«Как непросто услышать однажды, что «завтра» может не наступить. Особенно если это сказано женщине, которая в полном расцвете сил — ухоженная, разумная, состоявшаяся. Но вместо того, чтобы впасть в уныние, она идет танцевать. И, может быть, именно в этом — уже ее первая победа… В этой главе — страх, память, женское достоинство и одна яркая цыганская мелодия, под которую можно начать жить заново. Даже если очень страшно»
Глава 1
Нина Сергеевна легкой поступью вошла в кабинет врача.
На днях она прошла полное обследование по настоянию сына, тот собирался в длительную заграничную командировку и попросил:
— Мама, пойми, я должен быть уверен, что с тобой все в порядке. Ну чтобы… без неожиданностей! Ты меня понимаешь?
В свои неполных шестьдесят пять лет Нина Сергеевна прекрасно выглядела, держалась молодцом. Да что там! Она все еще покупала себе модные вещи, следила за трендами, ходила к косметологу, ежедневно делала легкий макияж, и раз в месяц стриглась у дорогого мастера. Могла себе позволить: сын ни в чем ей не отказывал. Каждый месяц на карту падала приличная сумма, которую Нина Сергеевна даже не успевала тратить полностью.
…— Хорошо, Евгений, — она называла сына только так. — Сделаю, как ты хочешь. Тем более я давно не была у костоломов.
— Почему костоломов? — опешил сын.
— А кто ж они есть? Придешь к ним здоровым, а уйдешь… Вспомни отца! Пошел с прыщиком! А ему? У вас… — женщина махнула рукой. — Сколько прожил отец после того приговора?
— Полгода, — машинально ответил сын.
— Ну не костоломы ли? Пока живешь, не зная, — все у тебя хорошо. А Паша сломался! И именно после врача.
— Мама, ну при чем тут врачи? Если отец был болен.
— А не пошел бы, так и был бы жив.
— Так что, не пойдешь на обследование? — обреченно спросил сын.
— Почему? Пойду, конечно. У меня нет никаких прыщиков.
Прыщиков у Нины Сергеевны действительно не было. Но тем не менее прогноз врача был неутешителен.
— Все бы ничего, Нина Сергеевна, — промолвил невролог. — Но у вас начинается Альцгеймер. Вы знаете, что это за болезнь?
Врач внимательно рассматривал снимки и другие анализы.
— Знаете? — задал он вопрос повторно.
Нина Сергеевна затравлено кивнула.
Весь лоск, вся ее самоуверенность вдруг куда-то испарились. Она посмотрела на свои руки, и ей даже показалось, что они прямо сейчас покрылись старческими коричневыми пятнами.
Нина Сергеевна в ужасе вскрикнула. Она гордилась своими абсолютно белыми ручками без единого пятнышка старческой гречки. У всех ее подруг руки были испещрены ею, а у нее нет.
— Ну что вы! Не стоит так волноваться, — промолвил доктор, не поднимая головы от писанины. — Медицина шагнула вперед, и есть поддерживающие методы.
Врач еще что-то бубнил о том, как они могут поддержать ее ум в более-менее нормальном состоянии, но голос его доносился словно откуда-то издалека.
Нина Сергеевна смотрела сквозь врача — она унеслась далеко, в свою молодость. Вот она сидит на кухне у Ирки, своей одноклассницы. Ее мама — высокая, красивая блондинка с длинными волосами, — элегантно курит, закинув ногу на ногу, и расспрашивает у девчонок о том, как прошел день.
Вот та же кухня, и Берта Александровна, все еще очень красивая женщина в шелковом халате, слегка открывающем ее шикарную грудь, варит кофе и разливает всем троим. В этот раз они уже курят все вместе — девушкам по двадцать лет.
А вот они с Иркой сидят уже вдвоем на кухне и пьют кофе, который сварила Ирка, и курят… Без Берты. Она лежит в своей комнате — худая, страшная, со всклоченными волосами, — и периодически кричит:
— Ирка, ты снова привела мужика? Пусть он и меня вы… ет. Ирка, я кому сказала. Пусть твой мужик зайдет ко мне. Я хочу, ты слышишь?
Потом она неожиданно появляется на кухне, долго и пристально смотрит на Нину. Девушку сковывает страх от этого пристального изучающего взгляда. Потом старуха резко хватает ее за руку и тащит в спальню со словами:
— Пойдем, я тоже хочу тебя. Ирка! — орет она. — Ты же не будешь против, если Алексей разочек и меня тра. хнет?
Нина отбивается, кричит. Но вырваться из цепких рук Берты не так-то и просто. На помощь приходит Ирина, и вместе они кое-как укладывают Берту, Ира дает ей лекарство. Нет, не так, скорее, засовывает в рот… Берта визжит, матерится, сносит на своем пути все, до чего может дотянуться…
…Знает ли она про Альцгеймер? Знает ли она? Тогда от Ирки отвернулись все подруги, осталась только Нина. Да и она стала все реже и реже заглядывать к ней по понятной причине.
— Знаю, — кивнула Нина Сергеевна и в упор посмотрела на доктора. — Сыну не говорите, если придет.
— Хорошо, как скажете, — пообещал доктор. — Но вам понадобится уход и…
Но Нина Сергеевна уже не слушала. Она знает про уход абсолютно все…
Выйдя из кабинета врача, Нина прошептала:
— А вот и хрен тебе и твоему Альцгеймеру, костолом несчастный. Я ни за что не стану такой, как Берта. Понял? — она обернулась и посмотрела на дверь, из которой только что вышла, хотела плюнуть, но природная интеллигентность не позволила это сделать.
Выйдя из поликлиники, Нина первым делом закурила тонкую длинную сигаретку с ментолом. Сын давно предлагал перейти на новомодную штучку. Как же она называется? Забыла?
Нина Сергеевна присела на скамейку. Забыла!
«А что я еще забыла? — спросила она у себя. — Частенько путаю Эльку и Дэльку. Так это и немудрено. Их все путают. Недаром же они близнецы! Так, что еще? Наобещала Витьке, что весной помою ему окна, и не помыла. Да, забыла. А с какой такой стати вообще я должна мыть ему окна? Ни с какой. Но ведь я забыла! Реально забыла! А потом этот концерт. Я тоже совсем забыла о нем. Как я могла?! Ирка ждала меня. А еще я не помню некоторых слов на французском. А ведь я владела им в совершенстве…»
Так Нина Сергеевна просидела долго, пока у нее слегка не подмерзли ноги. Тогда она встала и пошла домой.
Путь пролегал через сквер, в котором всегда кто-то выступал. То какие-то певцы, то танцоры, то кришнаиты пели свои мелодии с одним набором слов.
В тот день были цыгане. Играла зажигательная музыка, цыганка танцевала. Нина Сергеевна остановилась против воли, ее будто магнитом тянуло туда, где танцевала молодая черноволосая красивая женщина. Как же были хороши ее движения!
Тело Нины вдруг тоже запросилось танцевать, оно будто вспомнило, как это хорошо быть легким и свободным — женщине стоило больших усилий сдерживать себя. Но в какой-то момент она не смогла сдержаться и выскочила в круг.
Молодая цыганка, все поняв, кинула ей свой яркий цветастый платок. Нина схватила его, обвязала вокруг талии и пустилась в настоящий цыганский пляс.
И вот уже не на молодую танцовщицу, а на нее смотрит весь народ. Кто-то презрительно — куда, мол, старая полезла, — а кто-то с восхищением. Но Нине было все равно, она вдруг снова ожила в этом танце. Она танцевала так, как будто делала это всю жизнь.
А люди подходили и подходили. Их интересовала пожилая русская, которая так упоительно танцует и так чувствует мелодию, будто живет танцем.
Она и жила, прикрыв глаза и полностью отдавшись мелодии. А старый цыган играл и играл на своей гитаре. Временами он наращивал темп до такой степени, что казалось, сейчас лопнут струны, а порою он замедлял движение своих умелых пальцев так, будто они совсем переставали перебирать. Гитара слушалась его и издавала те звуки, которые он просил. А Нина подчинялась этим звукам и танцевала свой танец.
Она совсем не чувствовала усталости, тело снова было молодым и сильным, как когда-то очень давно. Ей даже показалось, что оно помнит — лучше нее самой, как двигаться в ритме, как жить этим ритмом.
В голове звучала лишь одна мысль: «У меня все хорошо, и будет еще лучше!»
— Пойдем с нами, — пригласил ее цыган после танца. — Будешь танцевать с Радой. Вон сколько денег дали. Заработаешь. Пойдем?
— Куда? — рассмеялась Нина.
— По миру! — ответил цыган и повел рукой, будто показывая, какой огромный мир.
Нина развеселилась еще сильнее.
— По миру? — она тоже повела рукой. — Как интересно. По миру… Нет. Спасибо. Я не могу пойти по миру.
Она отказалась и пошла домой, увидев, как расстроился старый цыган.
Татьяна Алимова
