Муж получил приказ от мамы: «Выставь этот табор вон, я хочу тишины!». Он потребовал, чтобы я с сыном уехала из собственной квартиры перед Новым годом. Но я раскрасила сына зеленкой и объявила в доме карантин...
В нашей квартире пахло мандаринами, дорогой хвоей (мы купили датскую пихту, которая не осыпается) и... ложью, которую я почувствовала еще до того, как увидела то самое сообщение.
Я, Лиля, стояла на стремянке и вешала на елку последний шар: винтажный, стеклянный, с ручной росписью. Внизу, в коробках, ждали своего часа подарки: огромный набор Лего для моего семилетнего сына Максима и новый кожаный портфель для мужа, Димы.
Дима был в душе, вода шумела, создавая иллюзию уюта и безопасности. Мы жили вместе три года. Он принял меня с ребенком от первого брака, и мне казалось, что я вытянула счастливый билет. Дима был спокойным, неконфликтным, любил Макса...
Его телефон, оставленный на комоде в прихожей, пискнул. Раз, другой.
Я не имела привычки лазить по карманам. Но экран загорелся, и сообщение высветилось крупно, прямо перед моими глазами, когда я спускалась со стремянки за мишурой.
Отправитель: «Мама».
Текст ударил как током:
«Ты сказал ей? Надеюсь, ты выставишь этот табор (Лильку и её щенка) к её родителям? Я хочу отдохнуть в тишине, без чужих детей. У меня мигрень от их воплей и помни про долг, не зли меня».
Я замерла, шар в моей руке хрустнул, но, к счастью, не разбился.
«Табор», «щенок», «чужие дети».
Максим называл Диму папой, он учил его кататься на велосипеде. А для его мамы, Тамары Павловны, заслуженного педагога с тридцатилетним стажем, мы были табором, который нужно выставить вон, чтобы барыня изволила отдыхать.
И самое интересное: «Помни про долг». Какой долг?
Из ванной вышел Дима, распаренный, в полотенце на бедрах.
— О, Лилёк! Красота какая! Елка огонь!
Он подошёл, чмокнул меня в щеку. От него пахло гелем для душа и спокойствием человека, который уверен, что все проблемы рассосутся сами собой.
— Дима, — сказала я, стараясь, чтобы голос не дрожал. — Тебе мама писала.
Улыбка сползла с его лица мгновенно. Он метнулся к телефону, схватил его.
— Да? А... Наверное, с наступающим поздравила или картинку прислала, знаешь, эти, с блестками.
— Нет, Дима не с блестками, она спрашивала, выставил ли ты «табор» на улицу, то есть нас.
В прихожей повисла тишина. Слышно было, как в гостиной Максим смотрит мультики.
— Лиль... — Дима опустил плечи. — Ты не так поняла. Мама... она просто старый человек, у неё лексикон такой, специфический.
— Специфический? Она назвала моего сына щенком и требует, чтобы мы уехали из нашей квартиры на Новый год.
— Ну... понимаешь... — он начал мять край полотенца. — У неё давление, врачи сказали нужен покой и тишина. А Макс... ну, он же активный, шумный.
— И что? — я скрестила руки на груди. — Ты предлагаешь нам уйти? К моей маме? В однушку на окраине? Чтобы твоя мама полежала в тишине в нашей спальне?
— Это всего на пару дней! — взмолился Дима. — Лиль, ну войди в положение! Она меня вырастила и мне... помогает.
— Помогает? Чем? Тем, что называет нас табором? И что за долг, Дима? О чём она писала?
Дима покраснел, стал похож на нашкодившего школьника.
— Ну... Машина, наша «Шкода». Я сказал тебе, что взял кредит, но банк не давал всю сумму, мама добавила пятьсот тысяч.
— Пятьсот тысяч? — я села на пуфик, ноги подкосились. — Ты взял у матери полмиллиона и молчал два года?
— Я не хотел тебя грузить! Думал, отдам с премий, а премии урезали... И теперь она... ну, она давит. Говорит, если я не буду послушным сыном, она потребует деньги назад через суд, у неё расписка есть.
Вот оно что.
Мы жили не в браке, а в долговой яме и мой муж был не главой семьи, а заложником своей властной, богатой мамочки. Он не мог защитить нас, потому что боялся, что мамочка дёрнет за поводок.
— Значит так, — сказала я тихо. — Мы никуда не поедем, это мой дом. Я плачу ипотеку наравне с тобой и Максим будет встречать Новый год здесь, под этой елкой.
— Лиля! Ты не понимаешь! Она приедет и устроит скандал! Она меня со свету сживет!
— Пусть приезжает, места хватит.
— Она не выносит шума!
— Ничего, мы будем тихими.
В этот момент из комнаты выбежал Максим.
— Мам! Пап! Смотрите, что я нарисовал!
Он протянул нам рисунок, там были мы втроем: я, Дима и Максим и подпись кривыми буквами: «Семья навсегда».
Дима отвернулся, ему было стыдно, но страх перед матерью был сильнее стыда.
— Лиль, — шепнул он мне, пока Максим убегал обратно. — Пожалуйста, я тебя умоляю, давай вы уедете. Я тебе... я тебе потом всё компенсирую, шубу куплю или на море поедем.
Я посмотрела на его бегающие глаза.
Он продавал нас с сыном за полмиллиона рублей и мамино спокойствие.
— Хорошо, — сказала я вдруг. — Ладно, если маме плохо — надо помочь, мы уедем.
Дима выдохнул.
— Спасибо, ты лучшая! Я знал, что ты поймешь!
Он полез обниматься, но я уклонилась.
— Я пойду работать, у меня созвон с заказчиком через полчаса.
Ушла в спальню и закрыла дверь.
Я работала копирайтером и редактором, у меня был жесткий дедлайн перед праздниками.
Через двадцать минут, когда я была в наушниках, обсуждая правки по важному тексту, дверь распахнулась, без стука.
В комнату вошел Дима, с телефоном на громкой связи.
— Мам, ну скажи ей! Лиля! Мама хочет уточнить, когда вы свалите!
Из динамика несся визгливый голос Тамары Павловны:
— Дай мне эту... дай мне трубку! Я ей объясню, как старших уважать! Почему она ещё не собрала чемоданы?!
— Дима! — я сорвала наушники. — У меня созвон, клиент видит!
— Ой, подумаешь, созвон! — заорала трубка. — Деловая колбаса! Борщи варить надо, а не в компьютере сидеть!
Клиент на экране монитора, солидный мужчина в пиджаке поднял бровь.
— Лилия... У вас там все в порядке? Кажется, у нас проблемы с рабочей атмосферой, давайте перенесем или... я подумаю о другом исполнителе.
Экран погас.
Я потеряла заказ на пятьдесят тысяч из-за его мамы.
Я повернулась к мужу.
— Ты сорвал мне контракт.
— Ну... Мама волновалась...
В этот момент любовь скукожилась и спряталась в дальний угол. Осталась только холодная, расчетливая ярость.
Они сами напросились.
Я улыбнулась.
— Ничего страшного, Дима. Скажи маме, что мы завтра уезжаем.
Но я знала: завтра никто никуда не поедет.
Ночью я лежала и слушала сопение Димы, который спал сном младенца, уверенный, что решил проблему.
В моей голове зрел план, если я уйду сейчас, я уйду навсегда. Но если я останусь и заставлю их самих сбежать, я верну себе самоуважение.
Утром разбудила Максима.
— Сынок, — сказала я шёпотом. — Хочешь поиграть в шпионов? В настоящих?
Глаза Максима загорелись.
— Хочу! А что делать надо?
— Мы будем притворяться, что ты заболел и, что мы очень заразные. Нам нужно напугать врага так, чтобы он сбежал.
— А враг кто? Баба Тома?
— Она. И... дядя Дима немного тоже, он перешёл на темную сторону.
Мы достали зелёную гуашь и начали творить.
Через полчаса Максим выглядел так, будто искупался в болоте. Зеленые точки покрывали его лицо, шею, руки и даже живот.
— Класс! — он посмотрел в зеркало. — Я Шрек!
— Ты больной ветрянкой, — поправила я. — Очень заразной.
Когда Дима проснулся и пошёл на кухню за кофе, я перехватила его в коридоре. Лицо у меня было скорбное.
— Дима... У нас беда.
— Что? Машина не заводится?
— Хуже, Максим.
Открыла дверь в детскую, Максим сидел на кровати, грустный, весь в зеленый горошек.
— Что это?! — Дима выронил чашку, она разбилась, но он даже не заметил.
— Ветрянка, — вздохнула я. — Острая форма. Врач только что ушёл (я соврала, конечно). Сказал: температура 39, зуд невыносимый, карантин строгий, никуда выходить нельзя две недели, мы заразны как чумные крысы.
— Ветрянка?! — Дима побледнел так, что стал похож на стену. — Но... мама, она же уже в Сапсане!
— Я знаю, но мы не можем ехать к моей маме, врач запретил
— И что делать?! — Дима схватился за голову. — Мама боится заразы, Лиля ты должна что-то придумать!
— Я придумала, мы с Максимом запрёмся в детской, будем сидеть тихо. Ты будешь ставить нам еду под дверь, а маме скажешь, что мы... ну, болеем, но изолированы.
Дима немного успокоился. Он был в панике, но выхода не видел.
— Ладно, я куплю маски.
30 декабря, час Икс.
Звонок в дверь.
Дима побежал открывать.
На пороге стояла Тамара Павловна в норковой шубе, в медицинской маске и почему-то в строительных очках.
— Дима! — прогнусавила она. — Где они?! Где этот бацилльный рассадник?!
— Мама, тише! — Дима тащил её чемодан (огромный, будто она на год приехала). — Они в детской, закрыты.
— Фу! — она вошла, брезгливо оглядываясь. — Воздух спертый микробы летают, открой окна!
— Мам, на улице минус двадцать!
— Открывай! Лучше замерзнуть, чем покрыться волдырями в моем возрасте!
Она прошла в гостиную, села на диван, предварительно постелив газетку.
— Так я голодная с дороги, что у нас на обед? Лилька приготовила что-нибудь, или она только заразу разносить умеет?
Я вышла из кухни в маске и перчатках.
— Здравствуйте, Тамара Павловна, обед готов.
Поставила на стол кастрюлю.
— Что это? — она заглянула внутрь.
— Суп-пюре из кабачков, без соли и масла и сухари.
— Это... мне?!
— Это всем нам, — сказала я кротко. — У Максима диета, его тошнит от любых запахов. Жареное, мясное, специи – всё вызывает рвоту. Вы же не хотите слушать, как ребенка рвёт за стенкой?
Тамара Павловна позеленела.
— Не хочу, но я хочу мяса! Дима! Сходи в магазин, купи колбасы! Докторской!
— Нельзя! — перебила я. — Колбаса пахнет, запах просочится, Максиму станет плохо.
— Мы будем жрать эту жижу?! — она ткнула ложкой в суп.
— Полезно для сосудов, — заметил Дима уныло. — Мам, потерпи, это же ради ребёнка.
— Ради чужого ребёнка я должна голодать?!
Она съела две ложки и отодвинула тарелку.
— Гадость, ладно, где я сплю?
— В нашей спальне, — сказал Дима. — Мы с Лилей... ну, я на диване, а Лиля в детской, с больным.
— Ещё чего! — возмутилась она. — Чтобы я спала на белье, где эта заразная лежала? Я на диван лягу. Принеси мне чистое белье, новое в упаковке!
Дима побежал в магазин за бельем.
Вечером Максим достал дудку.
Ту-ту-ту!
Звук был пронзительный, мерзкий.
— Что это?! — взвизгнула свекровь. — Они там с ума сошли?!
Дима бросился к двери детской.
— Лиля! Уйми его!
Я приоткрыла дверь.
— Дима, нельзя, врач сказал нужна дыхательная гимнастика. Чтобы лёгкие не пострадали. Ветряночная пневмония, это страшно.
— Но мама...
— Мама потерпит или ты хочешь, чтобы Максиму стало хуже?
Дима вернулся к матери.
— Мам, это... лечение, лёгкие разрабатывает.
— Лечение?! Это пытка! Я приехала отдыхать!
В этот момент в дверь позвонили.
На пороге стояла соседка, баба Валя. Та самая, с которой свекровь успела подружиться по телефону ещё до приезда.
— Тамарочка приехала! — закричала она.
— Валя! Не подходи! — замахала руками свекровь. — У нас тут лазарет! Ветрянка!
— Да ты что? — баба Валя (с которой я тоже успела «случайно» встретиться у мусоропровода и шепнуть про эпидемию) сделала страшные глаза. — Ой, беда! У нас в подъезде уже трое свалились! Говорят, штамм какой-то африканский! Взрослые тяжело переносят! У Нинки с пятого этажа волосы выпали!
Свекровь схватилась за свои крашеные кудри.
— Волосы?!
— Ага и зубы шатаются! Ты, Тамара, маску не снимай и лучше вообще не дыши!
Баба Валя ушла, оставив свекровь в состоянии панического ужаса.
— Дима! — прошептала она. — Ты слышал? Волосы!
— Мам, это сплетни...
— Сплетни?! Люди врать не будут!
Она натянула вторую маску поверх первой.
Ночь прошла в кошмаре, Максим кашлял (нарочно, в подушку), свекровь ворочалась на диване и брызгала вокруг себя антисептиком. Дима спал на полу в коридоре, как верный пёс, охраняющий покой хозяйки.
А я лежала в детской, обнимала сына и думала: «Завтра всё закончится».
31 декабря, утро.
В квартире стояла тишина.
Тамара Павловна сидела на диване, завернувшись в плед, она не спала всю ночь, прислушиваясь к звукам из детской.
Дима пытался нарядить елку (пленку сняли, но игрушки вешали в перчатках).
— Мам, ну давай повеселее! Новый год же!
— Какое веселье? — прошипела она. — Мы в чумном бараке, я чувствую, как вирусы ползают по коже, у меня уже чешется левая пятка.
В полдень я решила усилить эффект.
Вышла из детской (в полной экипировке: халат, шапочка, маска).
— Дима, — сказала я трагическим шепотом. — Максим просит кушать, но у нас закончилась брокколи. Ты не сходишь?
— Опять брокколи?! — взвыла свекровь. — Я хочу оливье! Селедку под шубой! Шампанского!
— Нельзя, — отрезала я. — Запах майонеза вызывает у больного спазмы.
— Да чтоб вас! — она отвернулась к стене.
Дима ушел за брокколи.
Пока его не было, я «случайно» оставила дверь в детскую приоткрытой и включила на планшете звуки больницы: писк кардиомонитора, кашель, стоны. Тихонько, фоном.
Свекровь прислушалась.
— Господи... Что там у них? Реанимация?
— Это мультики, — крикнула я из кухни. — Про докторов, Максим любит.
В пять вечера я нанесла решающий удар.
Вышла в коридор с телефоном. Громко, чтобы слышно было в гостиной, сказала:
— Алло? Маша, привет! Да... Что?! Врач перезвонил?!
В гостиной наступила тишина, Тамара Павловна даже дышать перестала.
— Да ты что... Не ветрянка?! А что? Ротавирус?! Мутировавший?! Боже...
Я сделала паузу, наслаждаясь эффектом.
— Симптомы? Рвота фонтаном? Диарея? Обезвоживание за два часа? И очень заразно для пожилых?
Я услышала, как в гостиной что-то упало.
— Маша, какой ужас... Да, скорые не едут, всё переполнено... Кошмар. Ладно, держимся, если что звони.
Положила трубку, вернулась в комнату, лицо у меня было белое (пудра творит чудеса).
— Дима... Тамара Павловна... Врач ошибся, это не ветрянка.
— А что?! — пискнула свекровь.
— Ротавирус, новый штамм «чёрная вдова» из Африки, баба Валя была права.
Свекровь схватилась за живот.
— Ой... — прошептала она. — У меня крутит...
— Началось! — я сделала страшные глаза. — Инкубационный период — 48 часов, вы приехали позавчера, всё сходится.
— Дима! — заорала Тамара Павловна, вскакивая с дивана. — Увози меня! Срочно! Я не хочу умереть в этом лазарете! Меня уже тошнит!
— Мам, сейчас шесть вечера! Куда?! До Нового года всего ничего!
— В гостиницу! В больницу! В бункер! Куда угодно! Вызывай такси! Быстро!
— Мам, цены космос и мест нет!
— Плевать на цены, я жить хочу, увози! Или я пешком пойду!
Она начала метаться по комнате, хватая свои сумки, сбрасывала в чемодан всё подряд: тапочки, недоеденные сухари, маски.
— Ноги моей здесь больше не будет!
Дима, понимая, что спорить бесполезно (и сам уже начиная чесаться от нервов), схватил телефон.
— Алло, такси! Срочно! Эконом? Да хоть грузовик!
Через десять минут они, одетые, стояли в дверях.
— Лиля, — бросил мне Дима со злостью. — Ты... ты специально!
— Я?! — я округлила глаза. — Я вас предупреждала, говорила карантин, вы сами приехали! Я тут причём?
— Поехали уже! — толкнула его мать. — Меня мутит!
Они выскочили на лестницу, дверь захлопнулась.
Я подождала минуту, прислушалась, лифт уехал.
Щёлкнула замком, раз, два.
Потом пошла в детскую.
— Максим, выходи, враг бежал!
Максим высунулся из-за двери.
— Уехали? Совсем?
— Совсем, сынок, беги умываться! Смывай свою ветрянку!
Пока Максим плескался в ванной, смывая гуашь, я вышла на балкон (у меня там был тайник в шкафу, где я прятала «запрещенку»).
Достала:
- Банку красной икры.
- Торт «Наполеон».
- Бутылку холодного шампанского.
Накрыла стол, включила гирлянду на елке и телевизор (там шел «Иван Васильевич»).
Квартира преобразилась, из чумного барака она снова стала уютным домом.
Максим прибежал, чистый, розовый, счастливый.
— Мам! Кушать хочу!
— Ешь, мой хороший, ты заслужил, был лучшим агентом.
Мы сели за стол, я налила себе шампанского, Максиму сока.
— С Наступающим, сынок.
— С Наступающим, мам! А дядя Дима вернётся?
— Не сегодня и, надеюсь, не завтра.
00:00. Куранты отбили, салют за окном гремел.
Мой телефон пискнул.
Смс от Димы:
«Мы в такси, объехали три отеля – мест нет! Мама орет, её тошнит (укачало)! Водитель нас высадить хочет, это ты виновата! Пусти нас обратно, мы согласны на коридор!»
Я улыбнулась, сделала глоток шампанского.
И написала ответ:
«Не могу, любимый, карантин. Врач сказал полная изоляция. Вещи твои (самое необходимое) я выставила в тамбур, пока вы лифт ждали. Забери, если будете проезжать мимо. С Новым годом, Димочка, береги маму и не болейте».
Заблокировала номер.
Мы с Максимом смотрели на салют.
Я знала, что завтра будет скандал, развод, дележка имущества (хотя делить там особо нечего, ипотека на мне).
Но это будет завтра.
А сегодня у нас был Новый год. Без «табора», брокколи и предателей.
И это был лучший праздник в моей жизни.
Через неделю Дима пришёл за вещами, без мамы.
Он выглядел помятым.
— Лиль... Ну может, поговорим? Мама уехала. Она... она больше не приедет.
— Я знаю, Дима.
— Ну давай попробуем сначала?
Я посмотрела на него.
— Нет, Дима.
Он положил ключи на тумбочку.
— Ты жестокая, Лиля.
— Нет, я просто здоровая, а вы с мамой больны. И это не ветрянка, а хроническая зависимость, лечитесь.
Он ушёл.
Я закрыла дверь, повернула замок и пошла доедать «Наполеон».
(Конец)
🔔 Чтобы не пропустить новые рассказы, просто закрепите канал в ленте подписок 🪻