квартиру мою залили, — заявила она безапелляционно. — Соседи сверху, алкаши проклятые. Жить там невозможно, сырость, грибок пойдет. Я поживу у вас.
Павел хотел возразить, что у них всего одна спальня, а мастерская не приспособлена для жилья, но под тяжелым взглядом мачехи сдулся.
— Конечно. Не на улицу же...
Инга воцарилась в их доме мгновенно. Она переставляла вещи, критиковала еду, но главным её развлечением была Наташа.
— Ой, деточка, что-то ты бледная, — елейным голосом тянула мачеха за ужином. — Ночи бурные сказываются? Или совесть грызет?
Наташа молчала. Она перестала оправдываться. Она наблюдала. Её молчание было плотным, как силикон до застывания. Павел же метался между двух огней, всё больше склоняясь на сторону мачехи. Ему казалось, что жена молчит, потому что ей есть что скрывать.
Кульминация наступила в субботу. Инга, разбирая бумаги в кабинете Павла (куда её никто не просил лезть), вытащила папку с документами на мастерскую.
— Паша! — её крик заставил звенеть стёкла. — Ты посмотри! Эта змея тебя обокрала!
Павел влетел в комнату. Инга трясла бумагами.
— Тут написано, что земля в аренде, а не в собственности! Ты же говорил, отец всё оформил! Она переписала всё? Или продала?
Павел, ничего не понимая, схватил документы.
— Это старые бумаги, Инга...
— Нет, не старые! Она нас разорит! — Инга вошла в раж. Её лицо пошло красными пятнами. — Гнать её надо! Разводись, пока она последние штаны с тебя не сняла! Я знаю юриста, мы всё отсудим. Паша, она тебя не любит, она ждёт, пока ты сдохнешь, как собака, чтобы всё забрать!
В этот момент в проёме двери появилась Наташа. Она вернулась раньше.
— Ну всё, — сказала она. Тихим, спокойным голосом, от которого у Павла волосы встали дыбом. — Цирк окончен.
Часть 4. Анатомия яростного отпора
Наташа не стала кричать. Она не заламывала руки. Она вошла в центр комнаты и посмотрела на Ингу так, как патологоанатом смотрит на интересный, но омерзительный биоматериал.
— Ты, убогая, жадная тварь, — четко произнесла Наташа. Каждое слово весило тонну.
Инга поперхнулась воздухом от такой неслыханной наглости.
— Как ты смеешь... Паша, ты слышишь?!
— Молчать! — рявкнула Наташа так, что Павел невольно вжал голову в плечи. В этом крике не было истерики, была чистая, концентрированная злость. — Ты думала, я буду плакать? Уговаривать? Терпеть твои бредни?
Наташа подошла к столу, вырвала бумаги из рук Инги и швырнула их в лицо мачехе. Листы разлетелись белыми птицами.
— Ты пришла в мой дом, ты поливаешь меня грязью, ты настраиваешь моего мужа против меня, играя на его детских травмах. Ты думаешь, ты самая хитрая?
Наташа повернулась к Павлу. Её глаза горели холодным огнем.
— А ты... Ты жалкий трус. Ты позволил этой стерве лезть в нашу постель, в наши финансы, в наши головы. Ты поверил ей, а не мне. Человеку, с которым прожил три года.
— Она хотела как лучше... — промямлил Павел.
— Она хотела денег! — отрезала Наташа. — И власти. Ты для неё не сын, ты — корм. Следующий после твоего отца.
— Не смей упоминать Бориса! — взвизгнула Инга.
— Почему же? — Наташа хищно улыбнулась. — Очень даже смею. Я, в отличие от вас, дураков, нашла его месяц назад.
В комнате повисла тишина.
— Что? — Инга побледнела. — Он... он же уехал на север.
— Он живёт в тридцати километрах отсюда. И я с ним разговаривала. Он рассказал мне всё. Как ты выдумывала его любовниц. Как подделывала счета. Как заставила его переписать квартиру на твоего племянника, угрожая судом, которого не было.
Инга вжалась в кресло. Её наглость улетучивалась с каждой секундой, сменяясь животным страхом.
— Это ложь! Старый маразматик!
— У меня есть записи, — Наташа достала диктофон. — И документы. Я не «гулял», Павел. Я собирала досье. Потому что знала — эта пиявка рано или поздно приползёт за новой кровью.
Наташа сделала шаг к мачехе. Та инстинктивно закрылась рукой.
— Ты думала, я покорная овечка? Ошиблась. Я работаю со скальпелями и мёртвой материей. Я умею вырезать опухоли.
Часть 5. Холодный расчёт
— А теперь слушайте внимательно, — Наташа говорила жестко, рубя фразы. — Мастерская не принадлежит Павлу. И земля тоже.
Павел поднял на жену глаза, полные ужаса.
— Как... не принадлежит?
— Твой отец, Паша, был умнее, чем вы оба думали. Ещё до свадьбы с этой, — она кивнула на сжавшуюся Ингу, — он оформил дарственную на тебя, но с условием доверительного управления. А год назад, когда ты начал ныть про налоги, ты сам подписал генеральную доверенность на меня с правом переоформления, помнишь? «Наташа, разберись с бумажками, я творческая личность».
Павел вспомнил. Он действительно подписывал кипу бумаг у нотариуса, не глядя, лишь бы отстали.
— Так вот. Чтобы спасти имущество от твоей глупости и её жадности, я переоформила мастерскую на третье лицо. На твоего отца. Формально — он владелец. А я — его представитель.
Глаза Инги расширились до размеров блюдец.
— Борис владелец?
— Да. И он только что, — Наташа посмотрела на часы, — подписал договор о продаже этого помещения под снос застройщику.
— Ты врёшь... — прошептал Павел.
— Нет, милый. Я спасала нас. Но после того, что ты устроил на этой неделе... спасать здесь нечего.
Наташа достала из кармана телефон и нажала кнопку.
— Алло, Сергей Петрович? Да, можно заходить. Посторонние в помещении.
В дверь гулко постучали.
— Инга Станиславовна, — голос Наташи стал ледяным. — У вас есть ровно пять минут, чтобы собрать свои баулы и исчезнуть. Иначе охрана вынесет вас вместе с мебелью. А про вашу затопленную квартиру я тоже узнала. Вы её продали месяц назад, а деньги вложили в какую-то финансовую пирамиду, которая лопнула вчера. Вы нищая. И бездомная.
Инга вскочила. Её лицо перекосило от злобы и отчаяния.
— Ты не имеешь права! Паша, скажи ей!
Павел стоял, прислонившись к стене. Он понял всё. Он потерял доверие жены, он чуть не потерял дело всей жизни, и всё из-за женщины, которая сейчас визжала, как базарная торговка.
— Уходи, Инга, — тихо сказал он.
— Что?! Да вы оба...
— Вон! — рявкнул Павел, впервые почувствовав настоящую, свою, а не навязанную злость. — Вон отсюда!
Инга схватила сумку. Она шипела проклятия, плевалась ядом, но быстро подхватила чемоданы, когда в коридоре появились крепкие парни в форме.
Когда дверь за ней захлопнулась, в квартире стало тихо. Но это не была мирная тишина.
Павел поднял глаза на жену. Он хотел что-то сказать, извиниться, но, встретив её взгляд, осёкся.
Наташа стояла посреди разбросанных бумаг, прямая, жёсткая, чужая.
— Наташа, прости... Я был идиотом. Мы начнём...
— Нет, Паша, — она перебила его, и в её голосе не было ни капли тепла. — Мы ничего не начнём. Мастерскую я не продала, это я сказала, чтобы напугать твою мачеху. Отец действительно переписал её на меня, чтобы ты не профукал. Документы у нотариуса.
Она подошла к двери.
— Но жить с предателем я не буду. Ты выбрал верить ей, а не мне. Ты унизил меня проверками. Ты оказался слабым.
— Куда ты? — испуганно спросил он.
— Я? Я домой. Квартира записана на мою мать, если ты забыл. А ты собирай вещи. У тебя час. Можешь ехать к мачехе, на вокзал, куда угодно. Ключи на стол.
Наташа развернулась и ушла на кухню варить кофе. Только для себя.
Павел остался один в комнате, полной запаха старого масла и разбитых иллюзий. Он понял, что его жалость к себе и неумение защитить семью от внешней гнили стоили ему всего. Урок был жестоким, но справедливым. Злость жены оказалась чище и честнее, чем вся его фальшивая любовь.
Автор: Вика Трель © Самые читаемые рассказы на КАНАЛЕ