Холодный ноябрьский дождь стучал в оконное стекло, словно просился внутрь, в тепло, но тепла в квартире Елены не было уже давно. И дело было не в батареях — они-то как раз жарили так, что приходилось открывать форточку, выпуская на улицу драгоценные гигакалории. Холод исходил от стен, от мебели, и, казалось, даже от самого воздуха, пропитанного напряженным молчанием.
Лена стояла у плиты, помешивая гуляш. Запах паприки и тушеного мяса, который раньше вызывал у нее аппетит, теперь казался пресным. Ей было сорок два года, но сегодня, глядя на свое отражение в темном кухонном окне, она дала бы себе все пятьдесят. Осунувшееся лицо, темные круги под глазами, которые не брал ни один консилер, и погасший взгляд. Взгляд человека, который давно смирился с ролью второго плана в собственном спектакле.
В прихожей хлопнула дверь. Лена невольно вжала голову в плечи — привычка, выработанная за последние три года. Сергей пришел.
— Лен, ты дома? — голос мужа звучал как всегда требовательно, без нотки тепла. — Почему в коридоре свет не горит? Я чуть не споткнулся о твои сапоги.
— Лампочка перегорела утром, я не успела купить, — отозвалась она, убавляя газ. — Привет, Сережа.
Сергей вошел на кухню, не разуваясь. В грязных ботинках прошелся по линолеуму, который Лена драила вчера вечером на коленях.
— Не успела она, — проворчал он, бросая ключи на стол, прямо рядом с нарезанным хлебом. — А что ты успела? Ужин хоть готов? Мама звонила, сказала, что у нее давление скачет. Ты ей звонила? Спрашивала, как она?
— Я была на работе, Сереж. У нас отчетный период, я голову от монитора не поднимала.
— Работа у нее, — передразнил он, открывая холодильник и скептически осматривая содержимое. — У всех работа. А мать одна. Она, между прочим, нас вырастила.
Лена промолчала. «Нас» — это громко сказано. Галина Ивановна вырастила Сергея, своего единственного и ненаглядного сыночка, а Лену вырастила бабушка в деревне, пока родители мотались по вахтам. Но спорить было бесполезно. Любое возражение воспринималось как личное оскорбление и неуважение к «святой женщине».
Сергей сел за стол, ожидая подачи блюд. Лена молча поставила перед ним тарелку, положила вилку.
— Зарплата пришла? — спросил он буднично, отправляя в рот кусок мяса.
Лена замерла у раковины. Вот оно. Этот момент наступал каждое десятое число месяца, и каждый раз она чувствовала, как внутри все сжимается в тугой ледяной ком.
— Пришла, — тихо ответила она.
— Сколько? Премию дали?
— Дали. Немного.
— Немного — это сколько? — он перестал жевать и посмотрел на нее в упор. В его глазах не было интереса к её успехам, только калькулятор.
— Пятьдесят две тысячи всего, вместе с авансом.
Сергей удовлетворенно кивнул.
— Нормально. Значит так. Десять оставляем на коммуналку и продукты. Пять тебе на проезд и обеды. Остальное переводи мне или маме сразу. Ей нужно окна на балконе поменять, дует сильно. Она жаловалась сегодня, говорит, ноги крутит от сквозняка.
Лена развернулась к нему. В руках она сжимала кухонное полотенце так, что побелели костяшки пальцев.
— Сережа, какие окна? Мы же ей в прошлом году остекление делали. Самое дорогое, немецкий профиль.
— Значит, плохо сделали! — рявкнул муж. — Или резинки рассохлись. Неважно. Матери дует. Ты хочешь, чтобы она пневмонию подхватила? В её возрасте это смертельно!
— Я не хочу, чтобы она болела. Но, Сереж… мне нужно к стоматологу. У меня зуб мудрость ноет уже неделю, щеку раздуло, я на обезболивающих сижу. И сапоги… мои осенние промокают, подошва треснула. Я хотела купить новые, пока скидки.
Сергей отложил вилку. Его лицо приняло то выражение брезгливого снисхождения, которое Лена ненавидела больше всего.
— Зуб можно и в городской поликлинике вырвать, бесплатно. Полоскать содой — и все пройдет. А сапоги… Лен, ну ты же не девочка, чтобы модой щеголять. Заклей подошву и ходи. Сезон почти закончился, зачем тратиться? А у мамы — здоровье. Это приоритет.
— Приоритет? — голос Лены дрогнул. — Сережа, я хожу в куртке, которой пять лет. Я не была в парикмахерской полгода, стригусь сама перед зеркалом. Мы никуда не ездим, мы не ходим в кафе. Вся моя зарплата уходит на прихоти твоей мамы. То ей нужен новый телевизор, потому что старый «плохо показывает цвета», то санаторий, то массажное кресло. А я? Я когда-нибудь буду приоритетом?
Сергей встал. Он был высоким, крупным мужчиной, и в маленькой кухне сразу стало тесно. Он подошел к ней вплотную, нависая, как скала.
— Ты сейчас себя слышишь? — спросил он тихо, но от этого тона по спине пробежал мороз. — Ты попрекаешь куском хлеба пожилого человека? Мать, которая отдала нам все?
— Что «все», Сережа? Эту квартиру купили мои родители, продав бабушкин дом. Твоя мама не дала ни копейки. Машину мы купили в кредит, который плачу я со своей зарплаты, потому что твои деньги «копятся на будущее». Где это будущее?
— Не смей считать мои деньги! — он ударил ладонью по столу так, что подпрыгнула солонка. — Я мужчина, я решаю, куда идут финансы семьи. Ты транжира, тебе только дай волю — все спустишь на тряпки и косметику.
Он протянул руку.
— Давай телефон. Я сам переведу, раз у тебя совести нет.
Лена инстинктивно прижала руку к карману домашнего халата, где лежал смартфон.
— Нет.
— Что «нет»?
— Я не дам телефон. И деньги переводить не буду. Я завтра иду лечить зуб. В платную клинику. И куплю себе сапоги. Кожаные. За пятнадцать тысяч.
Лицо Сергея налилось кровью. Он не привык к отказам. Десять лет брака Лена была удобной, покладистой, тихой. Она всегда сглаживала углы, терпела, экономила на себе ради «мира в семье». Но сегодня, видимо, зубная боль перевесила страх скандала.
— Ты совсем страх потеряла? — прошипел он. — Бунт на корабле? Я сказал — телефон сюда!
Он шагнул к ней и грубо схватил за запястье. Лена вскрикнула, попыталась вырваться, но хватка у мужа была железной. Он выкрутил ей руку, полез в карман, достал смартфон.
— Пароль? — рявкнул он. — Хотя я и так знаю. День рождения мамы. Символично, правда?
Он разблокировал экран, зашел в банковское приложение. Лена стояла, прижавшись спиной к холодному кафелю, и растирала покрасневшее запястье. Слезы бессилия душили её.
— Так… пятьдесят две тысячи… — бормотал Сергей, тыкая пальцем в экран. — Оставляем тебе пять. Хватит на проезд. Остальное — маме. С пометкой «на здоровье».
— Не делай этого, — прошептала Лена. — Сережа, пожалуйста. Мне правда больно есть.
Он поднял на неё глаза, полные холодного презрения.
— Терпи. Мать терпела, когда меня рожала. И ты потерпишь.
— Мы должны помогать маме, отдай ей зарплату и не позорься», — скомандовал муж, забирая телефон и нажимая кнопку «Перевести». — Все. Деньги ушли. И чтобы я больше не слышал этого нытья про сапоги. В выходные поедем к маме, будешь извиняться за свои мысли. И приготовь пирог, она любит с капустой.
Он бросил телефон на стол, как ненужную вещь, и вернулся к остывшему гуляшу.
— Разогрей. Холодное есть невозможно.
Лена смотрела на телефон, экран которого медленно гас. Вместе с ним гасло что-то внутри неё. Какая-то тонкая струна, которая держала её в этом браке, натянулась до предела и с тихим звоном лопнула.
Она молча взяла тарелку мужа. Вывалила содержимое в мусорное ведро.
Сергей поперхнулся воздухом.
— Ты что творишь, дура?!
Лена поставила пустую тарелку в раковину. Включила воду. Шум воды успокаивал.
— Я не буду разогревать, — сказала она ровным, чужим голосом. — И пирог печь не буду. И извиняться.
— Ты больная? — Сергей вскочил, опрокинув стул. — Тебе мало было? Еще хочешь?
— Хочу, — она повернулась к нему. В её глазах больше не было страха. Была только бездонная, ледяная пустота. — Я хочу, чтобы ты ушел.
— Что? — он рассмеялся, нервно и зло. — Я? Ушел? Из своей квартиры?
— Это моя квартира, Сережа. Документы оформлены на меня. Дарственная от родителей. Ты здесь даже не прописан. Твоя мама настояла, чтобы ты остался прописан у неё, «мало ли что». Вот это «мало ли что» и наступило.
— Да ты без меня пропадешь! — заорал он, брызгая слюной. — Кому ты нужна, старая кошелка? Я тебя из жалости терпел! Да если я уйду, ты через неделю приползешь на коленях, умолять будешь!
— Посмотрим. Собирай вещи.
— Никуда я не пойду на ночь глядя!
— Пойдешь. Или я вызову полицию. Скажу, что ты меня ударил. След на руке остался. А соседи подтвердят, как ты орешь.
Сергей посмотрел на её запястье, где уже наливался синевой некрасивый синяк. Потом на её лицо. Он вдруг понял, что она не шутит. В этой тихой, забитой женщине проснулось что-то страшное. Равнодушие.
Он фыркнул, пытаясь сохранить лицо.
— Хорошо. Я уйду. К маме. Там меня ценят. Но запомни, Лена: назад дороги нет. Я подаю на развод. И машину я заберу.
— Машина тоже на мне, Сережа. Кредит-то я платила. Уходи.
Он собирался полчаса. Громыхал ящиками, швырял вещи в сумку, матерился. Забрал даже начатый тюбик зубной пасты и банку дорогого кофе, которую сам же и купил с «общих» (то есть Лениных) денег месяц назад.
Когда дверь за ним захлопнулась, Лена не заплакала. Она сползла по стене на пол, прямо в кухне, и закрыла глаза. Зуб дергал немилосердно. Денег на карте осталось пять тысяч рублей. До зарплаты месяц. В холодильнике — половина курицы и десяток яиц.
Но впервые за десять лет ей было легко дышать.
Утро началось не с кофе, а со звонка свекрови. Галина Ивановна звонила в семь утра, видимо, желая застать невестку врасплох.
— Лена! — голос свекрови звенел праведным гневом. — Ты что устроила? Сереженька приехал ночью, лица на нем нет! У него давление! Сердце! Как ты могла выгнать мужа из дома? Он же глава семьи!
Лена держала телефон у уха, глядя, как за окном занимается серый рассвет.
— Галина Ивановна, верните мне деньги, — сказала она просто.
— Какие деньги? — свекровь тут же включила режим «непонимания». — О чем ты?
— Сорок семь тысяч, которые Сергей перевел вам вчера с моего телефона без моего согласия. Это была моя зарплата. Мне нужно лечить зубы.
— Ах ты мелочная… — задохнулась Галина Ивановна. — Сын матери помог, а она счеты сводит! Да я эти деньги уже потратила! Заказала окна! Замерщик приходил в восемь утра!
— Врете, — спокойно сказала Лена. — Замерщики в восемь утра не ходят. И окна вы менять не собирались. Верните деньги. Или я напишу заявление в полицию о краже. Транзакция была с моего устройства, но IP-адрес покажет, что телефон был не в моих руках в тот момент, если будет разбирательство. А свидетели слышали, как Сергей орал.
Конечно, Лена блефовала. Она мало что понимала в технических тонкостях, но слово «полиция» действовало на старшее поколение магически.
— Ты… ты чудовище, — прошипела свекровь. — Будь ты проклята. Подавись своими деньгами. Сережа тебе этого не простит!
Телефон пикнул — пришло уведомление от банка. Перевод. Сорок семь тысяч рублей.
Лена выдохнула. Она перевела деньги на накопительный счет, отвязала карту от телефона мужа (который, как она вспомнила, знал все её пароли) и сменила пин-код. Потом заблокировала номер свекрови. Потом номер Сергея.
В тот день она отпросилась с работы на два часа. Пошла в стоматологию. Врач, пожилой мужчина с добрыми глазами, покачал головой:
— Запустили вы, голубушка. Флюс начинается. Придется резать.
Когда она вышла из клиники с онемевшей челюстью и списком лекарств, шел мокрый снег. Ноги в дырявых сапогах моментально промокли. Лена зашла в первый попавшийся обувной.
— Девушка, покажите мне вот эти, на меху. И чтобы подошва толстая.
— Это дорогая модель, — оценивающе глянула на её старую куртку продавщица. — Немецкие.
— Я возьму, — твердо сказала Лена.
Она вышла из магазина в новых, теплых ботинках. Старые она попросила выбросить прямо там. Каждый шаг отдавался мягкостью и теплом. Это было странное, забытое чувство — заботиться о себе.
Прошел месяц.
Жизнь без Сергея оказалась на удивление дешевой. Продукты в холодильнике не исчезали с космической скоростью. Свет горел столько, сколько нужно Лене. Стиральная машинка не крутилась круглосуточно, отстирывая рубашки и носки.
Лена с удивлением обнаружила, что её зарплаты хватает не только на еду и коммуналку. Она купила себе абонемент в бассейн — спина давно просила пощады. Начала ходить на выставки с коллегой, Татьяной, которая давно звала её, но Сережа всегда был против: «Чего там смотреть на мазню, лучше дома уберись».
Но прошлое не хотело отпускать так просто.
За неделю до Нового года Лена возвращалась с работы. У подъезда стояла знакомая фигура. Сергей. Он выглядел помятым, куртка была расстегнута, хотя на улице стоял мороз. Без шапки, уши красные.
Лена замедлила шаг, но не остановилась.
— Привет, — буркнул он, преграждая ей путь к домофону.
— Здравствуй. Что тебе нужно?
— Поговорить надо. Разблокируй меня. Мать звонит, дозвониться не может.
— А зачем мне с ней разговаривать?
Сергей переминался с ноги на ногу. Видно было, что он мерзнет.
— Лен, ну хватит дуться. Месяц прошел. Цирк затянулся.
— Какой цирк? Я живу своей жизнью. А ты, я так понимаю, своей. Как там мама? Окна поменяли?
Он скривился.
— Какие окна… Она деньги-то вернула тебе, с перепугу. А потом у нее давление скакануло. Скорую вызывали. Лекарства дорогие нужны. Лен, займи денег. Тыщ двадцать. У нас сейчас туго. Я работу сменил, там платят меньше, пока испытательный срок…
Лена смотрела на него и не узнавала. Неужели это тот самый мужчина, которого она когда-то любила? Тот, чьего одобрения искала? Сейчас перед ней стоял капризный, инфантильный мальчик в теле взрослого мужика, который искренне не понимал, почему у него забрали игрушку.
— Нет, — сказала она.
— Что «нет»? Тебе жалко? У тебя же есть! Я знаю, ты премию новогоднюю получила, Танька с твоей работы проболталась.
— Это мои деньги, Сережа. На мои зубы, на мою спину, на мою жизнь.
— Мы семья! — он повысил голос, и прохожие начали оглядываться. — Мы еще не развелись! По закону все нажитое — общее!
— Зарплата — это не имущество, пока она не на счете. А мы не ведем совместное хозяйство уже месяц. И на развод я подала, повестка тебе придет на днях по месту прописки. К маме.
— Ты стерва, — выплюнул он. — Мать была права. Ты всегда была эгоисткой. Только о себе думаешь!
— Да, — улыбнулась Лена. — Наконец-то я думаю о себе. И знаешь, мне это нравится.
Она обошла его, приложила ключ к домофону.
— Лен! — крикнул он ей в спину, и в голосе прозвучали жалобные нотки. — Лен, пусти хоть погреться. Чай попить. Я жрать хочу, у матери одна каша на воде, она диету соблюдает и меня заставляет.
Лена остановилась. Обернулась. Посмотрела на него долгим взглядом. Ей вспомнился тот вечер, гуляш в мусорном ведре и боль в выкрученной руке.
— Иди к маме, Сережа. Она тебя вырастила, она тебя и накормит. Вы же должны помогать друг другу.
Дверь подъезда захлопнулась с тяжелым металлическим стуком, отрезая её от прошлого.
Лена поднялась в квартиру. Там пахло мандаринами и хвоей — вчера она поставила маленькую елку. Включила гирлянду. Огоньки весело замигали: красный, синий, зеленый.
Она налила себе чаю, достала из холодильника бутерброд с красной рыбой. Села в кресло, укутавшись в плед.
Телефон звякнул. Сообщение от Тани: «Ленчик, мы на корпоратив собираемся в пятницу, ты идешь? Там новый начальник отдела кадров будет, интересный мужчина, кстати…»
Лена улыбнулась и набрала ответ: «Иду. Обязательно иду. И платье новое куплю».
Она посмотрела на темное окно, за которым падал снег. Где-то там, в холоде, брел к остановке её бывший муж, возвращаясь в душную, пропитанную лекарствами и упреками квартиру матери. Возвращался туда, где он всегда был лишь средством, а не целью.
А Лена была дома. В своем доме, где тепло зависело только от неё. И впервые за много лет ей было по-настоящему жарко — от ощущения жизни, которая, оказывается, только начиналась.
Развод прошел быстро. Детей у них не было — Галина Ивановна всегда говорила, что «надо пожить для себя», а Сергей поддакивал, хотя на самом деле они жили для Галины Ивановны. Машину пришлось продать и поделить деньги, но Лена не жалела. Она купила себе маленькую, юркую иномарку, на которой теперь ездила на работу, слушая любимую музыку, а не нытье мужа о пробках и плохих дорогах.
Через полгода она встретила Сергея в супермаркете. Он толкал тележку, в которой сиротливо лежали пакет молока, батон и пачка дешевых пельменей. Он выглядел еще более осунувшимся, в волосах прибавилось седины.
Он заметил её не сразу. Лена выглядела прекрасно: новая стрижка, легкий макияж, уверенная осанка. Она выбирала сыр, внимательно читая состав.
— Лена? — он подошел неуверенно.
Она повернулась.
— Привет.
— Ты… хорошо выглядишь.
— Спасибо. Ты тоже… похудел.
— Да мать болеет, — махнул он рукой, и в этом жесте было столько безнадежности, что Лене на секунду стало его жаль. — Совсем слегла. Капризничает. То ей душно, то холодно. Сиделкам платить нечем, я сам… После работы бегу, мою, кормлю. Зарплату урезали. Тяжело, Лен.
Он посмотрел на неё глазами побитой собаки.
— Может… может, попробуем сначала? Я дурак был. Я понял. Без тебя плохо. Мать тоже вспоминает, говорит, Лена хорошо готовила…
Лена посмотрела на его тележку с пельменями. Потом на него. Она вспомнила свои бессонные ночи, свои стоптанные сапоги, свой ноющий зуб. Вспомнила, как он забирал её телефон.
— Нет, Сережа.
— Почему? Я же изменился! Я теперь понимаю цену деньгам и…
— Потому что я не хочу быть функцией. Я человек. И у меня есть обязательства. Перед собой.
— Перед собой… — он горько усмехнулся. — Эгоистка.
— Счастливая эгоистка, — поправила она.
К Лене подошел высокий мужчина с корзиной, полной фруктов.
— Ленусь, я взял виноград, как ты любишь, кишмиш. И мандарины абхазские. Пойдем?
— Пойдем, Олег, — она улыбнулась мужчине. — Это Сергей, мой бывший муж.
Олег вежливо кивнул:
— Добрый вечер.
Сергей промолчал, глядя, как они уходят к кассе. Пара смотрелась гармонично: спокойные, уверенные, смеющиеся над чем-то своим. Они не выглядели как люди, которые «должны» кому-то. Они просто жили.
Сергей постоял еще минуту, глядя им вслед. Потом швырнул пачку пельменей обратно в холодильник и побрел к выходу. Дома ждала мама, немытая посуда и бесконечный разговор о том, какой он неблагодарный сын и как у неё снова скачет давление. Это был его выбор. Или его отсутствие. Теперь это уже не имело значения.
Лена вышла из магазина, вдохнула весенний воздух полной грудью. Жизнь была удивительной штукой: стоило только перестать спасать тех, кто не хочет быть спасенным, как сразу находился тот, кто хотел просто быть рядом. И не требовал отдавать зарплату, потому что у него была своя. И свои руки, и свое сердце, готовое дарить тепло, а не высасывать его.
— О чем задумалась? — спросил Олег, открывая перед ней дверь машины.
— О том, что новые сапоги мне больше не нужны, — рассмеялась она. — Весна пришла.
— Значит, купим туфли, — просто сказал он.
И в этом простом ответе было больше любви, чем во всех годах её прошлого брака.