* НАЧАЛО ЗДЕСЬ.
Глава 28.
Если до этого разговора с Вениамином, и до находки в кладовке Тася мужа ждала с радостью, то теперь не знала, что и думать. Как же так, почему он ей ничего не сказал? Хоть она и была тогда занята подготовкой к поступлению, но такое бы запомнила, если бы сказал! А он видимо говорил, да вот только не ей, Тасе, а кому-то другому. Или – другой.
И не за это ли «упала» Тоня в воду, как знать, кто ей в этом помог! И как теперь верить Петру, если он такое скрыл от неё? Спрятал украденную из сундука вещь в доме, и молчал! Ведь предупреждал сам - опасно это, а скрыл такое…
Тася сидела за столом в большой комнате, разложив перед собой найденные бумаги, на дворе давно была глубокая ночь, и через приоткрытую на малую щёлочку ставню веяло ночной свежестью, где-то шумел трактор, наверное, это смена возвращалась с самого дальнего поля.
Старые конверты, припрятанные Петром – это были письма Кутейкина своей старенькой матери, Варваре. В них было мало интересного, больше о семейных делах и о том, как трудно пришлось семье лавочника за границей. Деньги, которые удалось взять с собой, быстро заканчивались, из-за наплыва таких же беглецов от новой власти все там, за границей, «дерут с них по три цены, а то и боле», так писал матери Прохор Кутейкин. Потому жить им пришлось в весьма стеснённых обстоятельствах, от чего жена Прохора заболела, а доктор… Дорого это, лечение-то получать, это дома у них был доктор-француз, лечивший несколько поколений Кутейкиных.
Несмотря на всё это, Прохор звал мать приехать, бросить усадьбу, потому как начал он понимать, новые порядки – это не на пару лет, это надолго.
«Вы, матушка, уже в годах, и ежели скажете, что по старости за вами и приглядеть некому, то вам может и дадут разрешение уехать, - писал Кутейкин матери, - Пишите везде, где сможете, просите, чтоб разрешили, хотя я думаю, держать никто и не станет. Не нужны мы новой власти, у них теперь холопы заправляют! Возьмите, сколько необходимо, только осторожно, и поезжайте в Константинополь. Там вас встретит верный мне человек, и отправит вас дальше, вы же ему отдадите то, что я укажу по окончании сего письма».
В конце письма Тася не увидела ничего примечательного, только несколько цифр были написаны в самом углу – восемнадцать, тридцать один, сорок три… и дальше, всего двенадцать чисел. Потом стоял какой-то непонятный знак и напротив него были указаны ещё пять чисел.
Тася подумала, что это и есть то указание, которое дал Кутейкин своей матери – что взять из тайника. Всё, что там было оставлено, он пометил номерами, известными только ему самому и его семье. Что ж, Тася вспомнила, что рассказывал им в школе учитель истории – Владимир Иванович, он жил здесь с самого своего рождения и застал многое. Так вот, про семейство Кутейкиных было известно, что капитал они скопили немалый, и по примеру иных не везли его в Москву и Петербург, под рукой держали. Когда «запахло жареным», как говорил Владимир Иванович, Прохор Кутейкин с братом стали продавать свои лавки коих по округ было множество. Пароход свой у них по Волге ходил, баржа нестарая, денег стоила. Что ещё из имущества у Кутейкиных было, Тася уже не вспомнила, а вот то, что говорил Владимир Иванович на ум пришло – не верил ни старший Кутейкин, ни меньшой его брат в эти все облигации и кредитные билеты, потому всё обращал в золотые червонцы, прочее такое имущество. Говорят какой-то камень драгоценный купил он у уральского заводчика, редкий и дорогой, да не один. Может и сказки это всё, как думала теперь Тася, да кто же знает, что было в те времена.
По первым письмам Кутейкина она поняла – тогда Прохор думал, что совсем скоро «наведут порядок, приструнят холопье племя», и снова вернётся он в родной край. И уж тогда заживёт прежней жизнью, а может и ещё лучше! Потому и не очень противился тому, чтобы старая мать осталась за усадьбой присматривать. А может, и не только за усадьбой…
Но чем больше времени проходило, Тася понимала это по датам в письмах, тем больше приходило к Прохору осознание того, что не придётся ему вернуться на Родину… Тогда стал убеждать мать, чтобы приехала, и постаралась «привезти хотя бы часть того, что удалось спасти от голытьбы и дармоедов».
Находил разные пути – то вот через Константинополь, после писал – поезжайте в Сибирь, там есть доверенный человек, он переправит в Харбин. Но видимо ни одним путём старая Варвара Кутейкина воспользоваться не захотела, или не смогла…
И чем дальше читала Тася, тем сильнее узнавала о семье лавочника. В последних письмах сквозило такое отчаяние и безысходность…
«Наточка умерла, ничего доктор тот не помог, хотя и отдал я ему последнее, что имел, - писал Прохор матери, - Думаю, что и сын ваш, мой младший брат Николай, тоже не проживёт долго. Есть он уже почти не может, и просит меня написать вам, матушка, чтобы молили вы за него Господа Бога, чтобы ниспослал он ему скорой кончины и избавления от мук. Да и я сам, матушка, чую, как стоит у меня за спиной та, для который мы все равны. Ноги у меня раздуло, как подушки, доктора только руками разводят и берут деньги безбожно, вынимая из рук и не глядя в глаза. Я угасаю, как и Наточка, и до неё Катюша, и вскорости не останется нас здесь никого… Ваших писем я не дождался, и смею надеяться, что хотя бы вы сами пребываете в здравии, и Господь дарует вам долгия лета, чтобы молиться за нас. Усадьбу оставьте, как и то, остальное, вы знаете. Здесь, в этой сырой комнатушке, из которой нас скоро попросит хозяин, потому как платить даже за неё нам уже не по карману, я понял многое… И всё бы я отдал, чтобы вернуться в те дни, когда бы я смог хоть что-то изменить. Николай заснул, а может и отошёл навечно, у меня нет сил подняться и поглядеть, я не ел уже долго, и постоянно проваливаюсь в сон. Прощайте, остаюсь ваш, любезная матушка, покорный слуга и сын».
К этому письму была приложена записка, но она была написана на другом языке, Тася подумала, что это французский. Тут же были приложены тетрадные листы, где почерком Петра был написан перевод, по всей видимости. Некоторые слова были перечёркнуты, стрелочки вели туда и сюда, но в переводе Петра написанное было какой-то абракадаброй и не имело никакого смысла.
Тася прочитала всё, когда за окном уже забрезжил рассвет. В голове у неё был сумбур, думалось про семейство Кутейкиных, сбежавшее с таким трудом от «красного вихря» за лучшей жизнью и нашедшего на чужбине такую горькую судьбу. С болью в душе думала Тася про старую Варвару Кутейкину, которая осталась здесь совсем одна, и только по письмам узнавала о том, что сталось с её родными, а по сути – она узнавала, как они умирали один за одним и ничем не могла им помочь.
Кто же были те родственники, у кого доживала свой век Варвара? Ведь кто-то приютил её, когда старуху прогнали из усадьбы, кто-то потом сохранил эти письма и, судя по всему, положил их в тот самый сундук. А клад… теперь и Тася думала, что вполне такое может быть, что есть тот клад беглого лавочника Кутейкина, и старая Варвара знала, где он спрятан, да вот только видимо никому этой тайны не открыла, с ней и ушла. Что ж, может это и к лучшему, подумала Тася, вон сколько людей головами тронулись на этом кладе, и её муж один из них.
Тася сейчас сердилась на Петра за такой его поступок, и одновременно боялась за него – что ему грозит за то, что он утаил эту связку писем? Страшно подумать!
Тася выключила лампу, в комнате воцарился сумрак, неяркий ещё утренний рассвет чуть подсвечивал через неплотно закрытые ставенки. Она аккуратно сложила все письма, обернула бумагой и перевязала бечёвкой, потом достала большую банку тёмного стекла, бабушка в ней настойку какую-то делала, теперь вот она в кладовке стояла пустая. Тася уложила в неё все бумаги, сверху засыпала пшеном и завязала бумагой. Потом поставила на полку в кладовке, далеко убирать не стала – на самое видное место поставила. Пусть стоит здесь, рядом с мукой и прочим припасом!
Сейчас она даже и придумать не могла, что ей с этим всем делать, да и спать хотелось нестерпимо! А спать-то и оставалось всего ничего – пару часов, там уже на работу вставать.
После Тася всё время думала о своей находке, и сидя на деревянной скамье, прилаженной в кузове старого трактора, который вёз их смену на дальнее поле. Девчата пели песни, что-то обсуждали и смеялись, а Тася задумчиво смотрела на зелёные кроны деревьев за тянущейся вдоль дороги канавой.
Сначала она думала, что на следующий же день пойдёт к участковому и всё ему расскажет. Пусть посоветует ей, что делать с этими письмами, и как устроить, чтобы Петру за такое самоуправство не попало. Уже собралась, только курам дала и накормила Барсика, глянула на часы – как раз успевает к участковому, до того времени, как трактор с бригадой от магазина тронется в путь.
Собралась, да и остановилась на крыльце… словно молния пронзила мысль, а что, если… Участковый, Григорий Иванович Семенцов, у них на три села управлялся, жена его была городская, сам он – из Берёзовки, недалеко отсюда. Отец Григория квартиру в городе получил, сам он в парткоме кем-то работал, от него и квартиру дали, теперь отца уж не стало, одна мать у Григория осталась, к ней в город он теперь и увёз семью. А зачем, спрашивается? Может и верно тогда тётка Зоя говорила, что дело тут нечисто. Тася стала думать, а не похож ли голос того, кто стоял тогда с Тоней в актовом зале, на голос участкового? А поди знай, может и похож, тот намеренно говорил тихо…
Как бы ни было, а тот, кто говорил тогда с Тоней, мог войти в контору, в актовый зал, и вообще в помещения, а значит… он работает в колхозе. Или… может оказаться, что это как раз участковый!
Веры нет никому, вздохнула Тася, и с некоторой завистью посмотрела на девчонок, тянувших «Катюшу», как же им хорошо, когда всех забот – работу вовремя кончить да домой на тракторе поехать.
И с Любашей не посоветоваться, нельзя никому говорить про те письма, хмурилась Тася, потому что каждый, кто про них знает, будет находиться в опасности.
В тот день, когда должен был приехать Пётр, Тася попросилась в другую бригаду, чтобы далеко не ехать и вернуться домой пораньше. Игорь Панкратов, который теперь за агронома был в колхозе, согласно кивнул, мол, меняйся, дело ваше. Ему и без того забот прибавилось, два комбайна встали на ремонт, запчастей ждут.
Тася и пошла с другой бригадой, поле было и вовсе недалеко, за лесочком, только и пройти через мосток над ручьём – тут и околица. Эта бригада была не девичья, женщины постарше, потому и песен уж не пели, больше про своё разговаривали.
Тася полола гряды, сама тоже про своё думала, вспоминая письма лавочника, потому не сразу услышала, как её зовут.
- Таисия! Шепилова Тася! – кричала ей Ведерникова Аля, - Тася! Тебя зовут в контору, беги скорее!
Тася торопливо подобрала свою сумку с водой и обедом, беспокойно стало от чего-то. Ноги словно ватными стали, и всё казалось, что она медленно идёт, хотя до стоявшей на краю поля Али она почти бежала.
- Что такое, Аль, зачем зовут? – спросила запыхавшаяся Тася.
- Не знаю, - Аля отвела глаза, и тут же не выдержала, - Вон, сейчас «козлик» ехал, шофёр сказал передать тебе, чтоб в правление шла, с мужем у тебя чего-то там… Беги, Тась. Может, ничего страшного, просто….
Тася уже её не слушала, она бежала по тропинке к лесочку, за которым был мосток через ручей.
Продолжение здесь.
От Автора:
Друзья! Рассказ будет выходить ежедневно, КРОМЕ ВОСКРЕСЕНЬЯ, я пока не могу оформлять ежедневные публикации, надеюсь, что со временем получится вернуться в прежний формат.
Итак, рассказ выходит шесть раз в неделю, в семь часов утра по времени города Екатеринбурга. Ссылки на продолжение, как вы знаете, я делаю вечером, поэтому новую главу вы можете всегда найти утром на Канале.
Навигатор по каналу обновлён и находится на странице канала ЗДЕСЬ, там ссылки на подборку всех глав каждого рассказа.
Все текстовые материалы канала "Счастливый Амулет" являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.
© Алёна Берндт. 2025