— Таня, милая, ну скажи хоть что-нибудь! — голос мамы дрожал в телефонной трубке. — Вера Николаевна уже третий день к нам заходит, плачет. Говорит, ты её на юбилей не позвала.
Я молча смотрела в окно. За стеклом кружили первые осенние листья, а в голове крутилась та самая свадьба — десять лет назад.
— Мам, давай не сейчас, — тихо попросила я. — У меня обед на плите.
— Ты же понимаешь, как это выглядит? Вся наша улица теперь только об этом и говорит. Бедная женщина...
Я положила трубку. Бедная женщина. Как же быстро все забывают.
Десять лет назад я стояла перед зеркалом в свадебном платье и пыталась унять дрожь в руках. Костя подошёл сзади, обнял за плечи.
— Ты самая красивая невеста на свете, — прошептал он.
— Твоя мама придёт? — я уже знала ответ, но всё равно спросила.
— Танюш, ну пожалуйста, не сегодня. Всё будет хорошо.
Всё началось, когда мы объявили о помолвке. Вера Николаевна пришла к нам в съёмную квартиру, села на край дивана и спросила:
— Костенька, а ты уверен?
Он улыбнулся:
— Мам, я люблю Таню. Мы будем счастливы.
— Только ей-то сколько? Тридцать. А тебе двадцать пять. Это нормально, как ты думаешь?
Я стояла на кухне и слышала каждое слово. Руки сами собой сжались в кулаки.
— Мама, при чём тут возраст? — голос Кости стал жёстче.
— При том, милый мой, что у неё часики тикают. Тебе не кажется подозрительным, что она так торопится замуж? Девушка в тридцать лет, без мужа... Наверняка что-то с ней не так.
Я вышла из кухни. Посмотрела Вере Николаевне прямо в глаза:
— Меня зовут Татьяна. И если вы хотите что-то узнать обо мне, спрашивайте напрямую, а не через сына.
Она вскочила:
— Вот видишь, Константин! Видишь, какая наглая? Я же мать, я волнуюсь за тебя!
— Мам, пожалуйста, уходи, — устало сказал Костя. — Мы ещё поговорим.
Она ушла, громко хлопнув дверью. А я села на диван и заплакала — тихо, чтобы Костя не слышал в ванной.
Подготовка к свадьбе превратилась в испытание. Вера Николаевна названивала по три раза на день — то платье не то, то ресторан дорогой, то свидетельница у меня "какая-то странная". Костя уверял, что она просто переживает, что скоро привыкнет, что надо потерпеть.
За неделю до торжества я пригласила её на чай. Хотела поговорить по душам, найти общий язык.
— Вера Николаевна, я понимаю, вам сложно принять, что Костя теперь не только ваш. Но я его действительно люблю. И очень хочу, чтобы мы с вами подружились.
Она медленно размешивала сахар в чашке.
— Знаешь, Танечка, я вырастила сына одна. Его отец ушёл, когда Косте было три года. Я работала на двух работах, отказывала себе во всём, лишь бы он был одет, обут, накормлен. Я для него всё. Понимаешь? Всё.
— Понимаю, — кивнула я. — Вы замечательная мать.
— И вот теперь приходит какая-то женщина, старше моего сына, и уводит его у меня.
Я поперхнулась чаем.
— Уводит?
— А как ещё назвать? Он раньше каждый день заходил. А теперь — раз в неделю, да и то на пять минут. Это твоя работа, правда?
— Вера Николаевна, Костя взрослый мужчина. Он сам решает, как строить свою жизнь.
— Сам? — она усмехнулась. — Девочка моя, мужчины никогда ничего не решают сами. За них решают женщины. И я прекрасно вижу, кто тут за него решает.
Я встала.
— Спасибо за откровенность. Думаю, нам больше не о чем говорить.
На свадьбу Вера Николаевна всё-таки пришла. Села в последнем ряду, отказалась идти в президиум. Во время выкупа стояла в стороне с каменным лицом. На регистрации не улыбалась. Я пыталась не обращать внимания, но ком в горле рос с каждой минутой.
В ресторане она сидела за столом родственников Кости, почти не притронулась к еде. А потом, когда мы с мужем танцевали первый танец, она резко встала.
— Костя! Константин! — её голос перекрыл музыку.
Все повернулись. Я почувствовала, как Костя замер в моих объятиях.
— Мама, пожалуйста, не надо, — прошептал он.
Но она уже шла к нам через зал.
— Ты хоть понимаешь, что делаешь? — голос её срывался. — Она использует тебя! Ей нужен был любой, кто согласится на ней жениться в её возрасте, и ты попался!
— Вера Николаевна, — я попыталась остановить её, но она даже не посмотрела в мою сторону.
— Костенька, родной мой, ну опомнись! У неё же ничего нет! Ни квартиры, ни приличной работы, ни нормальной семьи! Она же цепляется за тебя, как за спасательный круг!
— Мама, хватит! — Костя шагнул вперёд, заслоняя меня. — Я люблю Таню. И если ты не можешь это принять — это твоя проблема.
— Моя проблема? — она начала плакать. — Я тебя одна подняла, положила на тебя всю жизнь, а ты вот так со мной?
Гости молчали. Кто-то смотрел в тарелки, кто-то доставал телефоны. Моя подруга Лена схватила меня за руку.
— Пойдём отсюда, — прошептала она.
Но я не могла уйти. Это была моя свадьба.
— Вера Николаевна, — я всё-таки заговорила, — я очень хочу, чтобы вы были частью нашей семьи. Но если вы не готовы принять меня — у нас ничего не получится.
Она посмотрела на меня, и в её глазах я увидела такую ненависть, что мне стало страшно.
— Ты украла у меня сына, — прошипела она. — И я никогда тебе этого не прощу.
Она развернулась и вышла из ресторана. Через секунду за ней выбежал Костя.
Я осталась стоять посреди зала в своём белоснежном платье, а гости постепенно начали переговариваться. Тамада растерянно теребила микрофон.
Лена обняла меня за плечи:
— Танюш, она просто не готова была отпустить сына. Пройдёт время, и всё наладится.
Но время шло, а ничего не налаживалось.
Костя вернулся через полчаса — бледный, измученный. Мы попытались продолжить праздник, но волшебство уже улетучилось. Гости расходились рано, бормоча неловкие извинения.
***
— Танюша, открывай! — я услышала голос с той стороны двери и вздохнула.
Вера Николаевна стояла на пороге с тортом в руках.
— Я испекла твой любимый, с вишней, — её голос дрожал. — Костя сказал, что вы отмечаете юбилей в субботу.
— Вера Николаевна...
— Я понимаю, что была не права тогда. Понимаю! Но прошло столько лет, неужели ты не можешь простить?
Я смотрела на неё — постаревшую, с сединой в волосах, с дрожащими руками.
— Вы не на свадьбе были не правы, — тихо сказала я. — Вы вообще никогда не были правы. Десять лет, Вера Николаевна. Десять лет вы при каждой встрече говорили, что я недостаточно хороша для вашего сына. Что я неправильно готовлю, неправильно убираюсь, неправильно одеваюсь. Что я плохая жена.
— Я просто хотела, чтобы моему мальчику было хорошо!
— Вашему мальчику тридцать пять лет! — я почувствовала, как внутри всё закипает. — И ему хорошо со мной, несмотря на все ваши попытки нас рассорить!
Вера Николаевна отступила на шаг.
— Я никогда не хотела вас рассорить. Я просто... просто боялась остаться одна.
И тут я вдруг увидела её по-другому. Не злую свекровь, не соперницу за внимание мужа. А просто пожилую одинокую женщину, которая боится, что её больше никто не будет любить.
— Заходите, — сказала я, отступая от двери. — Чай остыл, но я могу согреть.
Мы сидели на кухне, и между нами лежали десять лет обид, недосказанностей, накопленных претензий.
— Знаете, Вера Николаевна, я не позвала вас не из мести, — начала я. — А потому что устала. Устала быть недостаточно хорошей. Устала доказывать, что достойна вашего сына.
Она кивнула, глядя в чашку:
— А я... я просто хотела быть нужной. Когда Костя был маленьким, я знала, что делать. Знала, как его защитить, накормить, утешить. А потом он вырос, и оказалось, что я больше не нужна.
— Вы нужны ему, — возразила я. — Просто по-другому. Не как мальчику нужна мама, а как взрослому мужчине нужна мать.
— Это как? — она впервые посмотрела мне в глаза без злости.
— Это когда вы радуетесь его счастью, а не пытаетесь контролировать каждый его шаг. Когда вы поддерживаете его выбор, даже если он вам не нравится.
Мы замолчали. За окном шумел ветер, сбивая последние листья с деревьев.
— Приходите в субботу, — вдруг сказала я. — Если хотите, конечно.
Она подняла голову, и в её глазах блеснули слёзы:
— Правда?
— Правда. Но с одним условием — без скандалов. Это наш праздник, Вера Николаевна. Наш с Костей. И если вы не можете искренне порадоваться за нас — лучше не приходите.
Она кивнула:
— Обещаю. Честное слово.
В субботу Вера Николаевна пришла одной из первых. В руках букет белых роз — таких же, какие были в моём свадебном букете. Она протянула их мне и тихо сказала:
— Спасибо, что дала мне ещё один шанс.
Праздник удался. Костя был счастлив, увидев нас рядом. Гости танцевали, смеялись, вспоминали забавные истории. А Вера Николаевна сидела за столом и улыбалась — впервые за десять лет по-настоящему.
Когда все разошлись, она помогла мне убирать со стола.
— Таня, — позвала она, — а можно я иногда буду заходить к вам? Просто так, на чай.
Я посмотрела на неё — уставшую, но впервые за долгое время спокойную.
— Конечно, Вера Николаевна. Приходите.
И я вдруг поняла: прощение — это не про то, чтобы забыть обиды. Это про то, чтобы перестать держаться за них изо всех сил. Отпустить и двигаться дальше.