— Ваня, Ванечка, внучек... Родной, ты здесь?
— Он мокрый и ему холодно, — продолжала Злата, её глаза были неподвижными, остекленевшими. — Он говорит... «Бабуль, прости, я не специально...
Весна в тот год пришла была ранней и весьма обманчивой. Солнце припекало по-летнему, но лёд на реках, особенно на быстрых горных речушках, ещё не растаял до конца, превратившись в коварную, пористую массу. Воздух в таборе, стоявшем на высоком берегу, был наполнен предчувствием беды, которое, казалось, исходило от самой реки, несущей свои мутные воды с далёких, ещё заснеженных вершин.
И беда пришла. Не в табор, а в соседнюю деревню. И принесла её с собой оттуда худая, иссохшая от горя старуха с лицом, испещрённым морщинами, каждая из которых казалась следствием пролитой слезы.
Её звали Агафья. Она шла, не глядя по сторонам, прямо к фургону Маришки, и в её застывших глазах была такая пустота, что даже привыкшие ко всему цыгане отводили взгляд.
— Бабуль, — её голос был хриплым, безжизненным, словно она уже всё выплакала. — Говорят, внучка твоя... с мёртвыми говорит. Правда это?
Маришка, сидевшая на завалинке и чинившая горшок, медленно подняла на неё глаза.
— Правда. Садись, женщина. Горе принесла?
Агафья не села. Она стояла, сжимая в руках узелок, в котором, как позже выяснилось, была последняя фотография её внука.
— Внук мой... Ванюша... — её голос дрогнул, но слёз уже не было. — На речке они играли... в хоккей. Лёд-то вроде крепкий ещё... А он... он провалился. Прямо на моих глазах.
Она замолчала, глотая воздух, словно он стал для неё густым и тяжёлым.
— Кинулись его спасать... МЧС приезжали, мужики водолазы... ныряли. А его нет. Как сквозь землю провалился. Уж сколько дней прошло... Всё дно прощупали, баграми... пусто. Река быстрая... Может, унесло? Но куда? — Она посмотрела на Маришку умоляющим взглядом, в котором теплилась последняя, отчаянная надежда. — Пусть девочка спросит у него... где он? Я хоть тело найду... предать земле по-христиански. А то душа, говорят, без тела покоя не находит.
Из фургона вышла Злата. Она уже слышала шёпот новой тени — не громкий, не требовательный, а растерянный и испуганный. Детский шёпот.
— Он здесь, — тихо сказала Злата, глядя на пустое место рядом с бабушкой. — Он... он не понимает, что случилось.
Агафья ахнула, её руки задрожали.
— Ваня, Ванечка? Родной, ты здесь?
— Он мокрый и ему холодно, — продолжала Злата, её глаза стали неподвижными, остекленевшими. — Он говорит... «Бабуль, прости, я не специально... шайбу закатил далеко...».
— Шайбу... — прошептала Агафья. — Да... он тогда за шайбой погнался... я кричала, не ходи, там стремнина!
Злата вдруг поморщилась, прислушиваясь к чему-то.
— Он не там, где ищут... Течение... его под лёд затянуло... в подводную пещеру... там, где коряги старые... как будто рука из камня...
Агафья замерла, её глаза расширились.
— Рука из камня... Да ведь это же Старый Волок! За излучиной! Там скала такая есть, в воду уходит, как пальцы! Туда и не нырял никто... душат омуты!
— Он там, — кивнула Злата, и её голос стал слабым, уставшим. — Зацепился курткой за корягу... Он говорит... «Не плачь, бабуль. Мне не больно. Только темно. И холодно».
Агафья простояла ещё несколько минут, безмолвная, впитывая каждое слово. Потом медленно, как во сне, развернулась и пошла прочь, не thanks, не оставив денег. Она шла к реке, к тому месту, о котором ей сказала девочка.
На следующий день в табор примчался запыхавшийся мальчишка из деревни.
— Нашли! — кричал он, ещё с порога. — Ваньку нашли! В Старом Волоке, точно как ваша девочка сказала! За корягу курткой зацепился!
Весть облетела табор мгновенно. Цыгане смотрели на Злату с новым, почтительным страхом. Она не просто говорила с душами. Она могла указать дорогу к телу, вернуть земле то, что отняла у неё вода.
Но Злата не радовалась. Она сидела у реки и смотрела на быструю, холодную воду. Она снова чувствовала тот детский холод, ту темноту и растерянность. И она слышала другой шёпот — не Ванюши. Более старый, более влажный шёпот. Шёпот самой реки. Река была не просто водой. Она была хранителем своих тайн. И в её глубинах было много таких Ванюш, таких потерянных душ, унесённых течением в разные годы.
Она поняла, что у каждого места, как и у человека, есть своя память. И её дар позволял прикасаться и к ней. Река, лес, старые камни — все они помнили. И иногда, очень редко, они были готовы поделиться своими секретами. Но цена за это, как и всегда, была её собственной душевной болью.
Она посмотрела на свою бабушку, которая молча сидела рядом.
— Река... она не злая, бабушка. Она просто... делает свою работу. Она несёт. И она помнит всех, кого унесла.
— Всё в этом мире помнит, дитя, — ответила Маришка, глядя на воду. — Земля помнит войну. Камни помнят песни. А реки помнят слёзы. Ты лишь научилась это слышать.
В тот вечер, когда стемнело, Злата вышла к реке и бросила в воду горсть полевых цветов. Не в память о Ване. В дар самой реке. В знак уважения к её древней, безжалостной памяти.
И ей показалось, что быстрые воды на мгновение замедлили свой бег, приняв её подношение. Где-то в глубине, в холодной темноте, шепот унесённых течением на мгновение стих, сменившись тишиной, похожей на благодарность
---
Лето вступило в свои права. Табор снова пошёл в путь, и, пройдя несколько километров, расположился на новом месте — в живописной долине, где широкая, неторопливая река делала изгиб, образуя тихую, прогреваемую солнцем заводь. Казалось, сама природа давала Злате передышку после череды мрачных событий.
Но покой был обманчив. Однажды утром к лагерю подъехал УАЗик с облезлыми ржавыми бортами и знакомым многим логотипом на дверце — «ЛизаАлерт». Из машины вышли трое — двое молодых, крепких парней в камуфляже с рациями на поясах и женщина лет сорока с усталым, но очень цепким взглядом. Её звали Ольга, и она была старшей смены.
— Бабушка Маришка? — обратилась она к старейшине, вышедшей навстречу. Голос у Ольги был спокойным, деловым, но в глазах читалась затаённая надежда. — Мы из поискового отряда. Ищем пропавшего человека. Можем поговорить с вашей девочкой?
Маришка, уже привыкшая к необычным гостям, кивнула и позвала Злату. Девочка вышла, щурясь от солнца, и сразу почувствовала знакомое щемящее чувство потери, которое всегда витало вокруг таких просителей.
— Пропал дедушка, — начала Ольга, не тратя времени на предисловия. — Семьдесят восемь лет, деменция. Ушёл из дома три дня назад. Мы нашли его куртку на берегу, в пяти километрах отсюда. Но самого нет. Обыскали всё побережье, прочесали лес. Ни следов, ни тела. Река в том месте спокойная, илистое дно. Если бы утонул, должен был всплыть.
Один из парней, Виктор, достал планшет с картой.
— Вот место, где нашли куртку. Дно проверяли водолазы — чисто.
Злата смотрела на карту, но не видела её. Она прислушивалась. Обычно тени пропавших приходили к ней быстро, их привязывало к миру живых нерешённое дело или сильное горе. Но здесь был лишь слабый, расплывчатый шёпот, доносящийся словно издалека, сквозь толщу воды.
— Он... не здесь, — медленно проговорила девочка. — Он далеко. Очень далеко.
— Вниз по течению? — уточнил второй парень, Сергей. — Мы уже прошли десять километров, выставили посты.
— Дальше, много дальше, — покачала головой Злата. Она закрыла глаза, пытаясь поймать тонкую нить. — Он... не борется. Он спокоен. И... он видит что-то красивое.
Ольга и её товарищи переглянулись. Деменция. Старик мог не осознавать опасности.
— Что он видит? — мягко спросила Ольга.
Злата помолчала, её лицо озарилось странным отблеском.
— Рыбку... Маленькую. Золотую. Она блестит на солнце. Он идёт за ней... по воде. Ему не страшно. Ему... интересно.
— По воде? — недоверчиво переспросил Виктор.
— Он вошёл в реку и пошёл за ней, — голос Златы стал твёрже. — Течение понесло его. Он не кричал. Он смотрел на рыбку. А потом... он уснул. Ему приснился сон. О саде. В котором он был маленьким.
В глазах Ольги блеснула понимающая грусть. Они часто находили таких стариков — ушедших в свои миры, в воспоминания, где не было места страху и боли.
— Можете показать, где он сейчас? — попросила Ольга, протягивая Злате планшет с картой.
Девочка провела тонким пальцем по экрану, от места, где нашли куртку, вниз по течению. Её палец двигался медленно, уверенно, минуя отмеченные поисковиками участки, и остановился на небольшом затоне, в почти тридцати километрах от начальной точки.
— Здесь, — сказала она. — Его прибило к камышам. Он лежит на мелководье, лицом к небу. И ему снится, что он срывает яблоко с ветки.
Ольга внимательно посмотрела на карту, потом на своих товарищей. Место, указанное девочкой, они не проверяли — оно было слишком далеко, да и течение там было слабым, затон считался неперспективным для поисков.
— Проверим, — коротко кивнула она. — Спасибо вам.
Они уехали. В таборе снова воцарилась тишина, но на этот раз она была наполнена не страхом, а тихой печалью. Все понимали — если Злата права, то поисковики найдут уже не человека, а тело.
На следующий день поздно вечером та же машина снова подъехала к табору. Из него вышла Ольга. Она выглядела ещё более уставшей, но на её лице была странная умиротворённость.
— Нашли, — тихо сказала она Злате и Маришке. — В том самом затоне. Всё именно так, как вы описали. Он лежал в камышах, лицом к небу. И на его лице... была улыбка. Удивительно, как вы всё описали, как будто вы видели его.
Она помолчала, глядя на огонь костра.
— Спасибо. Семья, по крайней мере, сможет похоронить его. Закрыть эту боль. И... как-то утешительно знать, что он в свои последние мгновения не испугался. Что он видел что-то прекрасное.
Она оставила скромное пожертвование для табора — не как плату, а как знак благодарности, и уехала.
Злата сидела у костра и думала о том старике. Он не был похож на других теней. Он не просил о помощи, не пытался что-то передать. Его душа уже ушла в тот сад из его снов, а к Злате прикоснулось лишь эхо, воспоминание, оставленное телом и рекой.
Она поняла, что её дар работает по-разному. Иногда она была повивальной бабкой, помогающей душам родиться для покоя. Иногда — следователем, раскрывающим тайны. А иногда — просто эхом, доносящим до живых последние, самые сокровенные мысли тех, кто ушёл.
И в этом не было ужаса. Была странная, щемящая красота. Как в той золотой рыбке, что увела за собой старика в его последнее путешествие. Смерть была не только болью и страхом. Для кого-то она была возвращением домой, в сад детства.
Она посмотрела на звёзды и улыбнулась. Где-то там, в бесконечных мирах, бродил сейчас старик, который наконец-то нашёл своё золотое яблоко. И в этом была своя, горькая и светлая правда
Продолжение скоро!
Нравится рассказ? Тогда можете поблагодарить автора ДОНАТОМ! Для этого нажмите на черный баннер ниже
Начало ниже по ссылке
Все части этого рассказа будут в этой папке
Нажмите обязательно ЛАЙК, ПОДПИСКА, чтобы ничего не пропустить дальше