Все главы здесь
Глава 41
Нина, едва положив трубку, вдруг почувствовала, что не хочет откладывать встречу с сыном ни на минуту. Одиночество квартиры давило, стены будто еще не проснулись и хранили холод ночи. Она снова взяла телефон.
— Жень… давай сейчас, а? Сможешь? — ее голос прозвучал неуверенно, но в нем уже теплилась надежда. — В кафе возле парка.
Ответ прозвучал мгновенно, почти радостным вздохом:
— Да, мам! Конечно могу. Отличная идея. Там потрясающие пирожные и кофе. Давай! Я очень соскучился… Я уже выхожу.
Внутри у Нины что-то дрогнуло, и она торопливо бросилась в ванную. Душ был быстрым, почти механическим, но горячая вода все же смыла часть напряжения, и кожа словно ожила.
Нина переоделась, собрала волосы, глянула на себя в зеркало и удивилась — лицо бледное, уставшее, но в глазах появилось что-то живое, тонкая струйка желания вернуться к обычной жизни.
Почти бегом она вышла из квартиры, поймала такси и всю дорогу смотрела в окно, пытаясь узнавать улицы. Город казался новым, чужим, но с каждым поворотом откликался чем-то знакомым, как старая мелодия, которую давно не слышала.
Когда Нина подошла к кафе, она заметила Евгения через стекло. Он сидел за столиком у окна, повернув голову ко входу, явно ожидая мать каждую секунду. Такой родной, такой любимый!
Как только она появилась — он вскочил. Столь детская, искренняя радость озарила его лицо, что у Нины сразу защипало в глазах и перехватило дыхание.
— Мам… — только и выдохнул он, обняв ее крепко, горячо, так по-домашнему, что Нина дрогнула всем телом и прижалась к сыну, словно боялась отпустить.
На секунду ей стало ясно: вот он — ее сын, ее крепость, ее прочная земля под ногами.
— Как ты похудела… — тихо заметил Евгений, отстранившись ровно настолько, чтобы рассмотреть ее лицо. — Помолодела, мам! Красивая! Ты словно моя старшая сестра. Я так рад тебя видеть. Мам… соскучился! Как соскучился!
Она улыбнулась — впервые за эти дни искренне, мягко, даже немного смущенно.
— Я тоже соскучилась, Жень. Очень.
Они сели за столик, и от теплоты встречи мир вокруг будто поплыл, расправляясь и обретая форму. Кофе источал аромат, пирожные манили сладостью, а голос сына — его взрослый, уверенный, родной голос — согревал Нину так, как ничто больше не могло.
У Евгения действительно было мало времени — он то и дело смотрел на часы, но делал это мягко, без спешки, будто не хотел нарушать хрупкую тишину между ними.
Он говорил о каких-то рабочих делах, о планах, но Нина почти не слышала слов. Она просто смотрела на него — на линию подбородка, на слегка взъерошенные волосы, на глаза, в которых всегда жила доброта.
Она молчала и улыбалась, но это молчание было наполненным, теплым, будто она старалась напитаться его присутствием, запомнить каждую черточку, каждую интонацию.
Евгений заметил ее взгляд и улыбнулся чуть виновато:
— Мам… прости, мне нужно на работу. Сегодня день тяжелый. Но я приеду вечером, хорошо? — он накрыл ее руку своей ладонью. — Ты мне все расскажешь. А я… я тоже расскажу тебе. Мам, по-моему, у тебя много всего случилось? Да?
Нина кивнула, и улыбка на ее лице получилась очень мягкой, почти детской.
— Хорошо, Жень. Приходи. Я приготовлю потрясающий ужин… такой, чтобы ты ахнул.
— Все, договорились, — он наклонился, быстро чмокнул ее в щеку и поднялся. — Береги себя, мам. Вечером буду.
Она смотрела ему вслед, пока его фигура не растворилась за стеклянной дверью кафе, и только тогда тихо выдохнула.
Ее сердце чуть согрелось — впервые за время, как она прилетела. Но вместе с теплом поднималась и тревога: что будет дальше? Как жить между двумя мирами, которые тянут ее в разные стороны?
Кофе остывал, а Нина все сидела, будто собирая силы. Перед вечерним ужином ей предстояло многое внутри себя разложить по полочкам… хотя бы попытаться. О чем рассказать сыну, а о чем совсем не стоит.
Нина поймала себя на том, что больше никого не хочет видеть: ни соседку, с которой раньше виделись каждый день, ни брата, ни даже Ирку. Сейчас ей нужно было просто идти, двигаться, чтобы хоть немного улеглась та странная пустота внутри, будто за ночь кто-то выскреб душу ложкой.
Она медленно вышла из кафе, вдохнула холодный московский воздух и почувствовала, как он обжигает легкие. Никакой узбекской мягкости, никакого солнца — все прямое, резкое, неприветливое. Но именно это и помогало прийти в себя.
Шла она не торопясь, будто училась заново ставить ноги на тротуар, впитывая шум машин, запах мокрого асфальта, голоса прохожих. Все казалось одновременно знакомым и чужим. И от этой двойственности в груди сжималось.
Она подошла к супермаркету почти автоматически — ноги сами привели туда.
«Самса… Я испеку Женьке самсу. Разную. С мясом, с картошкой, с курицей, с зеленью».
Эта мысль пришла внезапно и разлилась внутри теплом. Пожалуй, единственное, что могло хоть чуть-чуть вернуть ей ощущение тепла, дома, заботы.
Нина взяла корзину и медленно пошла вдоль полок, выбирая продукты, будто подбирала ноты для тихой, успокаивающей мелодии. Мясо, курица, тыква, лук, картошка, зелень.
«Масло у меня должно быть, мука тоже, специи я привезла…»
Корзина постепенно наполнялась, а вместе с этим она почувствовала, как внутри поднимается что-то похожее на силу, пока еще осторожно заполнявшую ее, но все-таки силу.
Сегодня вечером придет сын.
Хотя бы ради него нужно собрать себя в кучу. Хоть на пару часов.
Она расплатилась на кассе, вышла на улицу и вдохнула глубоко. Холод был резким, до болезненного. Другого не будет до самого лета. А в Юсупхоне еще тепло.
…Ужин действительно прошел так, будто в доме наконец снова поселилась жизнь.
Нина хлопотала на кухне, выставляя на стол тарелки с самсой — румяной, ароматной, с разными начинками. Запах был таким теплым, домашним, что Евгений едва уселся, сразу же потянулся за первой.
Он ел с таким аппетитом, как давно уже не ел, и Нина смотрела на него с тихой радостью:
— Женька, да ты лопнешь, — не сдержалась она, когда сын потянулся за очередной порцией.
Он замер, посмотрел на нее широко открытыми глазами, чуть удивленно — и вдруг весело рассмеялся:
— Мам… а я думаю, что-то не то! И только сейчас понял! Ты лет двадцать не называла меня Женькой.
— Так вышло, — пожала она плечами и вдруг почувствовала, как тепло поднимается из самой глубины. — Сынок, я действительно очень соскучилась по тебе.
Евгений снова улыбнулся, и ужин продолжился в той редкой атмосфере, когда можно просто быть рядом, без вопросов, без напряжения.
Они говорили обо всем — о его работе, как прошла командировка, как поживают его друзья, о каких-то мелочах. Нина ловила себя на том, как приятно слушать голос сына. Такой родной, любимый!
Она так ничего ему и не рассказала. Ни о том, что провела самое лучшее в своей пенсионерской жизни лето, ни про Колю, ни про свою болезнь. А он ждал, но не настаивал.
«Потом, позже, пока я не могу. Еще не время…»
Татьяна Алимова