— Да ты что, совсем тронулась?! — Инга стояла посреди прихожей, не снимая пуховик, и смотрела на невестку так, словно видела её впервые.
— Тронулась? — Зина расхохоталась, откинув назад свою крашеную голову. — Это я-то? Да я первый раз за пять лет мозги на место поставила! А вы, свекровушка, видать, издалека приперлись, чтобы сыночку родненького проведать? Ну так извините, опоздали. Нет тут вашего Вадима. И не будет!
Инга медленно опустила на пол сумку с гостинцами. В её голове не укладывалось. Ещё неделю назад говорили по телефону — всё вроде нормально, Зина даже пирогов напечь обещала. А теперь...
— Как это не будет? — голос у Инги сел, стал хриплым. — Зина, ты чего? Поссорились, что ли?
— Поссорились, — передразнила та, скривив губы. — Да вы всё поймёте, когда ближе с сыночком своим познакомитесь! Думаете, я дура? Сколько можно терпеть, пока он по подругам шляется, а домой притаскивается за полночь, весь в перегаре? Думаете, я обязана ждать, пока он всю мою жизнь профукает?
Инга качнулась. Села на табуретку у вешалки, потому что ноги подкосились. За окном падал снег — крупный, мокрый, декабрьский. Фонарь во дворе едва пробивался сквозь метель, и в квартире было сумрачно, будто сама жизнь тут погасла.
— Где он сейчас?
Зина пожала плечами, отворачиваясь. На её лице мелькнула гримаса — то ли победы, то ли горечи, трудно разобрать.
— Понятия не имею. Может, у Серёги ночует. Может, у Юрки. Им виднее — они же друзья не разлей вода. Пусть теперь его эти дружки кормят, раз он такой самостоятельный!
Инга сидела, сжав руки в кулаки, и пыталась переварить услышанное. Вадим, её младший, всегда был сложным. Ветер в голове. Ещё в школе связался не с теми ребятами, а после армии совсем с катушек съехал. Но она верила — женится, успокоится. Зина казалась девушкой крепкой, с головой. Три года назад, на свадьбе, все говорили: повезло парню.
— А ты что, сразу выгнала? — Инга подняла глаза. — Может, поговорить надо было, разобраться?
— Поговорить?! — Зина развернулась к ней, и в её взгляде полыхнуло что-то тёмное, накопившееся. — Да я три года разговариваю! Объясняю, прошу, умоляю! А он что? Обещает, клянётся, а через неделю опять то же самое! Вы знаете, каково это — ждать мужа ночами, не спать, названивать ему, а он трубку не берёт? Потом является, и от него несёт так, что всю квартиру проветривать надо! А на следующий день ещё и наглеет — мол, ты чего психуешь, я же с мужиками был!
Инга молчала. Внутри всё сжималось от стыда и боли. Она-то знала, что Вадим не подарок. Но надеялась. Всегда надеялась.
— Уходи, — Зина шагнула к двери, распахнула её настежь. Холод ворвался в квартиру, обжёг лицо. — Не хочу вас тут видеть. Ищите сына сами.
Инга поднялась, взяла сумку. В горле стоял ком. Хотелось закричать, ударить, встряхнуть невестку — но что толку? Может, и правда Зина права. Может, сын заслужил.
Она вышла на лестничную площадку, и дверь за ней захлопнулась с такой силой, что эхо покатилось по подъезду. Инга стояла, прислонившись к холодной стене, и слушала, как за дверью что-то грохнуло — видимо, Зина швыряла вещи.
Снаружи было ещё темнее. Фонари едва горели сквозь снежную пелену. Инга шла по двору, утопая в сугробах, и думала только об одном: где же её сын? Неужели правда у этих дружков ночует, как последний бездомный пёс?
Серёга жил в соседнем доме. Инга помнила — невысокий парень, всегда в кепке, зубы кривые. Вадим с ним ещё со школы дружил. Она набрала номер — трубку не взяли. Тогда пошла сама.
Подъезд вонял мочой и сыростью. Лифт не работал. Инга поднималась на четвёртый этаж, хватаясь за перила, и с каждой ступенькой чувствовала, как в груди разрастается тревога.
Дверь открыл Серёга. Глаза красные, лицо помятое.
— Чего надо? — буркнул он, явно не узнав.
— Вадим у тебя?
Серёга помолчал, почесал затылок.
— Ушёл уже. Часа два назад. Сказал, к Юрке пойдёт.
Инга развернулась, не попрощавшись. Юрка, значит. Ещё один дружок. Живёт на другом конце района, в старых панельках возле трассы. Инга вызвала такси — идти пешком в такую метель сил не было.
Когда машина остановилась возле девятиэтажки, водитель покосился на неё с сомнением:
— Вы уверены, что вам сюда?
Инга кивнула, протянула деньги. Вышла в метель, и ветер сразу забрался под пуховик, пронизал до костей. Она нашла нужный подъезд, поднялась на седьмой этаж.
Дверь открыла женщина лет сорока, в засаленном халате, с сигаретой в зубах.
— Юрка дома? — спросила Инга.
— А кто его спрашивает?
— Мать Вадима. Он тут?
Женщина усмехнулась, выпустила дым в лицо.
— Тут. Заходите, раз уж припёрлись.
Инга вошла. В квартире было душно, накурено. Из комнаты доносились голоса, хриплый смех. Она прошла по коридору, толкнула дверь.
За столом сидели трое. Юрка, ещё какой-то парень — и Вадим. Её сын. Небритый, в мятой футболке, с бутылкой пива в руке.
Когда он увидел мать, лицо его дёрнулось, но он не встал. Только отвёл глаза.
— Мам... — начал было он.
— Не надо, — Инга подняла руку. — Просто встань и пошли.
Юрка хмыкнул, откинулся на спинку стула.
— Мамочка за ручку ведёт, да, Вадим? Ты че, совсем маленький?
— Заткнись, — буркнул Вадим, но всё равно не двигался с места.
Инга смотрела на сына и не узнавала. Где тот мальчик, которого она растила? Которого учила, любила, за которого душу готова была отдать?
— Вадим, — повторила она тихо. — Встань. Мы поговорим.
Он медленно поднялся, качнулся. Пиво плеснулось из бутылки на стол.
— Ну чего ты приперлась? — голос его был вялым, пьяным. — Зина же выгнала. Какой смысл?
— Смысл есть, — Инга шагнула к нему. — Потому что ты мой сын. И я не дам тебе совсем пропасть.
Вадим попытался отстраниться, но споткнулся о ножку стула и рухнул на пол. Инга кинулась к нему, схватила за плечи — и вдруг почувствовала, как он весь горит. Лоб пылал, руки дрожали.
— Господи, да ты же весь в жару! — она попыталась поднять его, но Вадим только застонал и закрыл глаза.
Юрка со своим дружком переглянулись. Женщина в халате появилась на пороге, затушила сигарету о косяк.
— Чего орёте тут?
— Вызывайте скорую! — Инга уже трясла телефон, набирая номер. — Он же еле дышит!
Скорая приехала через двадцать минут. Фельдшер — мужик грузный, уставший — осмотрел Вадима, послушал лёгкие и покачал головой.
— Воспаление. Серьёзное. Сколько он так?
— Не знаю, — Инга сидела рядом, держала сына за руку. Его ладонь была влажной, липкой. — Я только сегодня узнала, что он тут...
— Дня три уже кашляет, — буркнул Юрка из-за спины. — Мы думали, простыл просто.
— Простыл, — фельдшер усмехнулся зло. — Пневмония у него, скорее всего. Везём.
Инга ехала в машине скорой, сжимая холодную руку сына, и молилась. Вадим лежал на носилках, бормотал что-то невнятное, иногда открывал глаза — но взгляд был мутный, блуждающий.
В больнице его сразу увезли в реанимацию. Инга осталась в коридоре — на жёстком пластиковом стуле, под лампами дневного света, которые гудели и мигали. Время тянулось вязко. Она звонила мужу, но тот не брал трубку. Наверное, спал уже — он всегда ложился рано.
Через час вышла врач. Молодая женщина в очках, с усталым лицом.
— Вы мать Кривцова Вадима?
Инга вскочила.
— Да, я. Как он?
— Двусторонняя пневмония. Состояние тяжёлое, но стабилизировали. Скажите, он злоупотребляет алкоголем?
Инга опустила глаза.
— Пьёт. Последнее время часто.
Врач кивнула, словно ожидала такого ответа.
— Организм ослаблен. Иммунитет на нуле. Ещё немного — и было бы поздно. Повезло, что вы его нашли.
Инга села обратно. Повезло. Какая ирония. Если бы Зина не выгнала, если бы она сама не приехала, если бы не поехала искать... Сын мог бы умереть у этих дружков, а они бы даже не заметили. Просто решили бы, что спит.
Ночь она провела в коридоре. Дремала урывками, просыпаясь от каждого шороха. Под утро разрешили зайти.
Вадим лежал бледный, с капельницей в руке. Дышал тяжело, хрипло. Инга села рядом, взяла его за руку.
— Слышишь меня? — прошептала она.
Он не ответил. Только ресницы дрогнули.
Инга сидела и смотрела на него. Вспоминала мальчишку, который приносил ей цветы с клумбы, пачкал руки в краске, когда рисовал открытки к восьмому марта. Куда делся тот Вадим? Когда он потерялся?
На третий день к ней в больницу пришла Зина. Стояла у двери в палату, не решаясь войти. Инга вышла к ней.
— Как он? — голос у невестки был тихий, виноватый.
— Плохо. Но будет жить.
Зина кивнула, отвернулась. По щекам текли слёзы.
— Я не хотела... Я просто не знала, что он так...
— Никто не знал, — Инга вздохнула. — Я тоже не знала. Думала, просто дурит, пройдёт. А он тонул. И никто не видел.
Зина вытерла лицо рукавом, посмотрела на закрытую дверь палаты.
— Можно к нему?
— Можно. Только он спит пока.
Невестка вошла, присела на край стула. Смотрела на Вадима долго, молча. Потом встала, поцеловала его в лоб и вышла.
— Я подумаю, — сказала она Инге в коридоре. — Мне надо подумать.
Инга не стала её удерживать. Каждый сам решает, сколько может нести.
Вадим пришёл в себя на пятый день. Открыл глаза, огляделся. Увидел мать.
— Мам...
— Тихо, не разговаривай, — Инга поправила ему подушку. — Лежи спокойно.
— Где я?
— В больнице. У тебя было воспаление лёгких. Серьёзное.
Он молчал, переваривая информацию. Потом отвернулся к стене.
— Зачем ты меня вытащила? Пусть бы сдох там.
Инга замерла. Потом медленно встала, подошла, развернула его лицом к себе.
— Никогда, слышишь, никогда больше не говори так при мне. Ты мой сын. И я не дам тебе сгинуть, понял?
Вадим смотрел на неё — и вдруг губы его дрогнули, лицо скривилось. Он заплакал. Тихо, жалко, как ребёнок.
— Я всё испортил, мам. Всё... Зина меня бросила. Работу потерял ещё в октябре. Я ничего не могу. Ничего...
Инга обняла его, прижала к себе. Гладила по голове, как в детстве.
— Справимся, — шептала она. — Как-нибудь справимся. Главное, что ты жив.
Через неделю Вадима выписали. Инга забрала его к себе, в деревню. Зина так и не появилась больше. Только прислала смс: «Пусть выздоравливает. Документы на развод подам через месяц».
Вадим читал это сообщение, сидя на кухне в родительском доме, и молчал. За окном шёл снег. Тихий, спокойный, укрывающий.
— Мам, а я правда такой конченый? — спросил он вдруг.
Инга мыла посуду. Обернулась.
— Ты запутавшийся. И упавший. Но не конченый. Вставать — это твой выбор.
Вадим кивнул. Допил чай. Встал, подошёл к окну. Смотрел на метель и думал о том, что жизнь странная штука. Иногда надо упасть совсем на дно, чтобы понять: а вставать-то всё равно придётся. Вопрос только — сам или с чьей-то помощью.
Он глянул на мать. Она стояла у раковины, маленькая, усталая, с натруженными руками. И он вдруг понял: она никогда его не бросит. Даже когда все отвернутся.
Первую неделю Вадим почти не вставал с кровати. Лежал, смотрел в потолок, слушал, как за окном воет ветер. Инга приносила ему еду, лекарства, но не лезла с расспросами. Знала — надо дать время.
А потом что-то щёлкнуло. Вадим проснулся рано утром, когда в доме было ещё темно и тихо. Встал, оделся, вышел во двор. Взял лопату и начал чистить снег. Мать выглянула в окно — и замерла. Смотрела, как сын работает: медленно, с передышками, но упорно.
Когда он вошёл обратно, она молча налила ему чаю.
— Спасибо, — сказал Вадим.
Инга подняла глаза.
— За что?
— За то, что не сдалась. Когда я уже сам себя похоронил.
Она кивнула, отвернулась к плите. Слёзы подступили, но она их сдержала. Не время раскисать.
К концу января Вадим устроился в местный магазин — грузчиком. Работа простая, но честная. Приходил вечером усталый, но с ясными глазами. Перестал пить совсем. Даже пиво не брал, хотя отец предлагал по праздникам.
Однажды вечером позвонила Зина. Голос был неуверенный.
— Привет. Как ты?
— Нормально, — Вадим стоял у окна, смотрел на звёзды. — Работаю. Живу.
— Слышала. Твоя мать мне рассказала.
Пауза.
— Я документы пока не подавала, — сказала она тихо. — Думала... Может, поговорим?
Вадим усмехнулся.
— О чём говорить, Зин? Ты права была. Я тебя достал. Испортил всё, что можно.
— Но ты же меняешься?
— Меняюсь. Но это не значит, что ты мне что-то должна. Хочешь развестись — разведёмся. Без обид.
Зина всхлипнула.
— А если я не хочу?
Вадим молчал. Внутри что-то дрогнуло — надежда, страх, стыд — всё сразу.
— Тогда приезжай весной, — сказал он наконец. — Приезжай, и посмотрим. Но обещать ничего не буду. Я и сам себе не верю пока.
— Приеду, — пообещала она.
После разговора Вадим вышел на крыльцо. Отец курил там, прислонившись к стене.
— Звонила? — спросил старик.
— Угу.
— Ну и как?
— Весной приедет. Посмотрит, что из меня вырастит.
Отец затянулся, выдохнул дым в морозный воздух.
— А ты хочешь, чтобы она вернулась?
Вадим задумался.
— Не знаю. Хочу сначала сам себя в порядок привести. А там видно будет.
Отец кивнул, хлопнул сына по плечу.
— Дело говоришь.
Инга стояла за занавеской и слушала их разговор. Сердце сжималось от нежности и боли одновременно. Её мальчик начал подниматься. Медленно, неуверенно, но подниматься.
А за окном падал снег. Чистый, белый, прикрывающий все старые следы. И казалось, что где-то впереди обязательно будет весна. С её оттепелью, грязью, трудностями — но и с надеждой на новое начало.
Инга отошла от окна, вернулась на кухню. Села за стол, сложила руки. Жизнь — странная штука. Иногда надо потерять всё, чтобы найти себя. И главное — чтобы рядом был тот, кто не даст упасть окончательно. Кто протянет руку, когда все остальные отвернутся.
Она улыбнулась сквозь слёзы. Её сын будет жить. Будет бороться. И может быть, когда-нибудь он снова станет счастливым.