Серый ноябрьский вечер давил на плечи тяжелым, мокрым одеялом. Я стояла на остановке, ежась от пронизывающего ветра, и мечтала только об одном: снять наконец эти чертовы сапоги, которые, хоть и были куплены всего сезон назад, уже начали предательски протекать на левой пятке. В голове крутилась мысль о том, что до зарплаты еще неделя, а в холодильнике только половина кастрюли борща и пара сосисок.
В автобусе было душно и пахло мокрой шерстью. Я прижалась лбом к холодному стеклу, глядя на размытые огни города. Мне сорок три года. У меня есть муж, взрослая дочь, которая учится в другом городе, и ипотека, которую мы тянем уже семь лет, отказывая себе во всем. Мы с Андреем, моим мужем, люди простые. Он работает на складе, я — в бухгалтерии бюджетной организации. Звезд с неба не хватали, жили как все: от аванса до получки, штопая дыры в бюджете и мечтая, что когда-нибудь станет легче.
Но легче не становилось. Особенно в последние годы, когда здоровье свекрови, Зинаиды Петровны, стало требовать «особого внимания», которое почему-то всегда измерялось в денежном эквиваленте.
— Вер, ты хлеба купила? — встретил меня Андрей в коридоре. Вид у него был виноватый. Я сразу поняла: опять звонила «мама».
— Купила, — я поставила тяжелый пакет на пол. — Что случилось? Лекарства подорожали или крыша на даче снова потекла?
Андрей поморщился, помогая мне снять пальто.
— Ну чего ты сразу начинаешь? У Светки проблемы.
Светка — это младшая сестра Андрея, любимица Зинаиды Петровны и вечная страдалица. В свои тридцать восемь она умудрилась трижды побывать замужем, родить двоих детей от разных мужей и ни дня толком не проработать. Все её жизненные неурядицы решались на семейном совете, где председателем была свекровь, а спонсорами — мы с Андреем.
— И что у неё на этот раз? — я прошла на кухню, стараясь не закипать раньше времени. — Алименты не пришли?
— Хуже. Её хозяин со съемной квартиры гонит. Говорит, продает жилье. Ей съезжать надо срочно, а денег на залог и риелтора нет. Мама просила помочь.
Я села на табуретку и закрыла лицо руками.
— Андрей, у нас у самих в заначке десять тысяч. Нам еще кредит за твою стоматологию платить. Чем мы поможем?
— Мама сказала, можно с кредитки снять... — тихо пробормотал муж.
— С кредитки? Чтобы погасить проценты, нам придется голодать. Нет, Андрей. В этот раз — нет. Пусть идет работать. Пусть ищет жилье попроще. Мы не благотворительный фонд.
В тот вечер мы впервые за долгое время поссорились всерьез. Андрей дулся, говорил, что я черствая, что «родня должна помогать». Я молчала, глотая обиду. Родня? Когда мне нужна была операция два года назад, Зинаида Петровна сказала: «Ну, по квоте подождешь, не умираешь же». А когда Светке понадобился новый айфон, потому что старый «глючил», свекровь вынула душу из сына, чтобы тот добавил денег.
Следующая неделя прошла в напряженном молчании. А в четверг случилось то, что перевернуло нашу жизнь.
Мне позвонили с незнакомого номера. Голос был официальный, сухой. Нотариус. Оказалось, что моя двоюродная тетка, с которой мы не общались лет пятнадцать (она жила на Севере и была женщиной крутого нрава), умерла. И, к моему полному шоку, завещала всё свое имущество мне. Квартиру в Сургуте и банковский счет.
Когда я узнала сумму, у меня подкосились ноги. Квартиру нотариус посоветовал продать сразу, там был покупатель. В общей сложности выходила сумма, которая могла закрыть нашу ипотеку, обновить машину и еще осталось бы на приличный ремонт.
Я шла домой, прижимая телефон к груди, и не верила. Неужели? Неужели это конец вечной экономии? Неужели я смогу купить себе нормальные сапоги, не глядя на ценник? Неужели мы поедем на море?
Я хотела сделать сюрприз. Хотела прийти, накрыть стол и объявить Андрею, что мы свободны от долгов. Но Андрей встретил меня с телефоном в руках и странным выражением лица.
— Тебе тетя Нина звонила, мамина сестра, — сказал он. — Говорит, слухи дошли, что твоя тетка померла. Это правда?
Шило в мешке не утаишь. Родня — это такая сеть, где новости распространяются быстрее скорости света.
— Правда, — выдохнула я, опускаясь на диван. — Мне сегодня нотариус звонил.
Андрей сел рядом, глаза его загорелись.
— И что? Оставила чего?
— Квартиру и счет.
Муж присвистнул. Он обнял меня, начал целовать в макушку.
— Вера! Верка! Вот это поперло! Господи, заживем теперь! Слушай, это же... это же сколько проблем решить можно!
Я улыбалась, гладила его по руке. Я была рада, что он рад. Я думала, мы думаем об одном и том же — о нашей семье, о нашем доме.
— Я ипотеку закрою, — сказала я мечтательно. — Зубы тебе доделаем. Маше на учебу отложим.
— Да, да... — кивал Андрей, но взгляд его был расфокусирован. Он уже что-то считал в уме.
На следующий день, в субботу, к нам без приглашения нагрянула Зинаида Петровна. И не одна, а со Светкой.
Обычно свекровь предупреждала о визите за полчаса, чтобы я успела метнуться в магазин и накрыть «поляну». Но тут звонок в дверь раздался в десять утра.
— Открывайте, сони! — гремел голос Зинаиды Петровны. — Мы к вам с пирогами!
Я накинула халат, поплелась открывать. На пороге стояла свекровь, румяная с мороза, в своей новой шубе (купленной, кстати, с помощью Андрея в прошлом году), и Светка — с несчастным лицом и красными глазами.
— Ой, Верочка, здравствуй! — Зинаида Петровна чмокнула меня в щеку, чего не делала, кажется, никогда. — А мы вот решили проведать. Дело-то есть, семейное. Андрей дома?
Они прошли на кухню, как хозяева. Светка сразу плюхнулась на мой любимый стул, тяжело вздыхая. Зинаида Петровна начала выкладывать на стол пирожки (купленные в кулинарии, я узнала упаковку) и командовать:
— Вер, ставь чайник. Давай чашки парадные доставай, повод-то есть!
Андрей вышел заспанный, в трениках.
— О, мам, привет. Светка, здорово. Вы чего в такую рань?
— Дело не терпит, сынок, — торжественно произнесла мать. — Садись. Разговор серьезный будет.
Я разливала чай, чувствуя, как внутри натягивается струна тревоги. Эта елейность свекрови, этот визит... Явно Андрей вчера проболтался. Язык у него всегда был без костей, особенно когда дело касалось матери.
— Ну, рассказывайте, — сказала Зинаида Петровна, откусывая пирожок. — Как там наследство? Оформили уже?
Я бросила быстрый взгляд на мужа. Он покраснел и уткнулся в чашку.
— Еще нет, — ответила я сухо. — Процесс небыстрый. Полгода вступать в права.
— Ой, да ладно тебе прибедняться! — махнула рукой свекровь. — Нотариусы сейчас быстро работают, если подмазать. Дело-то в другом. Бог дал, как говорится. Счастье привалило. А счастьем делиться надо, тогда оно приумножится.
Светка шмыгнула носом и посмотрела на меня глазами побитой собаки.
— Вера, ты же знаешь, как мне тяжело сейчас...
— Знаю, Света. Тебе всегда тяжело, — не удержалась я.
— Не язви! — одернула меня свекровь. — У человека беда. С квартиры гонят, дети плачут. Артемка в школу ходит, ему стрессы нельзя, а тут переезд. Лизонька болеет постоянно. А у Светы зарплата — слезы.
— И? — я скрестила руки на груди.
— Что «и»? — Зинаида Петровна отодвинула чашку. — Мы вчера с Андрюшей поговорили. Он сказал, сумма там приличная выходит. Очень приличная. Хватит на всё.
Я перевела взгляд на мужа.
— О чем ты поговорил, Андрей?
Андрей заерзал.
— Вер, ну мам права... Мы же не чужие люди. Деньги большие, нам столько сразу и не надо... А Светке жить негде.
— Мы вот что подумали, — перебила свекровь, беря инициативу в свои руки. — Квартиру твою в Сургуте продать — это правильно. Деньги на счет положим. А Светлане купим здесь двушку. Не в центре, конечно, но в хорошем районе, чтобы школа рядом. Оформим на неё, чтобы у детей угол свой был. А на остальное — машину вам обновим. Твой «Форд» уже старый, сынок, стыдно ездить.
Я сидела и слушала, и мне казалось, что я попала в какой-то сюрреалистичный спектакль. Они уже всё решили. Они уже поделили шкуру неубитого медведя, причем медведь был мой.
— Двушку? — переспросила я тихо. — Свете?
— Ну не однушку же! — возмутилась Светка. — У меня разнополые дети! Им разные комнаты нужны.
— А на остальное — машину Андрею, — продолжила я. — А ипотека? А ремонт? А учеба Маши?
— Ой, да ладно тебе с ипотекой! — отмахнулась Зинаида Петровна. — Платите же потихоньку, и платите дальше. Инфляция всё съест. Квартира у вас есть, живете нормально. А у Светы — катастрофа. Родня должна помогать. Тем более деньги эти тебе, Вера, с неба упали. Ты их не заработала, горб не гнула. Бог дал — значит, надо помочь ближнему. А кто тебе ближе мужа и его сестры?
Меня начало трясти. Не от страха, а от ярости. Холодной, расчетливой ярости. Я вспомнила тетю Нину. Она всю жизнь пахала на северах, детей не нажила, здоровье там оставила. Эти деньги — это её жизнь, её труд. И теперь эта женщина в шубе хочет спустить их на свою непутевую дочь, которая палец о палец не ударила?
— Значит, вы уже всё решили? — спросила я, глядя в упор на свекровь.
— Ну а что тут решать? — удивилась она. — Это же логично. У вас всё есть. У Светы ничего нет. Справедливость должна быть.
— Справедливость... — я усмехнулась. — Андрей, ты тоже так считаешь?
Муж поднял глаза. В них была мольба. «Не начинай, согласись, так будет проще», — читал я в его взгляде.
— Вер, ну правда... Нам же хватит. Мы ипотеку потом закроем. А Светке реально край.
Я медленно встала из-за стола. Подошла к окну, открыла форточку. Холодный воздух немного остудил пылающие щеки.
— Помните, Зинаида Петровна, как пять лет назад мы просили у вас в долг сто тысяч? Нам не хватало на первоначальный взнос, банк требовал срочно. У вас были эти деньги, вы как раз дачу продали.
Свекровь напряглась.
— Ну... было дело. Но я же объясняла! Мне нужно было зубы делать, и ремонт в бане...
— Вы сказали: «У каждого свой кошелек, детки. Сами крутитесь, взрослее будете». И мы пошли в микрозайм, потому что сроки горели. Мы переплатили кучу денег. А вы на те деньги купили новую теплицу и поехали в санаторий.
— Ты что, попрекаешь меня?! — голос свекрови взвизгнул. — Я мать! Я свое отработала!
— Нет, не попрекаю. Я просто напоминаю про справедливость.
Я повернулась к ним. Светка сидела с открытым ртом, кусок пирога застрял на полпути. Зинаида Петровна багровела.
— Ни копейки из этого вы не получите, — глядя в глаза, сказала я алчной свекрови.
В кухне повисла звенящая тишина. Слышно было, как тикают часы и как гудит холодильник.
— Что? — прошептала Светка.
— Что слышала. Это наследство моей тети. Моей крови. Она знать не знала ни тебя, Света, ни вас, Зинаида Петровна. Она эти деньги копила тяжелым трудом. И я не собираюсь спонсировать твою безалаберность.
— Ты... ты как со мной разговариваешь?! — свекровь вскочила, опрокинув стул. — Да ты кто такая? Ты в нашу семью пришла голодранкой! Мы тебя приняли!
— Приняли? — я рассмеялась. — Вы меня терпели, пока я была удобной. Пока я молчала и возила вам продукты сумками. Пока я мыла полы у вас после ремонта. Пока я ночами делала курсовые за Свету, когда она училась в колледже.
— Андрей! — взревела свекровь. — Уйми свою жену! Она мать твою оскорбляет!
Андрей сидел, вжав голову в плечи. Он был меж двух огней, но привычка подчиняться матери была сильна.
— Вера, ну зачем ты так резко... Можно же обсудить... Половину, может...
— Ни копейки, Андрей. Ни рубля. Эти деньги пойдут на закрытие нашей ипотеки. Полностью. Чтобы я больше не вздрагивала от звонков из банка. На ремонт в этой квартире. На зубы тебе, да. И на образование нашей дочери. А если останется — я куплю себе шубу. Или сапоги. Или поеду в кругосветку. Но Свете я не дам ничего.
— Ах ты тварь... — прошипела Светка. — Жадная тварь. У меня дети!
— У тебя руки и ноги есть, Света. Иди работай. Мужей меняешь, как перчатки, а на жилье заработать не можешь? Мне сорок три, я пашу как лошадь. Почему я должна обеспечивать тебя?
Зинаида Петровна схватилась за сердце. Актерская игра была на уровне МХАТа.
— Ой... плохо мне... Сердце... Сынок, воды... Довела... Убила мать...
Андрей кинулся к аптечке. Я стояла и смотрела на этот цирк с абсолютным спокойствием. Раньше я бы испугалась, побежала бы за тонометром. Но сейчас я видела только манипуляцию. Грубую, наглую манипуляцию.
— Валидол в верхнем ящике, — сказала я равнодушно. — И скорую вызови, если так плохо. Только учтите, врачи симулянтов быстро определяют.
Свекровь вдруг резко «выздоровела». Она выпрямилась, глаза её метали молнии.
— Не надо скорую. Ноги моей в этом доме больше не будет, пока эта... пока она здесь хозяйка! Андрей, собирайся! Мы уходим!
Андрей замер с стаканом воды.
— Мам, куда я пойду? Я здесь живу.
— Ты выберешь мать и сестру или эту жадную бабу?! Она же тебя ни во что не ставит! Она же деньги от семьи крысит! Если ты останешься — ты мне не сын!
Это был её коронный номер. Ультиматум. Раньше это работало безотказно.
Андрей посмотрел на меня. Я видела, как в нем борются страх и здравый смысл. Он посмотрел на нашу кухню, которую мы клеили вместе. На меня, в старом халате, уставшую, но решительную.
— Мам, — сказал он тихо. — Вера права. Это её наследство.
— Что?! — хором вскрикнули Света и Зинаида Петровна.
— Это её тетка. И ипотека у нас общая. Если мы её закроем, нам же легче жить будет. Я смогу тебе, мам, с зарплаты помогать больше. Но квартиру Свете... нет. Извини.
Зинаида Петровна побледнела уже по-настоящему. Она поняла, что проиграла. Впервые за сорок лет её власть над сыном дала трещину. Деньги — страшная сила, они могут не только ссорить, но и открывать глаза.
— Ну и живите! — выплюнула она. — Подавитесь своими миллионами! Чтобы они вам поперек горла встали! Света, пошли! Нам здесь не рады.
Они вымелись из квартиры, громко хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка.
В кухне стало тихо. Мы с Андреем сидели молча минут пять. Потом он подошел к окну и посмотрел вниз, где две фигурки спешили к остановке.
— Она меня теперь проклянет, — сказал он глухо.
— Перебесится, — ответила я, убирая со стола нетронутые пирожки. — Деньги кончатся, придет мириться. Ты же знаешь её.
— Вер... ты правда бы купила себе шубу?
Я улыбнулась. Подошла к нему и обняла со спины.
— Нет. Шуба мне не нужна. Я хочу закрыть долг. Я хочу просыпаться утром и знать, что этот дом — наш. Полностью. И что никто не придет и не скажет, что мы кому-то должны.
Андрей повернулся и уткнулся носом мне в плечо.
— Прости меня. Я дурак. Я просто... привык, что мама всегда права.
— Ты не дурак. Ты просто добрый. Но доброта за чужой счет — это не доброта, Андрей. Это воровство.
Прошло полгода.
Я вступила в наследство. Квартиру в Сургуте продали удачно. В тот же день мы пошли в банк и погасили ипотеку. То чувство, когда ты держишь в руках справку о закрытии кредита, не сравнить ни с чем. Это чувство крыльев за спиной.
Остаток денег мы решили не тратить на ерунду. Сделали хороший ремонт в ванной и на кухне — моя мечта о посудомойке сбылась. Машину менять не стали, «Форд» еще побегает, зато отложили приличную сумму на счет — «подушка безопасности», на случай, если снова настанут трудные времена.
Зинаида Петровна молчала два месяца. Светка пыталась писать Андрею гадости в соцсетях, но он её заблокировал. А потом, ближе к Пасхе, свекровь позвонила. Голос был слабый, жалобный.
— Андрюша... У меня кран течет... Приедешь посмотреть?
Андрей поехал. Кран починил. Денег не дал.
Вернулся домой, рассказал, что Светка съехала в комнату в общежитии, детей временно забрала Зинаида Петровна. Свекровь ворчала, жаловалась на тесноту, но про наследство не заикалась. Поняла, что эта тема закрыта. Железной дверью.
А я... Я купила себе те самые сапоги. Дорогие, качественные, итальянские. И когда я иду в них по улице, я чувствую себя не просто женщиной, которой повезло с наследством. Я чувствую себя человеком, который смог отстоять свои границы.
Иногда, чтобы сохранить семью, нужно уметь сказать твердое «нет». Даже если это «нет» приходится говорить маме мужа. Особенно если эта мама считает, что твой кошелек — это её собственность.
Вечером мы сидели на новой кухне. Андрей пил чай, глядя на меня с какой-то новой теплотой.
— Знаешь, — сказал он вдруг. — А ведь тетя Нина, наверное, там сверху смотрит и радуется. Что её добро не по ветру пошло.
— Наверное, — кивнула я. — Мои деньги — это не просто бумажки, Андрей. Это свобода. И я никому не позволю эту свободу у меня отнять.
Он взял мою руку и крепко сжал. И я поняла, что мы справимся. Теперь, когда между нами нет долгов и недосказанности, мы точно справимся со всем. Даже с Зинаидой Петровной.