— Юль, а где деньги на продукты? — Андрей с недоумением смотрел на экран телефона, проверяя баланс карты.
— На твоей карте должно быть, — не поднимая глаз от ноутбука, ответила я. — Вчера положила пятнадцать тысяч.
— Тут только семь осталось.
Я наконец оторвалась от отчёта, который допиливала уже второй час.
— Как семь? Куда делось восемь тысяч за день?
Муж пожал плечами, листая выписку.
— Ну, заправился, купил обувь Максиму... Да, вот ещё в аптеку заходил.
Максим — наш десятилетний сын — действительно из кроссовок вырос, но обувь обычно не больше трёх тысяч стоит. Заправка — ещё две с половиной. Аптека?
— А в аптеке что брал?
— Маме лекарство передал, у неё давление скачет.
Вот оно. Опять мама. За последние полгода эти аптечные траты стали появляться с завидной регулярностью. То витамины, то капли какие-то дорогие, то ещё что-нибудь.
Познакомились мы с Андреем одиннадцать лет назад на корпоративе у общих знакомых. Я работала обычным бухгалтером в небольшой фирме, получала копейки, снимала комнату на окраине. Он был простым инженером, жил с мамой в двушке. Влюбились быстро, поженились через полгода. Когда родился Максим, я сидела в декрете три года — денег катастрофически не хватало, перебивались с андреевской зарплаты и маминых переводов.
Потом я вернулась на работу, постепенно выросла до финансового директора небольшой торговой сети. Зарплата увеличилась прилично — до двухсот тысяч в месяц. Андрей так и остался на своих шестидесяти пяти. Мы никогда не делили, кто сколько зарабатывает — всё в общий котёл. Мне казалось, это правильно: семья же, какие счёты между мужем и женой?
Свекровь, Лидия Николаевна, всегда держалась особняком. После того как лет восемь назад ушел свёкор, она замкнулась в себе. С нами виделась редко, на праздники приезжала с кислым видом, вечно что-то критиковала: то суп недосолен, то у Максима одежда не по погоде, то квартира у нас маленькая. Два года назад она переехала в соседний район, в небольшую однушку, которую выкупил для неё Андрей — частично на ипотечные деньги, частично на накопления. Я тогда не возражала: человек же хочет жить отдельно, его право.
— Послушай, — я закрыла ноутбук, — давай посчитаем, сколько мы тратим на твою маму в месяц?
Андрей насторожился.
— Причём тут это? У неё пенсия маленькая, я помогаю — что такого?
— А сколько именно ты ей переводишь?
— Не знаю, по-разному. Тысяч десять, может, пятнадцать.
Я открыла банковское приложение и начала листать историю переводов. Сначала за последний месяц, потом за предыдущий, потом ещё дальше. И с каждой минутой моё лицо становилось всё холоднее.
— Андрей, за май ты перевёл маме сорок две тысячи.
— Не может быть.
— Вот, смотри сам. Двенадцатого — пятнадцать тысяч, девятнадцатого — десять, двадцать седьмого — семнадцать. За апрель — тридцать восемь. За март — сорок одна. Хочешь, дальше посмотрим?
Муж побледнел, но быстро взял себя в руки.
— Юля, она больна! У неё гипертония, проблемы с сердцем, суставы болят. Лекарства дорогие, обследования нужны...
— Сорок тысяч в месяц на лекарства?
— Не только лекарства! Коммуналка, еда, да мало ли что...
Я встала и подошла к окну. За стеклом моросил осенний дождь, по дороге тянулись редкие машины. Внутри всё кипело.
— Значит, коммуналка. Лидия Николаевна получает пенсию двадцать две тысячи. Коммуналка у неё в однушке — максимум пять, я смотрела квитанции, когда она в больнице лежала. Еда — ну пусть десять тысяч, если считать, что она каждый день икру с сёмгой ест. Лекарства — назначили ей два препарата, вместе стоят четыре тысячи на месяц. Итого девятнадцать. У неё остаётся ещё три тысячи с пенсии. Зачем ей дополнительные сорок?
— Ты считаешь каждую копейку? — голос Андрея стал жёстким. — Это моя мать! Она меня родила, вырастила, всю себя отдала...
— Я не против помогать. Я против того, что ты скрываешь масштаб этой помощи.
— Не скрываю! Просто не отчитываюсь перед тобой!
— У нас общий бюджет, Андрей.
— Ага, общий! Но решения принимаешь ты одна! Давай купим новый телевизор — купили. Давай отдадим Максима на дорогие курсы английского — отдали. А как моей маме помочь, так сразу допрос!
Я обернулась к нему.
— Телевизор я покупала на свои премиальные. Курсы английского — тоже. Более того, из моей зарплаты у нас квартира, продукты, одежда, отпуск. Что остаётся твоим шестидесяти пяти тысячам? Твой бензин, твои сигареты и переводы маме.
— Так я меньше зарабатываю, что ли, виноват? — Андрей вскочил с дивана. — Ты мне теперь в лицо будешь тыкать, что содержишь семью?
— Я не тыкаю! Я хочу понять, куда уходят деньги! У нас на книжке должно было быть двести пятьдесят тысяч накоплений — там сто восемьдесят! Куда делось семьдесят?
Повисла тишина. Андрей отвёл глаза.
— Маме на путёвку дал. В санаторий. Ей врач рекомендовал.
— Какой санаторий?
— В Кисловодске. Три недели, кардиологический профиль.
Я села на диван, потому что ноги вдруг стали ватными. Три недели в Кисловодске — это не меньше восьмидесяти тысяч. Но Андрей сказал «дал семьдесят», значит, она доплатила из своих. Или он соврал о сумме.
— Когда она туда едет?
— Уже вернулась. Две недели назад.
Я вспомнила: действительно, Лидия Николаевна не звонила последний месяц. Обычно она названивала через день с разными просьбами — то в магазин сходить, то какие-то бумаги отвезти. А тут тишина. Значит, отдыхала в санатории.
— Ясно, — я поднялась. — Завтра открою отдельный счёт. Буду переводить туда зарплату. На общую карту положу половину — на еду, коммуналку, Максима. Вторую половину оставлю себе.
— Ты что, с ума сошла? — Андрей схватил меня за руку. — Какой ещё отдельный счёт?
— Самый обычный. Личный.
— Мы семья! У нас общий бюджет!
— Который ты тратишь на свою маму без моего ведома. Извини, но это уже не общий бюджет, а дойная корова.
— Юля!
Я высвободила руку.
— Я устала, Андрей. Устала работать на двоих, устала закрывать дыры, устала экономить, чтобы твоя мама могла ездить по санаториям. Хочешь помогать ей — помогай. Но не с моих денег.
На следующий день я действительно открыла новый счёт и перевела туда свою зарплату. На общую карту положила ровно сто тысяч — этого хватало на продукты, коммуналку, кружки и одежду Максиму, бензин и непредвиденные расходы. Остальное оставила себе. Не для шопинга, не для развлечений — а просто чтобы были деньги, которые не растворятся в неизвестном направлении.
Андрей неделю со мной не разговаривал. Потом начал намекать, что я «изменилась», что я «считаю копейки», что «деньги меня испортили». Свекровь объявилась с очередным букетом болезней и требованием денег на обследование. Я отказала. Скандал разгорелся с новой силой.
— Ты отказала моей больной матери! — орал Андрей, расхаживая по кухне. — У неё кружится голова, она может упасть, удариться!
— Пусть идёт в поликлинику по полису. Бесплатно.
— Там очереди по месяцу! Ей нужно срочно!
— Если срочно — вызывай скорую. Если не срочно — запишись на приём и жди, как все люди.
— Моей маме плохо, а ты будешь спокойно спать!
— Не надо меня шантажировать. Твоя мать месяц назад три недели в санатории провела, в Кисловодске, между прочим, а не на печи лежала. Если у неё здоровье настолько плохое, откуда силы на поездки?
Андрей осёкся. Потом тихо сказал:
— Значит, ты за всё мстишь. За то, что я помог ей отдохнуть.
— Не мщу. Просто больше не дам тратить мои деньги без спроса.
Он развернулся и вышел из квартиры, хлопнув дверью. Я осталась одна на кухне, и только тогда позволила себе сесть за стол и уткнуться лицом в ладони. Не плакала — слёз не было. Была пустота и усталость.
Максим, который всё слышал из своей комнаты, вышел и обнял меня за плечи.
— Мам, не переживай. Папа успокоится.
— Знаю, солнышко.
— Просто бабушка его заставляет. Она всегда так.
Я подняла на него удивлённый взгляд.
— Откуда ты знаешь?
— Я же слышал, как она ему звонила. Говорит: «Андрюша, мне срочно нужно пять тысяч на анализы». А через неделю она мне рассказывала, как в театр сходила. Какие анализы, если в театре сидела?
Дети всегда видят больше, чем кажется взрослым.
Прошло ещё две недели. Свекровь наконец объявилась лично — приехала с кислым видом и полным набором претензий. Села на диван, сложила руки на коленях и начала:
— Юленька, я слышала, ты отказалась помогать мне с лечением.
— Лидия Николаевна, я не отказалась. Я просто не даю деньги без конкретного назначения.
— То есть ты считаешь меня лгуньей?
— Я считаю, что сорок тысяч в месяц на ваши нужды — это слишком много.
— Ах вот как! — она выпрямилась, глаза загорелись праведным гневом. — Значит, я для тебя обуза! Лишний рот!
— Вы получаете пенсию. У вас нет кредитов. Однушка, в которой вы живёте, куплена и оформлена на Андрея. Коммунальные расходы минимальны. Я не понимаю, зачем вам дополнительные сорок тысяч ежемесячно.
— Мне нужно достойно жить! Я всю жизнь работала, воспитывала сына одна, после ухода мужа денег не было вообще! Теперь, когда он наконец встал на ноги, я имею право на помощь!
— Имеете. Но не за счёт нашей семьи.
— Андрей — мой сын!
— И мой муж. И отец Максима.
Она вскочила, лицо покрылось красными пятнами.
— Ты его настраиваешь против меня! Ты разрушаешь нашу семью!
— Нет, Лидия Николаевна. Это вы живёте за счёт чужого труда и манипулируете сыном.
— Я?! Манипулирую?!
— Да. Санаторий в Кисловодске за восемьдесят тысяч, театры, рестораны — я навела справки, Лидия Николаевна. Вы каждую неделю ходите с подругами обедать в кафе. Это ваше право, но платите сами.
Она схватила сумку и, почти бегом, выскочила из квартиры. Через час позвонил Андрей, голос дрожал от ярости.
— Ты довольна? Мама рыдает! У неё давление подскочило, я вызвал ей врача!
— Вызвал — правильно сделал.
— Юля, что с тобой стало? Ты превратилась в чудовище!
— Нет, Андрей. Я просто перестала быть бесплатным банком для твоей мамы.
Он положил трубку.
А я впервые за несколько месяцев почувствовала облегчение.