Дождь за окном зарядил с самого утра — мелкий, нудный, осенний. Он словно пытался смыть с серых панельных домов остатки летней пыли, но делал только хуже, развозя грязь по тротуарам. Марина стояла у кухонного окна, прижимаясь лбом к холодному стеклу. На плите тихо свистел чайник, требуя внимания, но сил снять его не было.
Ей было тридцать четыре, но в отражении темного стекла она видела уставшую женщину с темными кругами под глазами, которой можно было дать все сорок пять. Последние полгода превратились в бесконечную гонку на выживание: работа, подработка переводами по ночам, дом, готовка, снова работа. И всё это ради того, чтобы закрыть дыры в семейном бюджете, которые появлялись с пугающей регулярностью.
Олег, её муж, сидел в зале. Сквозь приоткрытую дверь доносились звуки телевизора — шел какой-то боевик, где герои решали проблемы одним ударом кулака. Марина горько усмехнулась. В их жизни проблемы ударами не решались. Они решались деньгами, которых катастрофически не хватало.
Олег потерял работу восемь месяцев назад. «Сокращение», — сказал он тогда, пряча глаза. Марина поверила, поддержала, сказала, что они справятся. Она взяла на себя ипотеку, коммунальные платежи и продукты. Олег же «искал себя». Поиски затянулись. Сначала он выбирал вакансии только с зарплатой не меньше ста тысяч, потом начал воротить нос от предложений, где нужно было ездить в офис («Марин, ну это же прошлый век, удаленка сейчас в тренде»), а последние два месяца просто лежал на диване, утверждая, что у него депрессия и выгорание.
Марина сняла чайник с плиты, налила кипяток в кружку. Пар ударил в лицо. В последнее время она всё чаще ловила себя на мысли, что ей не хочется идти домой. Ей не хотелось видеть спину мужа, уткнувшуюся в монитор или телевизор, не хотелось слушать его рассуждения о том, что «страна катится в пропасть» и «нормальному мужику тут не подняться».
Звонок в дверь прозвучал резко, заставив Марину вздрогнуть. Она никого не ждала. Олег тоже не шелохнулся — он вообще редко реагировал на внешние раздражители, если это не касалось еды.
Марина вышла в коридор, глянула в глазок. На лестничной площадке стояли двое мужчин. Крепкие, в кожаных куртках, с какими-то папками в руках. Сердце предательски екнуло. Это были не соседи и не газовщики.
Она открыла дверь, не снимая цепочку.
— Вам кого?
— Квартира сорок восемь? Власов Олег Петрович здесь проживает? — голос у мужчины был тяжелый, скрипучий.
— Здесь. А что случилось?
— Судебные приставы. У нас исполнительный лист. Открывайте, гражданочка, нужно описать имущество. Или пусть должник выходит.
У Марины подкосились ноги.
— Какое имущество? Какой исполнительный лист? Вы, наверное, ошиблись. У нас ипотека, мы платим исправно...
— Ипотека — это одно, — усмехнулся второй пристав. — А вот три миллиона потребительских кредитов и микрозаймов — это другое. Открывайте, хуже будет.
Марина захлопнула дверь, дрожащими руками повернула замок, но не для того, чтобы впустить их, а чтобы выиграть время. Она влетела в комнату. Олег даже не повернул головы.
— Олег! — крикнула она так, что он вздрогнул и выронил пульт. — Там приставы! Какие кредиты, Олег?! О чем они говорят?!
Муж побледнел мгновенно. Его лицо, обычно румяное и сытое, стало цвета старой штукатурки.
— Марин, ты только не кричи... Я всё объясню... Это ошибка... Ну, не совсем ошибка...
— Три миллиона?! — Марина задыхалась. — Ты взял три миллиона?! На что?! Где эти деньги?!
В дверь начали настойчиво стучать.
— Марин, не открывай! — зашипел Олег, вскакивая с дивана и начиная метаться по комнате, как загнанная крыса. — Они не имеют права! Скажи, что меня нет!
— Ты идиот? Они знают, что ты здесь!
Марина пошла открывать. Скрываться было бессмысленно — это она понимала четко. Следующие два часа прошли как в тумане. Приставы ходили по квартире, составляли опись. Телевизор, ноутбук Олега, микроволновка... Они объясняли, что счета арестованы, что будет суд по изъятию автомобиля (старенького «Форда», на котором Олег и так не ездил, потому что не было денег на бензин).
Олег сидел на кухне, обхватив голову руками. Когда дверь за непрошеными гостями закрылась, в квартире повисла звенящая тишина. Марина стояла посреди гостиной, глядя на пустую тумбу, где еще утром стояла игровая приставка мужа — единственное, что приставы забрали сразу, как ликвидный товар.
— Рассказывай, — тихо сказала она.
Олег поднял на неё глаза. В них были слезы.
— Марин, я хотел как лучше... Я нашел схему. Верняк. Инвестиции. Друг посоветовал. Вкладываешь, через месяц получаешь двести процентов. Я думал, мы ипотеку закроем, машину тебе новую купим, на море поедем...
— Ты вложил деньги в пирамиду? — голос Марины звучал ровно, и это пугало её саму.
— Ну... Сначала всё шло хорошо! Я взял кредит, вложил, мне выплатили проценты. Я обрадовался. Подумал — вот он, шанс! Взял еще. В разных банках. А потом... потом сайт закрылся.
— И ты молчал? Полгода молчал?
— Я боялся, Марин... Я пытался отыграться. Взял микрозаймы, чтобы делать ставки на спорт. Думал, подниму денег, перекрою кредиты, ты и не узнаешь.
Марина опустилась в кресло. Ей казалось, что пол под ногами превратился в болото.
— Три миллиона, Олег. Три миллиона рублей. Плюс проценты. Ты понимаешь, что мы потеряем квартиру? Ипотечную квартиру заберут за долги.
— Не заберут! — вдруг взвизгнул он. — Это единственное жилье! По закону не имеют права!
— Ипотечное жилье не считается единственным, пока за него не выплачен кредит банку, — отрезала Марина. Она работала бухгалтером и знала законы лучше него. — Мы останемся на улице.
— Надо что-то делать... Марин, у тебя же есть заначка? Ты говорила, премию дали...
Она посмотрела на него с нескрываемым отвращением.
— Моя премия — тридцать тысяч рублей. Это на еду на месяц. Ты понимаешь масштаб катастрофы?
В этот момент в замке снова заскрежетал ключ. Марина закрыла глаза. Только этого не хватало. Своим ключом дверь могла открыть только один человек — Галина Ивановна, мать Олега.
Свекровь вошла, как всегда, с шумом. Отряхивая мокрый зонт прямо на паркет, она громко провозгласила:
— А что это у вас дверь не заперта на нижний замок? Заходи кто хочешь, бери что хочешь! Ой, а чего вы в темноте сидите?
Галина Ивановна прошла в комнату, включила свет и тут же уперлась взглядом в заплаканного сына и каменное лицо невестки.
— Что случилось? — её тон мгновенно сменился с бодрого на боевой. — Олежа, почему ты плачешь? Марина, что ты ему сказала? Опять пилила, что он работу не может найти? У мальчика тонкая душевная организация, ему поддержка нужна, а не твои упреки!
— Мама... — простонал Олег. — Всё плохо. Приставы приходили.
Следующие полчаса превратились в театр абсурда. Олег, сбиваясь и шмыгая носом, рассказывал матери версию событий, в которой он был невинной жертвой обстоятельств и злых мошенников. Галина Ивановна охала, хваталась за сердце, пила валерьянку (которую сама же и принесла в сумочке) и бросала на Марину уничтожающие взгляды.
— Бедный мой ребенок! — причитала она, гладя тридцатичетырехлетнего «ребенка» по редеющим волосам. — Обманули! Окрутили! Как же так... А ты куда смотрела?! — она резко повернулась к Марине.
— Я? — Марина даже опешила. — Галина Ивановна, я на работе была. Я, в отличие от вашего сына, работаю по двенадцать часов.
— Жена должна чувствовать, что с мужем происходит! Если он пошел в эти... инвестиции, значит, ему не хватало денег! А почему не хватало? Потому что у тебя запросы большие! То сапоги тебе новые, то косметику дорогую. Вот он и хотел семью обеспечить! Ради тебя старался!
Марина встала.
— Ради меня? Он полгода врал мне в глаза. Он проиграл три миллиона.
— Не проиграл, а неудачно вложил! — поправила свекровь. — Не смей называть моего сына игроманом. Он хотел как лучше. Сейчас не время искать виноватых. Надо думать, как спасать мальчика. У них же проценты капают! Эти коллекторы — бандиты, они же утюгом жечь будут!
— Спасать? — переспросила Марина. — Пусть идет работать. Грузчиком, таксистом, курьером. Пусть оформляет банкротство.
— Какое банкротство?! — взвизгнула Галина Ивановна. — Ты что, хочешь ему биографию испортить? Его же потом ни на одну приличную должность не возьмут! Нет, банкротство — это позор. Надо платить.
— Чем? — устало спросила Марина. — У нас нет таких денег. Квартиру заберут.
Галина Ивановна вдруг замолчала. Она прошлась по комнате, поправила салфеточку на телевизоре, которого уже не было (этот факт она заметила только сейчас и скорбно поджала губы), и села напротив Марины. Вид у неё был решительный.
— Я тут подумала, — начала она вкрадчиво. — У тебя же, Мариночка, есть квартира от бабушки. Та, однушка в Химках. Вы её сдаете.
Марина напряглась.
— И что?
— Как что? Надо продавать.
В комнате стало так тихо, что было слышно, как капает вода из крана на кухне.
— Нет, — сказала Марина.
— Что значит «нет»? — удивилась свекровь. — У мужа беда. Грозит тюрьма или бандиты. А у тебя квартира стоит, пылится. Квартиранты копейки платят. Продадим, закроем долги, еще и останется немного на первое время, пока Олежа на ноги встанет.
— Галина Ивановна, это моя квартира. Моё добрачное имущество. Моя подушка безопасности. Я не буду её продавать, чтобы покрывать его долги по ставкам и пирамидам.
— Твоя? — свекровь сузила глаза. — В браке нет «твоего» и «моего». В браке всё общее. И беды, и радости. Ты клятву давала? «И в горе, и в радости». Вот оно — горе. А ты в кусты?
— Это не горе, это глупость и предательство, — Марина чувствовала, как внутри неё поднимается холодная волна ярости. — Он не заболел, не попал в аварию. Он проиграл деньги. Если я продам квартиру, мы останемся ни с чем. А он через месяц снова влезет в долги, потому что не усвоил урок.
— Ах ты, меркантильная... — Галина Ивановна задохнулась от возмущения. — Ты просто не любишь его! Никогда не любила! Я всегда говорила: не пара она тебе, Олежа. Слишком гордая, слишком себе на уме.
Олег поднял голову.
— Марин, ну правда... Ну это же выход. Я отдам! Я клянусь, я устроюсь на работу, я всё верну. Продай квартиру. Спаси меня.
Марина посмотрела на мужа. На его лицо, искаженное страхом и надеждой. И вдруг поняла, что любви больше нет. Осталась только жалость и брезгливость. Этот человек готов был пустить её по миру, лишить единственного угла, который достался ей от любимой бабушки, лишь бы не отвечать за свои поступки.
— Я не буду продавать квартиру, — твердо повторила она. — Я подаю на развод.
Эффект от этих слов был сильнее, чем от прихода приставов. Олег открыл рот, но не издал ни звука. Зато Галина Ивановна вскочила, опрокинув стул.
— Развод?! — закричала она. — Ах ты дрянь! Бросаешь мужа в беде? Как крыса с тонущего корабля бежишь?
— Корабль утопил он сам, — Марина пошла в спальню и достала чемодан.
Свекровь побежала за ней. Она хватала Марину за руки, пытаясь помешать ей открыть шкаф.
— Ты не смеешь! Ты не имеешь права! Вы венчаны! Бог всё видит!
— Бог видит, что я пахала как лошадь, пока ваш сын играл в инвестора, — Марина оттолкнула руку свекрови. — Отойдите, Галина Ивановна. Я собираю вещи. Я уезжаю в свою квартиру. Ту самую, которую вы так хотите продать.
Олег стоял в дверях спальни, прислонившись к косяку.
— Марин, ты серьезно? Из-за денег?
— Не из-за денег, Олег. Из-за лжи. И из-за того, что ты готов сожрать меня, чтобы спастись самому.
Марина кидала вещи в чемодан: джинсы, свитера, белье. Она не старалась складывать аккуратно. Ей нужно было уйти как можно скорее. Воздух в этой квартире стал отравленным.
— Ты не уйдешь! — Галина Ивановна перегородила выход из комнаты. Она раскинула руки, как птица, защищающая гнездо. — Я тебе не позволю разрушить семью!
— Семьи уже нет, — Марина застегнула молнию на чемодане.
— Ты думаешь только о себе! Эгоистка! — лицо свекрови пошло красными пятнами. — Мы тебя приняли как родную! Мы тебя кормили!
— Кормили? — Марина горько рассмеялась. — Я продукты покупаю последние три года. Я коммуналку плачу. Вы о чем, Галина Ивановна?
— Неблагодарная! — свекровь перешла на ультразвук. — Ты должна помочь мужу! Это твой долг! Женский долг!
Марина взялась за ручку чемодана и двинулась к выходу, но свекровь не отступала. Она вцепилась в ручку чемодана с другой стороны.
— Я сказала, ты никуда не пойдешь! Мы сейчас сядем и напишем доверенность на продажу твоей халупы! Завтра же!
— Отпустите чемодан, — предупредила Марина.
И тут Галина Ивановна выдала то, что, видимо, считала своим главным козырем. Она выпрямилась, сверкнула глазами и произнесла тоном прокурора:
– Ты обязана остаться! – ультимативно заявила свекровь. – Кто же покроет его долги, как не ты?
Марина замерла. Эти слова повисли в воздухе, обнажая всю суть их отношения к ней. Не жена, не любимая женщина, не человек. Функция. Кошелек. Страховой полис.
— Кто покроет? — переспросила Марина тихо. — А мне какое дело? Пусть покрывает тот, кто их брал. Или тот, кто его так воспитал.
Она резко дернула чемодан на себя. Галина Ивановна, не ожидавшая такой силы от худенькой невестки, не удержалась и отшатнулась, ударившись плечом о шкаф.
— Ты... ты пожалеешь! — зашипела она. — Приползешь еще! Кому ты нужна, разведенка, в тридцать четыре года? Старая, бездетная!
Марина не ответила. Она прошла мимо Олега, который даже не попытался её остановить. Он просто смотрел в пол, бормоча что-то вроде: «Ну зачем так резко, можно же было договориться...»
В прихожей Марина накинула плащ, обула ботинки. Руки дрожали, но внутри разгоралось странное, давно забытое чувство свободы.
— Ключи я оставлю на тумбочке, — сказала она, не оборачиваясь. — За ипотеку я платить перестаю с этого дня. Разбирайтесь с банком сами.
— Стой! — крикнул Олег, опомнившись. — А как же я? На что я буду жить?
— Попробуй поработать. Говорят, помогает.
Она вышла из квартиры и захлопнула дверь. С той стороны послышался глухой удар — видимо, Галина Ивановна что-то кинула в дверь, или пнула её.
На улице всё так же шел дождь. Холодный ветер ударил в лицо, но Марине он показался свежим и чистым. Она дотащила чемодан до такси, которое вызвала, пока обувалась.
Водитель, пожилой мужчина с добрыми глазами, вышел помочь убрать багаж.
— Переезжаете? — спросил он, заметив её состояние.
— Убегаю, — выдохнула Марина. — Спасаюсь.
— Это дело хорошее, — кивнул он. — Иногда, чтобы спастись, надо просто вовремя уйти. Куда едем?
— В Химки. На улицу Свободы.
Водитель улыбнулся.
— Символично.
Марина села в машину и впервые за день расплакалась. Это были не слезы отчаяния, а слезы облегчения. Она представила свою маленькую бабушкину однушку. Там старый ремонт, там скрипучий паркет, но там — её территория. Там никто не будет требовать продать стены, чтобы оплатить чужие ошибки. Там никто не скажет ей, что она «обязана» быть жертвой.
Телефон в кармане вибрировал не переставая. Звонил Олег, звонила свекровь. Марина достала аппарат, посмотрела на экран, где высвечивалось: «Любимый». Какая ирония. Она нажала «Заблокировать». Потом нашла контакт свекрови и сделала то же самое.
Тишина.
Машина тронулась, шурша шинами по мокрому асфальту. Город плыл за окном размытыми огнями. Впереди была неизвестность. Развод, раздел имущества (хотя делить там было нечего, кроме долгов, от которых ей придется отбиваться в суде), неприятные разговоры. Но это всё будет потом.
А сейчас она ехала домой. К себе.
Через час она уже поднималась на свой третий этаж. Ключ мягко вошел в замок. Дверь открылась, и Марину обдало запахом старых книг и сушеной лаванды — запахом бабушкиного дома. Квартиранты съехали месяц назад, и она еще не успела сдать её новым. Как чувствовала.
Она не стала разбирать вещи. Просто скинула плащ, прошла на кухню и поставила чайник. Тот самый, старый, со свистком, который она не выбросила.
Пока закипала вода, она подошла к зеркалу в прихожей. Из отражения на неё смотрела всё та же уставшая женщина, но в глазах больше не было безысходности. Там появился жесткий блеск.
— Ничего, — сказала она своему отражению вслух. — Мы справимся. Долгов на мне нет, руки-ноги целы, голова на месте. Прорвемся.
Она вспомнила лицо свекрови в момент, когда та кричала про долг. «Кто же покроет его долги, как не ты?»
— Сами, — ответила Марина в пустоту. — Всё сами, дорогие мои.
Она налила чай, взяла с полки старую книгу — какой-то детектив Агаты Кристи — и села в кресло-качалку. За окном шумел дождь, но теперь он казался уютным. Он отгораживал её от прошлого, смывал следы того дня, когда её жизнь чуть не пошла под откос.
Утром она пойдет к юристу. Она будет бороться за то, чтобы не платить по кредитам мужа, доказывая, что деньги не пошли на нужды семьи. Это будет сложно, но возможно. Она больше не будет удобной. Она будет сильной.
А пока — чай, плед и тишина. Самая дорогая валюта в мире, за которую не нужно платить унижением.
Прошло три месяца.
Зима выдалась снежной. Марина выходила из здания суда, кутаясь в теплый шарф. Процесс развода был завершен. Юрист оказался толковым: удалось доказать, что кредиты Олег брал тайком, и потрачены они были на азартные игры, а не на семейные нужды. Половина долгов осталась на нем, банк уже начал процедуру взыскания залоговой квартиры.
Марина шла к метро, когда увидела знакомую фигуру. Галина Ивановна стояла у входа, переминаясь с ноги на ногу в стоптанных сапогах. Она выглядела постаревшей и какой-то сдувшейся.
Заметив Марину, она дернулась к ней.
— Марин... Марина! Постой!
Марина остановилась, но не подошла ближе.
— Здравствуй, Марина. Как ты? Выглядишь хорошо... — голос свекрови был заискивающим, жалким. Куда делся тот командирский тон?
— Добрый день. У меня всё хорошо. Что вы хотели?
— Марин... Олегу совсем плохо. Квартиру забирают. Мы сейчас у меня живем, в двушке. Тесно... Он пьет. Работу так и не нашел, говорит, депрессия у него из-за развода.
— Мне жаль, — вежливо сказала Марина, хотя жалости не было.
— Марин, может, вы поговорите? Он скучает. Он любит тебя. Может, попробуете сначала? Ну, оступился парень, с кем не бывает. Мы бы в твоей квартире пожили пока, а мою бы сдавали, долги бы гасили...
Марина смотрела на эту женщину и поражалась. Ничего не изменилось. Ни капли осознания. Только поиск нового ресурса, новой шеи, на которую можно сесть.
— Галина Ивановна, — сказала Марина спокойно. — Помните, вы спросили: кто покроет его долги, если не я?
Свекровь потупила глаза.
— Ну, я погорячилась тогда... Нервы...
— Нет, вы были искренни. Так вот, ответ на ваш вопрос: он сам. Или вы. Но не я. Я никому ничего не должна.
— Какая же ты черствая! — в голосе свекрови снова прорезалась злоба. — Мы к тебе с душой, а ты...
— Прощайте, — Марина развернулась и пошла к стеклянным дверям метро.
— Ты пожалеешь! — неслось ей в спину. — Одной куковать век будешь!
Марина спустилась по эскалатору, включила музыку в наушниках. Играл бодрый рок-н-ролл. Она улыбнулась.
Впереди был вечер пятницы. Она договорилась встретиться с подругами в кафе, а в выходные планировала поехать выбирать новые обои для кухни. Жизнь только начиналась. И в этой новой жизни не было места долгам — ни финансовым, ни моральным.
Она вспомнила Олега, лежащего на диване в квартире матери, и мысленно поблагодарила тот дождливый день и наглых приставов. Если бы не они, она бы, может, еще годы тянула этот чемодан без ручки. А теперь её руки были свободны. И она точно знала, что с ними делать — обнимать мир, который, оказывается, полон возможностей, если не смотреть на него через призму чужих ожиданий.