– Это же не просто так. Мама нуждалась в ремонте, машина сломалась, а потом ещё и лечение… – Сергей устало провёл ладонью по лицу, не отрывая взгляда от стола, на котором лежала стопка банковских уведомлений. – Мы же семья, Лен. Одна большая семья.
Елена стояла у окна, скрестив руки на груди, и смотрела, как за стеклом медленно падает ноябрьский снег. В комнате было тепло, даже душно – батареи шипели, как всегда, в их старой панельной девятиэтажке, но ей вдруг стало холодно. Очень холодно.
Она повернулась к мужу медленно, будто боялась, что резкое движение разобьёт что-то хрупкое между ними.
– Семья, говоришь? – её голос был тихим, но в нём звенела сталь. – А когда вы с мамой брали эти кредиты – на десять, на пятнадцать, на двадцать лет вперёд – ты тоже думал о семье? О нашей с тобой семье? О том, что у нас ипотека, что мы копили на машину, что я хотела наконец-то съездить в отпуск, а не считать каждую копейку?
Сергей поднял глаза. В них было всё сразу – растерянность, вина, раздражение, усталость. Он всегда был таким: сначала делал, потом думал. А потом ждал, что она, Лена, всё исправит. Как исправляла уже тысячу раз.
– Я не знал, что всё так серьёзно обернётся, – тихо сказал он. – Мама плакала. Говорила, что крыша течёт, что стены сырые, что ей страшно одной в такой квартире. А потом ещё и давление подскочило… Я не мог отказать.
– Конечно не мог, – Лена кивнула, и в её голосе прозвучала горькая ирония. – Ты никогда не можешь отказать маме. А мне можешь. Легко.
Она подошла к столу, взяла верхний лист – уведомление о просрочке. Цифры плясали перед глазами. Сто двадцать тысяч в одном банке. Ещё восемьдесят в другом. И ещё, и ещё…
– Это сколько всего? – спросила она, хотя уже посчитала. Просто хотела услышать от него.
Сергей сглотнул.
– Около семисот тысяч, – выдохнул он. – Плюс проценты.
Лена закрыла глаза. Семьсот тысяч. Это была их мечта о новой машине. Это был её декрет, если вдруг… Это была подушка безопасности, которую они так тщательно строили три года. Всё ушло. Просто так. Потому что мама попросила.
– И ты решил, что я должна это отдать? – она открыла глаза и посмотрела прямо на него. – Мои деньги. Которые я зарабатываю. Которые откладываю. Которые не трогаю даже на свои хотели. Я должна отдать их за твои решения?
– Лена, ну не чужие же люди… – начал Сергей, но она перебила.
– А мы с тобой чужие? – её голос дрогнул, и она ненавидела себя за это. – Я тебе кто, Сереж? Жена или спонсор твоей мамы?
В комнате повисла тишина. Только батареи шипели да где-то внизу хлопнула дверь подъезда.
Сергей встал, подошёл к ней, хотел обнять – но она отступила на шаг.
– Не надо, – тихо сказала она. – Пока не надо.
Он замер, опустив руки.
– Я поговорю с мамой, – сказал он наконец. – Найдём выход. Рефинансируем, может быть. Или я возьму подработку.
– Ты уже брал подработку, – напомнила Лена. – В прошлом году. Когда маме понадобилась операция на глаза. И где эти деньги? Опять ушли на её нужды?
Сергей молчал. Потому что ответить было нечего.
Лена отошла к окну, прижалась лбом к холодному стеклу. Снег падал всё гуще. Она вдруг вспомнила, как семь лет назад они с Сергеем стояли здесь же, в этой самой квартире, и мечтали. О свадьбе. О детях. О том, как будут вместе строить свою жизнь. И ни слова не было о том, что её зарплата будет идти на погашение маминых кредитов.
– Знаешь, что самое страшное? – сказала она, не оборачиваясь. – Я люблю твою маму. Правда люблю. Она добрая, заботливая, всегда меня защищала. Но я не могу больше быть банкоматом для её желаний. И для твоих слабостей.
– Это не слабость, – тихо возразил Сергей.
– А что это? – она повернулась. – Когда ты не можешь сказать «нет» своей маме, хотя это разрушает нашу семью – это не слабость?
Он снова молчал.
Вечером позвонила свекровь. Лена услышала, как Сергей взял трубку в коридоре, как голос его стал мягким, почти виноватым.
– Да, мам… Да, я рассказал… Нет, она не в восторге… Мам, ну что ты… Конечно, мы что-нибудь придумаем…
Лена сидела на кухне, пила чай и смотрела в одну точку. Она знала этот тон. Знала, что сейчас начнётся. Что свекровь будет плакать в трубку, говорить, как ей тяжело, как она одна, как сын – её единственная опора. И Сергей растает. Как всегда.
Она встала, вышла в коридор. Сергей обернулся – в глазах растерянность.
– Дай трубку, – тихо сказала Лена.
Он протянул телефон, как школьник, пойманный на шалости.
– Валентина Петровна, – Лена постаралась, чтобы голос звучал ровно. – Добрый вечер.
– Леночка, доченька… – сразу запричитала свекровь. – Ты только не сердись на Серёжу, он же для меня старается…
– Я не сержусь, – перебила Лена. – Я просто хочу понять. Когда вы брали кредиты, вы думали обо мне? О том, что я тоже часть этой семьи?
Повисла пауза.
– Леночка, ну как же… Ты же понимаешь, у меня пенсия маленькая, а ремонт…
– Я понимаю, – сказала Лена. – Но я не банк. И не обязана платить за ваши решения. Вы с Сергеем взрослые люди. Вы приняли решение – вы и отвечайте.
– Но мы же одна семья! – голос свекрови задрожал.
– Да, – согласилась Лена. – Одна семья. И в семье должны учитывать друг друга. А не ставить перед фактом.
Она отключила звонок, не дожидаясь ответа. Руки дрожали.
Сергей смотрел на неё широко открытыми глазами.
– Ты… ты впервые ей так сказала.
– А ты впервые услышал, – ответила Лена и пошла в спальню.
Ночью она не спала. Лежала, смотрела в потолок и думала. О том, как всё изменилось. О том, как легко было раньше – когда свекровь жила в другом городе, когда они виделись раз в год, когда всё было просто.
А теперь – кредиты, долги, упрёки, слёзы. И муж, который всё ещё ребёнок рядом со своей мамой.
Утром Лена встала раньше обычного. Сварила кофе, села за ноутбук. Открыла банковское приложение. Посмотрела на общий счёт – тот, куда они оба скидываются на ипотеку и общие расходы. Потом на свой личный.
Она долго сидела так, не шевелясь.
Потом перевела все свои накопления на отдельный счёт. Тот, к которому у Сергея не было доступа.
Затем написала сообщение в банк – запрос на раздел лицевых счетов по ипотеке. Чтобы каждый платил свою долю. Отдельно.
Когда Сергей проснулся, она уже собиралась на работу.
– Лен, – он подошёл, хотел обнять. – Давай поговорим. Я всё понял. Я поговорю с мамой ещё раз. Найдём выход.
Она посмотрела на него спокойно. Очень спокойно.
– Выход уже найден, – сказала она. – Я больше не плачу за ваши кредиты. Ни копейки. И если ты хочешь сохранить семью – ты тоже начнёшь платить за свои решения. Сам.
Он открыл рот, хотел что-то сказать – но не нашёл слов.
Лена надела пальто, взяла сумку.
– И ещё, – сказала она уже в дверях. – Я переведу свою часть ипотеки на отдельный счёт. Чтобы больше никаких сюрпризов не было.
– Лена… – его голос сорвался.
Она вышла, не обернувшись.
В лифте она вдруг поняла, что не чувствует ни злости, ни обиды. Только странное, холодное спокойствие.
И ещё – лёгкое, почти забытое ощущение свободы.
А дома Сергей сидел на кухне, смотрел на телефон и понимал, что впервые в жизни ему придётся отвечать за свои поступки. Без маминой юбки. Без жены, которая всегда всё исправляла.
И что самое страшное – он понятия не имел, как это сделать…
– Лена, ты серьёзно? Ты разделила счета? – Сергей стоял в дверях кухни с телефоном в руке, голос дрожал от растерянности и какой-то детской обиды.
Елена не поднимала глаз от ноутбука. Она только что закончила перевод своей части ипотечного платежа и теперь проверяла, чтобы всё прошло без ошибок.
– Серьёзно, – спокойно ответила она, закрывая крышку. – Теперь каждый платит за себя. Как взрослые люди.
Сергей сделал шаг вперёд, потом остановился. Он выглядел потерянным: рубашка мятая, под глазами тени – видно, почти не спал.
– Но мы же договорились, что всё общее… – начал он.
– Нет, – она наконец посмотрела на него. – Мы договорились, что всё общее, пока решения принимаются вместе. А когда ты втайне берёшь кредиты на сотни тысяч – это уже не общее. Это твоё. И мамино.
Он открыл рот, закрыл, снова открыл. – Я не втайне… Просто не успел сказать…
– Ты успел взять три кредита, – Лена встала, подошла к чайнику. – Успел подписать договоры. Успел перевести деньги маме. А мне сказать – не успел. Удобно.
Сергей опустился на табуретку, обхватил голову руками.
– Я думал, мы вместе выплатим. Как всегда.
– Как всегда? – она повернулась к нему. – А когда мы вместе выплатили мамину операцию на глаза – это тоже было «как всегда»? Когда мы отказались от отпуска, потому что ей срочно понадобилась новая стиральная машина – тоже? Когда я не купила себе зимние сапоги, потому что у неё «крыша течёт» – тоже «как всегда»?
Он молчал. Потому что возразить было нечего.
В дверь позвонили. Три коротких звонка – сигнал свекрови. Лена даже не вздрогнула, будто ждала.
– Открой, – сказала она. – Разговор всё равно неизбежен.
Сергей пошёл в коридор, как на эшафот. Через минуту в квартиру вошла Валентина Петровна – в своём лучшем пальто, с сумкой через плечо и лицом, уже готовым к слезам.
– Леночка, доченька… – начала она с порога, разводя руки для объятий.
Лена осталась на месте. – Здравствуйте, Валентина Петровна.
Свекровь замерла, опустила руки.
– Ты что, сердишься на меня? – голос сразу стал обиженным. – Я же для семьи стараюсь…
– Для какой семьи? – тихо спросила Лена. – Для своей или для нашей с Сергеем?
Валентина Петровна посмотрела на сына – тот стоял рядом, опустив голову.
– Серёжа, ты что, ничего ей не объяснил?
– Объяснил, мама, – глухо ответил он. – Она всё знает.
– И что? – свекровь перевела взгляд на невестку. – Ты теперь меня на старости лет на улицу выгоняешь? Без ремонта, без лекарств?
Лена глубоко вдохнула.
– Я вас никуда не выгоняю. Вы взрослый человек. Вы взяли кредиты – вы их и платите. Как и я плачу свою ипотеку. Как и Сергей будет платить свою часть.
– Но у меня пенсия маленькая! – голос Валентины Петровны задрожал. – Я же не потяну!
– А я должна тянуть? – Лена посмотрела ей прямо в глаза. – Я, которая работает с девяти до шести, потом еду за продуктами, потом готовлю, убираю, стираю? Я должна ещё и ваши кредиты закрывать?
Свекровь открыла рот, закрыла. Потом вдруг села на стул и заплакала – тихо, без всхлипов, как плачут пожилые люди, когда уже нет сил на истерики.
– Я не думала, что так получится… – прошептала она. – Просто хотелось жить по-человечески…
Сергей подошёл к матери, положил руку ей на плечо.
– Мам, хватит. Мы сами виноваты.
Валентина Петровна подняла заплаканные глаза на сына.
– Ты что, тоже против меня?
– Я за нас, – тихо сказал он. – За нашу с Леной семью. И я устал быть между двух огней.
Повисла тишина. Такая густая, что слышно было, как тикают часы на стене.
Лена первая нарушила молчание.
– Валентина Петровна, я не враг вам. Я правда вас люблю. Но я больше не могу быть спасательным кругом. Ни для вас, ни для Сергея. Пора всем нам научиться отвечать за свои решения.
Она взяла сумку, надела пальто.
– Я пошла к подруге. Поговорите. Без меня. Может, впервые за много лет вы услышите друг друга по-настоящему.
Дверь закрылась. Сергей и его мать остались вдвоём.
– Серёжа… – начала Валентина Петровна.
– Мам, – он присел рядом, взял её за руку. – Нам нужно всё честно обсудить. Без слёз и упрёков. Только правда.
И впервые за долгие годы он не дал ей заплакать. Просто сидел и смотрел в глаза – спокойно, твёрдо, по-взрослому.
А Лена шла по заснеженной улице и вдруг почувствовала, как легко дышится, когда не несешь на плечах чужие долги.
Она не знала, что будет дальше. Но впервые за долгое время ей было всё равно.
Потому что теперь выбор был не только за ней. Теперь он был и за ними.
– Я всё понял, Лен. Правда понял, – Сергей сидел напротив неё за кухонным столом, держа в руках чашку, из которой уже давно не пил. – Я закрыл два кредита. Сам. Взял подработку на выходные и перевёл всё, что смог.
Лена подняла глаза. Прошёл почти месяц с того вечера, когда она ушла к подруге и оставила мужа наедине с матерью и их общими ошибками. Месяц молчания, коротких смс «я дома», «ужин в холодильнике», «спокойной ночи». Месяц, когда они спали в разных комнатах и разговаривали только о быте.
– Как закрыл? – спросила она тихо.
– Продал машину, – он пожал плечами, будто это было самое простое решение в мире. – Старую нашу «шестёрку» всё равно пора было менять. Нашёл покупателя быстро. Осталось ещё сто восемьдесят тысяч – я их закрою до конца года. Обещаю.
Лена молчала. Машина была их первой общей покупкой. Они выбирали её вместе, когда ещё были студентами, радовались каждой копейке, которую откладывали. И вот теперь её нет.
– А мама? – спросила она наконец.
Сергей слабо улыбнулся.
– Мама… мама тоже изменилась. Ты не поверишь. Она пошла в банк сама. Оформила рефинансирование на более длинный срок, но с меньшим платежом. И ещё… устроилась. В школьную столовую. Помощником повара. Говорит, там и кормят, и зарплата хоть маленькая, но своя.
Лена поставила чашку. Ей вдруг стало тепло, будто кто-то открыл форточку и впустил весенний воздух.
– Она сама пошла работать? – переспросила она, не веря.
– Да. Сказала, что устала чувствовать себя обузой. И что если сын смог продать машину ради долгов, то она тоже может встать в шесть утра и лепить котлеты.
Он встал, подошёл к ней, присел на корточки, как когда-то давно, когда просил выйти за него.
– Лен, я был дураком. Много лет. Я думал, что если буду хорошим сыном, то автоматически стану хорошим мужем. А оказалось… всё, наоборот. Пока я нянчился с мамой, я терял тебя. И чуть не потерял совсем.
Лена смотрела на него и видела другого человека. Усталого, но настоящего. Без детской беспомощности в глазах.
– Я не прошу прощения сразу, – продолжал он. – Я знаю, что словами ничего не исправить. Но я хочу, чтобы ты видела: я изменился. Не на словах. На деле. И буду меняться дальше.
Она протянула руку и коснулась его щеки. Пальцы дрожали.
– Я тоже устала, Серёж. Устала быть сильной за двоих. Устала платить за чужие ошибки. Но я всё равно тебя люблю. Просто… мне нужно было увидеть, что ты можешь быть взрослым. Без меня.
– Я увидел, – он накрыл её ладонь своей. – И мне страшно было. Но я сделал. И буду делать.
В дверь позвонили. Три коротких звонка – уже не тревожных, а привычных.
Сергей встал открыть. Вошла Валентина Петровна – в простом тёмном пальто, с сумкой через плечо и пакетом в руках.
– Здравствуйте, ребятки, – сказала она тихо, будто боялась спугнуть что-то хрупкое. – Я пирожков напекла. С капустой. Леночка, ты же любишь?
Лена поднялась, подошла к свекрови. Та смотрела в пол, как провинившаяся школьница.
– Спасибо, Валентина Петровна, – Лена обняла её – впервые за много лет сама, без принуждения. – Садитесь. Мы как раз чай пьём.
Свекровь подняла глаза – в них стояли слёзы, но уже не обиды, а благодарности.
– Я больше не буду лезть, – быстро сказала она. – Честное слово. Свои кредиты сама выплачиваю. И даже… даже накопила немного. Хочу вам отдать. На новую машину. Не сразу, конечно, но…
– Не надо, мама, – мягко перебил Сергей. – Мы сами справимся. А ты копи на себя. На отдых, на здоровье.
Валентина Петровна кивнула, смахнула слезу и прошла к столу.
Они сидели втроём, пили чай, ели тёплые пирожки. Говорили о простом – о погоде, о работе, о том, как Дима из соседнего подъезда снеговика слепил до третьего этажа. И впервые за долгие годы это было легко.
Когда свекровь ушла, Сергей и Лена остались на кухне.
– Я хочу вернуть общий счёт, – сказал он. – Но только если ты согласна. И только если мы будем решать всё вместе. Каждый кредит, каждую крупную покупку – обсуждать. Как взрослые.
Лена улыбнулась – впервые за месяц по-настоящему. – Я согласна. Но с одним условием.
– Каким?
– В следующий раз, когда мама попросит денег, ты скажешь «нет». Не потому, что я заставляю. А потому что ты сам так решил.
Он кивнул. – Обещаю.
Она подняла чашку.
– За новую жизнь? – За нашу новую жизнь, – он чокнулся с ней чашкой. – Без чужих долгов. И с нашими общими мечтами.
За окном падал снег. Тихо, спокойно. И впервые за долгое время в их маленькой квартире было тепло не только от батарей.
Рекомендуем: